Приключения без путешествий

— Вы с Душенковым пойдете дрова пилить, а мы с Шуриком займемся снабжением.

Шурик хотел обидеться, но Федоров сразу согласился:

— Умница, Светленькая. В этой боевой части, если сам не прибарахлишься, будешь спать на полу. Назначаем тебя агентом по снабжению. А ты, — кивнул он Шурику, — будь при ней.

Оля мгновенно разыскала "главного снабженца" — совершенно растерявшегося паренька, дрожавшего от холода, узнала от него, чем взвод богат и чего еще не хватает, протопала в своих валенках к Игореву за какой-то бумажкой, и не успел Шурик опомниться, как опять они очутились на улице.

— Мы с тобой, Шурик, сейчас все достанем, — твердо пообещала Оля, хватаясь за его руку.

Шурик хотел выдернуть руку и напомнить наконец о своей самостоятельности, но сумел только промямлить:

— Я не Шурик, я боец Орехов.

Оля поморгала глазками, спокойно и миролюбиво ответила:

— Хорошо, если тебе так больше нравится. Мы с тобой, боец Орехов, сейчас пойдем в одно место и получим все, что нам нужно.

И вид у нее был такой, как будто она направлялась в магазин, где ее ждал богатый выбор разных товаров.

9

Большое здание техникума, застывшее среди высоких, окаменевших на морозе сосен, было похоже на спящий дворец из старой сказки, — ни дороги к нему, ни тропинок, и никаких признаков жизни вокруг.

Оля направилась не к главному зданию, а к маленькому одноэтажному домику, почти до крыши занесенному снегом. Нашлась и узенькая тропка, протоптанная меж двух высоких сугробов.

В комнатке с низким потолком тепло пахло нагретым железом и старыми пыльными вещами. В блюдечке на столе плавал желтый пряменький огонек. Вокруг него было светло, а углы комнаты оставались в темноте. Оля подошла к кровати, черневшей у дальней стены, и громко окликнула:

— Дедушка Илларион!

Шурик услышал звонкое скрипение пружин, старческое кряхтение, и на пол опустилась пара валенок. Дед Илларион лежал в необъятном тулупе и в тяжелой косматой шапке. Когда он сел, Шурик разглядел такую же косматую бороду и тяжелые мешочки под запухшими глазами.

— Здравствуйте, дедушка! — Оля присела у жестяной печурки и стала ковырять в ней сухой щепочкой. — Я у вас студенткой была, а сейчас в комсомольском полку служу. А это боец Орехов со мной пришел. Мы к вам с просьбой от нашего комсомольского полка. Вы меня слышите, дедушка?

Щепочка разгорелась и затрещала. Оля уселась около стола. Дедушка Илларион молчал.

— У нас в общежитии техникума осталось много вещей, которые очень нужны нашему полку. Нашим бойцам не на чем спать, не в чем ходить. А у вас эти вещи все равно будут лежать всю войну и покрываться плесенью. Верно, дедушка Илларион?

Дед полез куда-то в недра своего тулупа, достал уголок газетной бумаги, долго сворачивал его вороночкой, потом послюнил, засыпал махоркой и прохрипел:

— Дай-кось уголька.

Шурик полез в печку, поддел щепочкой красный уголек и поднес деду.

Окутавшись дымом, дедушка Илларион натужно откашлялся и, будто только сейчас рассмотрев Олю, спросил:

— Чего говоришь-то?

Оля опять повторила все с самого начала.

— Не дам, — сказал дед.

— Почему же, дедушка? Ведь это для дела нужно. Мы город охраняем, шпионов ловим. Не могу же я в этой шубке ходить. И спать мне не на чем. Как же так, дедушка?

— Государственное имущество, — ответил дед коротко и ясно.

— А мы разве не государственные? Что для государства дороже — мы или эти вещи, которые все равно лежат и сгореть могут от первого снаряда? А мы расписку дадим, а потом все вернем в целости.

Дед надолго задумался.

— А много ли надо?

— Да не много. Коек железных штук двадцать, подушек, одеял штук тридцать, простыней, наволочек… Табуреток еще нужно, сидеть не на чем. Потом там у нас ватники есть для производственной практики и штаны ватные…

— Комсомол?

— Комсомол, дедушка, комсомольский полк.

— Акт составишь?

— А как же! Сейчас же! — Оля вытащила из своей полевой сумки тетрадь и карандаш.

Дед достал из-под подушки ключи, поднялся, постоял и пошел из комнаты.

В обширных кладовых общежития Оля отобрала еще и занавески для окон, и бак для кипячения воды, и много других полезных предметов. Нашла она десяток старых, расползшихся по швам полушубков и тоже зачем-то включила в акт.

Узнав у деда Иллариона, что по соседству стоит зенитная часть, она поволокла за собой Шурика.

— Пойдем, боец Орехов, сейчас машину достанем, — сказала она, как всегда уверенная, что машина ее уже ждет.

Командир зенитной части внимательно их выслушал, как-то глубоко, по-штатски вздохнул, подошел к тумбочке, стоявшей у кровати, покопался в ней и положил перед бойцами комсомольского полка по ломтику хлеба, густо посыпанному искрящимися кристалликами сахарного песка.

— А машину дадите? — спросила Оля, бережно, как блюдце с горячим чаем, поднося хлеб к губам.

Командир улыбнулся:

— Ешь, ешь, думаешь, хочу откупиться?.. На преступление вы меня, ребята, толкаете. Знаете ведь, что значит сейчас литр горючего… Далеко ваш взвод?

— Что вы! Рядом! Мы пешком пришли и нисколечко не устали. Пол-литра вполне хватит.

Шурик опять подумал, что есть в Олином лице какая-то черточка, которая мешает людям ей отказать.

Командир дал машину и еще трех солдат, чтобы быстрее погрузили и выгрузили.

Игорев и все собравшиеся бойцы с изумлением встретили грузовик, набитый бесценными вещами. А когда Оля выбралась из шоферской кабины и доложила, что все это предоставлено взводу взаймы до окончания войны, Игорев, забыв о воинском этикете, обеими руками стиснул ее маленькую заледеневшую ручку.

Поздно вечером приехал комиссар полка, и во взводе состоялось первое комсомольское собрание. Ламп не зажигали — на окнах еще не было маскировки, зато жарко топились две высокие круглые печки. Дверцы их были открыты, и пылавшие поленья отбрасывали багровые блики на Лица бойцов, сидевших поближе.

Лицо комиссара оставалось в тени. Только ладонь его руки, которую он во время речи вытягивал вперед, попадала в полосу света и становилась красной, как раскаленное железо. Он говорил о комсомоле и комсомольцах, о героях гражданской войны и первых пятилеток. Сказал между прочим, что и он сам бывший комсомолец, и командир полка Виктор Павлович Зубов был комсомольцем.