Приключения бывшего мичмана

Неизвестно, по какой причине родители передумали с ночевкой на даче и за полночь вернулись домой. Перед тем, как уснуть, Света на всякий случай вставила ключ в замочную скважину изнутри квартиры, чтобы родители — не дай Бог! — не застали ее врасплох. И ведь насколько некоторые наши решения оказываются правильными, ибо осторожными и продуманными! Ну если не с моральной точки зрения, так хоть с практической. После безуспешной попытки открыть квартиру ключом родители начали названивать в дверь, кляня себя за бестактность, что вынуждены будить свою дочь–отличницу, которая после домашних уроков, наверное, устала, а потому спит мертвым сном… Правда, не одна. Ну да ладно, до момента позора надо еще дойти.

Услышав звонок, расслабившиеся влюбленные подорвались с места и взлетели, будто две звезды, пардон, ракеты. Это было настолько не продуктивно, насколько и не продумано. И это естественно, так как в подобных случаях сначала просыпаются тела, а мозги находятся в состоянии позднего зажигания и осмысления ситуации. После старта началась нелепая суета и беготня, прежде чем у Ветра в мозгу заискрила мысль и он, схватив в охапку вещи, в одних трусах выскочил на балкон второго этажа. Ему повезло, что это был второй этаж, а не выше… Повезло, что Света не забыла про шторы и, пока выпроваживала родителей из комнаты, задернула окно, прикрыла за ним голого Ветра. Стоя на балконе, Алексий боялся даже шелохнуться. Лето, дверь на балкон открыта, поэтому любой шорох оттуда мог оказаться роковым. Повезло, что Звонкая нашла повод вывести родителей на кухню. Пока они там чаевничали, удивляясь полночной приветливости дочери, Ветер непутевым ветром сквозанул сначала на крышу–козырек магазина, а затем на родную землю, которая на счастье оказалась близко. И только запоздалые прохожие удивленно оглядывались на голого юношу, который на ходу одевался, догадываясь, что он исключительно по необходимости покинул любовное ложе.

18 мая — день двенадцатый

А на утро, перед завтраком, я зашел к Анатолию, чтобы поздороваться с ним и заодно получить ответ на вопрос, чем же у них с Майей сердце успокоилось: пепелищем или советом да любовью — и заодно определить свой статус пожарного или шафера. Захожу и вижу сплошную идиллию, только красивой музыки, пестрых попугайчиков и ниспадающих с неба розовых лепестков не хватает, а Шельма, будто пчелка Майя жу–жу–жу да жу–жу–жу — вся такая добрая и в прекрасном настроении, направо Николаю Васильевичу и налево мне комплименты раздаривает:

— Ах, Николай Васильевич, какой же вы замечательный и душевный человек, ну прямо душка! Вы для меня как отец родной.

— Алексей, хочешь, я комплимент тебе скажу? Сейчас ты выглядишь гораздо лучше, чем в день приезда. Честно–честно!

И мы все в добром здравии и прекрасном расположении духа смеялись, шутили и радовались миру и согласию «в семье». Вдруг Майя резко подорвала свое тело и бросила вон из комнаты, чтобы что–то успеть сделать перед завтраком. Еще не закрылась за ней дверь, как Николай Васильевич, добрейшей души человек, от смеха так и прыснул:

— Ну и Шельма… Ха–ха–ха!

И мы, все трое непринужденно и совершенно не сдерживая себя, заржали, будто кони на воле. За Майей дверь закрыться не успела, поэтому она услышала напутственно–ехидное замечание замечательного старика. И с той же скоростью развернулась и смешливой фурией ворвалась обратно, грозно вперив в Николая Васильевича прямой и острый, как стимул для быка, вопрос:

— Это кто ж меня так назвал?

Тут уж пришел наш черед лидировать в хохоте и смехе, впрочем, и Николай Васильевич от нас не отставал, так же, как и Майя. Я сквозь слезы радости и смеха был вынужден констатировать:

— Ну, Васильевич, вы спалились. А ведь были таким хорошим человеком. И кто вы после этого?

В общем, на завтрак мы пошли в прекрасном расположении духа и веселом настроении.

До обеда я успел пройти все процедуры, которых в тот день оказалось наибольшее количество — шесть штук. Сходил в приемную администрации санатория, где накатал на всех, в том числе и на природу и на персонал, злобную жалобу о том, что первая своей красотой меня пленяет, а второй прекрасным отношением создал райские условия.

Тогда же, выходя из администрации, услышал, как некий начальник при пиджаке и галстуке на расстоянии метров пятнадцать–двадцать распекал одного из своих подчиненных:

— Ну, когда ты убьешь этих собак?

Я подумал, что или чего–то недослышал, или что–то не так понял. Однако через пару–тройку часов, когда возле скамеечки второго корпуса увидел кобеля, прозванного детьми Колбаской, издыхающим и дергающимся в предсмертных конвульсиях с иглой в коричневом оперении в боку, то все стало ясно. Как мне сказали, таким образом, были умерщвлены три собаки. Отдыхающие были впечатлены негуманным способом расправы над беззащитными животными. А вечером я видел осиротевшую подружку Колбаски на крыльце второго корпуса, жалко жавшуюся к бетонной стенке.

То, что бесконтрольно плодящиеся собаки создают трудности как для отдыхающих, так и для администрации, это я понимаю. Но ведь здесь существует и человеческий аспект, который все–таки необходимо учитывать. Во–первых, видимо, не всех без разбору собак надо уничтожать, а во–вторых, выбирать время и место — не на глазах же у женщин и детей.

После обеда я, наконец, осуществил свою курортную мечту — сел на велосипед и поехал осматривать озеро Вечелье, которое в два раза больше Должина, где отдыхало большинство санаторного народу. До озера на велосипеде я докатил быстро, за пять–семь минут. И дальше это транспортное средство для меня было скорей обузой, так как ехать по узкой тропинке, извивавшейся между деревьев и кустарников, в сочетании с резкими уклонами, было невозможно.

В общей сложности я гулял около полутора часов, продираясь сквозь заросли по пересеченному неровному ландшафту озерного берега и снимая понравившиеся мне виды. Дойдя до мыса, наткнулся на ручей с бурой водой, там же от меня убежал уж, которого я не успел сфотографировать, так быстро он скрылся в высокой густой траве. Это была пожухлая трава в сочетании со вновь народившейся, в которой я рисковал наступить на более серьезную змейку, чем безвредный уж. С трудом преодолев густые заросли, я сначала вышел на тропинку, а затем на дорогу, по которой поднялся на горку и покатил на велосипеде, с удовольствием подставляя лицо набегающему потоку свежего воздуха.

Что ни говори, а именно природа врачует нас от страстей человеческих. Все проходит, все, а она остается, остается небо с облаками или звездами, солнце, ветер и горизонты. Мы, люди, приходим в мир и уходим из него, но так же сменяются дни ночами, а весны перетекают в зимы, так же стоит земная твердь и в ее огромном лоне плещется мировой океан. И ветер выметает с парадных пространств осыпи звезд, окалину космоса, ржавчину старых забредших к нам метеоритов…

Как–то Алексий Ветер сказал, что жизнь каждого из нас, как космос, состоит из миллиардов звезд, планет — такого же количества встреч и расставаний. С кем–то встречи и расставания повторяются постоянно — часть или даже всю жизнь, с кем–то временно, а с кем–то они одноразовы — раз встретился и полетел в мусорное ведро, на задворки вселенной. И чтобы не оказаться на задворках у любимого человека, надо бережно и рачительно относиться к каждой совместно прожитой минуте. Ведь чего греха таить — мы в нашей жизни иногда совершаем глупые поступки, о которых потом сожалеем, даже если затеваем их в виде игры. Как любовь на спор, например…

Еще в пионерском лагере Алексий Ветер имел массу похождений, в том числе на любовном фронте. Хотя в детстве самое большее, что можно себе позволить — это с опаской, чтобы не получить по физии лица, трепетно прижаться к настороженному девчоночьему телу или, сидя под звездами, целоваться–обниматься. Отец Ветра работал директором, мама — врачом, сестра — старшей пионервожатой, муж сестры — физруком, поэтому Алексий был в курсе всех дел и событий, происходящих в пионерском лагере, а в некоторых из них и непосредственным участником. Он был бессменным, то есть трехсменным (по количеству заездов за сезон) посетителем лагеря. Нужно ли говорить о том, что у этого повесы все было схвачено, как застывший раствор мощной железобетонной конструкции.