Приключения бывшего мичмана

Встреча пионера с пионервожатой оказалась настолько неожиданной, что мы друг на друга вытаращили глаза. Обнаженная вожатая была весьма привлекательной, будто сошла с картинки любовного романа или эротического журнала, и даже соблазнительной. Стройное тело окутывала сияющая дисперсная вода, которая при слабом освещении казалась исходящей из него, что создавало неповторимую ауру возбуждающей и недоступной эротики. Признаюсь, мальчишеское сердце от резкого выброса адреналина выстрелило до небес и зависло где–то под ночной луной. Короче, у меня сперло дыхание, и я молча уставился на открывшиеся прелести. Молодая женщина на мое появление отреагировала спокойнее, даже не пыталась прикрыться или отвернуться, и это меня поразило больше всего. Когда же у нее прошел первый столбняк, она, продолжая держать свои руки на голове и, нагло не прикрываясь, спросила:

— Тебе чего?

Ее голос меня пробудил и одновременно будто ужалил. Я подпрыгнул и через пересохшее горло виновато протолкнул:

— Ой! — а потом в свое оправдание попытался объяснить: — Тут вода лилась…

Не договорив, я стремглав бросился прочь и нырнул бесшумно в постель, чтобы не разбудить маму. Я испугался возможных разборок из–за того, что увидел. Но, слава Богу, ничего не последовало.

Это произошло в начале смены, поэтому я почти целый месяц втихомолку со стороны наблюдал за главной пионервожатой. Мое воображение невольно ее раздевало и представляло в том виде, в каком я увидел ее в душе. Как же лишний раз не полюбоваться стройным женским телом? При встрече молодая женщина меня не стеснялась, я ее почти тоже, если не считать моих застенчиво опускаемых при этом глаз. Последним штрихом к короткой новелле о пионерской эротике была торжественная линейка лагеря в конце смены. Тогда старшая пионервожатая при всех вручила мне детскую книжку о жизни великого русского ученого М. В. Ломоносова. Весь пунцовый и смущенный, я боялся посмотреть в ее глаза. Зато я понял, что книга — это лучший подарок, особенно за хорошее поведение пионера в присутствии обнаженной пионервожатой. Когда я в руки брал книгу, то читал ее с особым чувством. Державшийся в голове прекрасный образ молодой женщины каждый раз дополнялся новыми подробностями.

Пионерский лагерь «Энергетик» находился в лесу, где была лишь одна поляна, на которой проводились линейки. Там же было футбольное поле, на котором мы с Петром Калининым как–то занялись разучиванием приемов борьбы. Мой друг с детства увлечен единоборствами: вольной борьбой, самбо, дзюдо, джиу–джитсу, в конце концов, он посвятил свою жизнь каратэ–до. Так вот разучиванием приемов мы занимались на полянке не один день, прячась в дальнем углу, у забора. Чтобы у нас получалось, мы друг другу поддавались, поэтому со стороны получилось живописное зрелище, смахивающее на натуральную драку. Как–то в самый разгар тренировки к нам прибежали ребята, чтобы посмотреть, как мы друг другу чистим чайники. Они в это поверили, а мы только смеялись.

Здесь же за забором, через насыпь с дорогой, вьется узенькая речушка без названия, которая впадает в Вилейско — Минскую водную систему. Перед пионерлагерем эта водяная ниточка разливалась, превращаясь в естественную купальню для детворы. Относительно широкое русло, глубина по пояс взрослому человеку — для воспитателей и для нас было то, что надо — ни утонуть, ни далеко уплыть практически невозможно. Чтобы удобно сходить к воде, были устроены широкие деревянные ступеньки. Отсюда мальчишки нашего отряда прыгали в воду, долетая чуть ли не до середины купальни. Я тоже прыгал, но не с последней, а с девятой ступеньки. Сначала на это никто не обращал внимания, но потом народ с этим мириться не стал. У меня был безотчетный страх, который мешал сделать шаг выше. Бывает так, что на асфальте видна граница дождика, который там прошел, а здесь — нет. Вот и со мной была такая же ситуация — видимая граница страха. Ребята поставили мне ультиматум: если я не прыгну с десятой ступеньки, то они меня схватят за руки–ноги и швырнут в речку. Они оказались добрыми, дав мне по одной попытке на ступеньку. Даже в спорте дают не более трех подходов к снаряду, а тут целых десять попыток.

Девять раз я разбегался и у края резко тормозил. Толпа наблюдателей, похожая на стаю стервятников, окружила меня и ждала, когда же я, как последний патрон, израсходую десятую попытку. Им очень не терпелось проявить свою «гуманность». И вот стою я на верхней ступеньке наедине с последней попыткой. Потом разбегаюсь, быстро–быстро перебирая ногами по земле, но у края лестницы опять как вкопанный замираю. С наивной надеждой во взгляде оборачиваюсь к милым и дорогим своим товарищам. Их лица за смену стали для меня родными и близкими… И вдруг эти «дорогие и близкие» превратились в перекошенные гримасы неподдельной радости и неописуемого восторга. С диким улюлюканьем и кошмарными воплями они бросились ко мне, чтобы швырнуть в речку. Когда же я увидел такое добросердечие, то оттолкнувшись от десятой ступеньки, головой вниз плюхнулся в воду. С тех пор я так и прыгал, а другие — с разбега, чтобы не зацепить ногами нижних ступенек.

В пионерлагере мы ходили и в походы, а когда в очередной раз собирались на Минское море, то обеспокоенная Петина мама меня инструктировала:

— Леша, смотри за Петей. Следи, чтобы он не лез в холодную воду, далеко не заплывал, чтобы кушал все, что будут давать, и вообще, смотри за ним, чтобы он вел себя прилично и не хулиганил…

Тогда я почувствовал, как расту в собственных глазах и, вроде, даже становлюсь старше Пети не на 19 дней, а на 19 лет. Такие чудеса совершает с людьми возложенная на них ответственность.

После окончания восьмого класса в нашем отряде образовалась троица друзей, как в популярном фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»: Бывалый — толстый Сережка Голубев, Балбес — в меру упитанный Петька Калинин, ну а роль Труса, как самому хилому и худому, досталась мне. Мы веселились и дурачились, подражая известным киногероям. Как–то в одну из ночей местные дачники организовали праздник Купалы в паре километров от нашего лагеря, на Лысой горе. Достоверных данных о возникновении культа лысых гор, как бы, нет, но по народным легендам ведьмы на свои шабаши слетаются именно туда. А тут еще по большому секрету шепнули, что начало слета назначено на полночь и участники должны быть голыми. У нас тут же взыграли фантазии, и наша троица приняла решение обязательно туда явиться, не для участия, а хоть одним глазком посмотреть.

Мы дождались, пока после отбоя все угомонились, в том числе пионервожатые, и с большими предосторожностями покинули свои уютные постельки. На цыпочках прокрались мимо закутка воспитателя, молодого крепкого мужика, который, попадись ему на глаза, одним движением пресек бы все наши похождения.

С другой стороны, мы побаивались, что это может быть замануха и нас там возьмут и оттырят. Поэтому, идя к Лысой горе, мы немного трусили, и Бывалый, часто отлучаясь за кусты, приговаривал:

— Лучше щас посцать, чтоб потом не пересцать!

Поднялись на гору. Смотрим: на поляне молодежь, как положено, все одеты, жгут костер, общаются и ничего особенного не происходит. Тут даже голых женщин не видно и, что самое обидное, — нас не ждут. Мы пришли хоть и с опозданием, но было видно, что ничего сколько–нибудь интересного не пропустили. Некоторое время потолкавшись, мы пошли обратно, но в лагерь возвращаться не хотелось, и мы присели к небольшому костру у речки. С поля раздавались непонятные женские стоны под неясное мужское бормотание. Молодой парень, смотрящий за костром, прокомментировал:

— А-а, это наши развлекаются.

После окончания девятого класса я отдыхал в том же «Энергетике», только теперь он из старых домиков, что стояли под соснами, переехал в чистое поле — в отстроенные рядом двухэтажные корпуса. На новом месте и дышится и отдыхается иначе. Проснулся я как–то и после утренних моционов пошел к другу Пете в медпункт, который размещался в отдельном домике. Начало дня ничего не предвещало, а потому было заурядным и обычным. Хотя сигналы начали поступать сразу, как только я встал с постели, но на них я не обратил внимания. Сначала в палате мальчишки, а потом в коридоре и на улице девчонки приставали ко мне с идиотским вопросом:

— Что это у тебя на шее?

Я разок посмотрел на себя в зеркало, но ничего грязного или подозрительного не увидел, и на дурацкий вопрос перестал обращать внимания. Позже я вспомнил, что те, кто ко мне обращался, посматривал на меня как–то уж больно странно: кто с хитрецой, кто с недоумением, кто с ехидством, а кто и с откровенным любопытством. Только я всего этого по–детски не замечал, пока не явился в медпункт к другу Пете, где кроме него и его мамы были сестра и приходящие–уходящие пациенты. У кого–то из них болел живот, кому–то надо было йодом обработать ссадину, а третьи–десятые приходили узнать, что происходило с их весом. Здесь первой на меня обратила внимание тетя Света: