Приключения бывшего мичмана
Шрифт:
Теперь Атаман Козицын присаживается за стол, за которым только что разыгралось последнее шахматное сражение, и начинает подписывать приказы и грамоты, а также патенты на чины, удостоверения на медали и удостоверения казаков. В отличие от военнослужащего казаку присваивают не звание, а чин, который традиционно подтверждается патентом. У Козицына это занимает продолжительное время, и я отвожу душу, фотографирую его с разных сторон и ракурсов. Атаман сидит на лавке и размашисто ставит свою подпись, прихлопывая ее круглой печатью. На голове у него набекрень сидит каракулевая кубанка, одет он в черную куртку и шаровары с простыми казачьими лампасами, на ногах — хромовые сапоги. Секретарь казачка Юля стоит перед ним в форме, пилотке и аксельбантах, вместо Атамана демонстрируя блеск и представительность. Она проделала
Эта обстановка навевает мне воспоминание о картине выдающегося художника Ильи Репина «Запорожцы», больше известной, как «Письмо запорожцев турецкому султану». По ее сюжету запорожцы пишут оскорбительный ответ османскому султану Мехмеду IV, осмеивая доблесть кичливого «непобедимого рыцаря», на его ультиматум: капитулировать и прекратить нападки на Блистательную Порту. Я не художник, но прямо на месте у меня в голове рисуется образ холста–ремейка под названием «Вежливый ответ султану».
Мы втроем отходим в сторонку и опрокидываем по рюмке, а Евгений Николаевич объявляет:
— Так, мы уже отваливаем.
Но как оказывается, до нашего отъезда еще совсем не близко. Козицын вдруг обращается к своему помощнику Вячеславу Константиновичу:
— А ну–ка комендант, накорми кулешом белорусского атамана, — и тут же добавляет, — и я с ним поем.
Они заняты не только кашей, но и важным разговором. Евгений Александрович делится последними новостями. Атаман Всебелорусского казачества Николай Еркович выступил с призывом: Верховного атамана Беларуси, коим является Александр Григорьевич Лукашенко, избрать Президентом Республики Беларусь. Под документом поставил свою подпись и атаман Белорусского отдельного казачьего округа Всевеликого Войска Донского Россолай. Козицын проявляет желание как–нибудь пообщаться с инициатором обращения. В нашей республике с упомянутым общественным объединением их всего три, которые относят себя к казачеству: Белорусское казачество с атаманом Николаем Улаховичем и Международные миротворческие силы казачьей гвардии, которое возглавляет атаман Сергей Новиков.
С белорусским атаманом мы идем за валы до ветра. Там сверху я с удовольствием фотографирую виды степи и казацкого стана. Гуляя по валам, встречаем молодую красавицу казачку с длинной косой в цветастом платье. По моей просьбе Вера с белорусским атаманом позируют, и я их снимаю. Мимо проезжает казак на тонконогом дончаке, одной из самых самобытных заводских пород лошадей России. Это оказалось великолепной находкой, чем я с большим удовлетворением пользуюсь.
Нагулявшись по валам и нафотографировавшись, мы подходим к бивуаку. А там уже уха в казане исходит паром, казаки у него, будто вокруг центра вселенной, суетятся. Мы также с большим аппетитом подкрепляемся ухой, а потом догоняемся гречневой кашей.
В сумеречном небе виден легкий самолет, который облетает казачий стан, наверняка, любуются шермициями и сверху фотографируют. Евгений Николаевич предлагает:
— Давай здесь переночуем, чтобы не мотаться туда–сюда.
— Так ведь водки уже нет, — замечает мой атаман.
— Точно, дуба дадим, а мне потом перед вашим батькой отвечай. Поехали, а завтра утром рано вернемся, — соглашается хозяин.
За нами приезжает его сын Сергей. Вместе с нами в машину грузится Сергей Иванович. Дорога занимает примерно около часа, поэтому наши разговоры бесконечны. С подъесаулом мы беседуем о флоте, но начинает говорить Евгений Николаевич, я умолкаю и с интересом его слушаю:
«Шестого июня звонят мне казаки с Луганщины:
— Нас окружили, щас укры начнут нас долбать. Что нам делать?
Я тут же набираю Козицына, который там же, на Луганщине, но на другой позиции, и объясняю ему положение. Рассказываю, а меня всего колотит, мне стало страшно, вдруг там погибнут мои товарищи. Не знаю как, но Николай Иванович к ним прорывается и говорит:
— Не переживайте, казаки, это моя уже пятая кампания, прорвемся.
Берет ручной калаш и вперед, а все за ним. Вот так Атаман и вывел моих казачков из окружения. Так ведь он тоже не молодой, да и ноги больные.
Тогда наши этим украм столько наваляли…»Сначала по мосту пересекаем реку Аксайку, а потом проезжаем через город Аксай. Николай Евгеньевич вспоминает о Минске:
— Самый чистейший город — это Минск. А в Советском Союзе самым чистым считался Ростов–на–Дону. Зато сейчас, там, где мне пришлось побывать, самый чистейший Минск. А может, это было сделано специально к празднику…
Я улыбаюсь, так как вспомнил анекдот, который рассказал мой друг Петр Калинин. Три года назад он вместе с Россолаем принимал Козицына с внушительной делегацией атаманов. Тогда им уже успели показать Минск и везли в Браслав. В дороге заходит разговор о чистоте и порядке. Николай Иванович, не веря глазам своим, утверждает, что Минск привели в порядок по случаю Дня Независимости. Но чем больше он видит наши чистые дороги, тем больше убеждается, что это отнюдь не потемкинские деревни. А потом уже в конце пути кто–то из гостей замечает:
— Какая же чистота, даже на трассе ни одной пустой бутылки не валяется.
Но другой бдительный попутчик замечает:
— А помните, давеча мы видели бутылку на обочине?
На что Козицын с укоризной пеняет:
— Неужели не ясно? Это же наш россиянин проехал.
Мы с Евгением Александровичем объясняем, что у нас в республике дворники работают на совесть, поэтому ни у кого рука не поднимается мусорить. Ростовский атаман вспоминает Киев, где три раза в день по городу проезжали поливочные машины и мыли улицы. Вот где была чистота! С сожалением говорим об Украине, где, по сути, идет гражданская война. Чтобы наладились человеческие отношения, там должны воспитать не одно поколение.
По дороге высадив Сергея Ивановича у его дома, мы возвращаемся в Ростов. Здесь нас встречает супруга Евгения Николаевича, кстати, ее отец — казак родом из Новороссийска. Светлана накрывает стол, мы садимся, чтобы обмыть награду. На ней имеется надпись: «Герою национального возрождения Донского казачества». Россолай опускает звезду в рюмку, а матерчатую планку оставляет снаружи, встает и торжественно заявляет:
— Служу Отечеству, православию и Всевеликому Войску Донскому!
Мы его поддерживаем, чокаемся и выпиваем. Наступает пауза, во время которой мой атаман призадумывается, потом его нечто озаряет, и он выспренно декламирует:
Донской казачий зов,
Покой нам только снится.
Мы вышли из донских азов,
Русь с казаками состоится!
На второй день шермиций мы в прежнем составе прибываем в Аннинскую крепость, сегодня здесь чуть теплее. Казацкие забавы продолжаются. На площадке для выездки молодые казаки и казачки соревнуются в джигитовке. Мимо нас галопом проносится всадник, который будто срисован с иллюстрации к роману или повести о Гражданской войне. Я едва успеваю его сфотографировать в тот момент, когда задние ноги гнедого коня опираются на землю и готовы от нее оттолкнуться, чтобы совершить прыжок, а передние выбрасываются вперед. Хвост и грива развеваются на бегу и свидетельствуют о стремительной скачке. Казак или красный командир, одетый в кубанку, гимнастерку с портупеей и кобурой, привстав на стременах, напряженным телом наклонился вперед. Он похож на натянутую тетиву лука. Левой рукой всадник держит коня за поводья, а правой, отставленной назад, сжимает наган. Его лицо, обрамленное бородой и усами, обращено вперед и выражает готовность к схватке. Единый порыв коня и всадника настолько хорош, что мне, горожанину, раньше не видевшему такого, зрелище кажется потрясающе красивым. Впрочем, нет, не кажется, издревле известно, что нет ничего органичней человека на лошади.
По пути к атаманскому бивуаку встречаем казачьего полковника, который нас окликает:
— Женя, братка!
Полковник на праздник взял младшую дочь и внучку от сына. Дочка лет шестнадцати застенчива, а внучка трех–четырех лет прячется за руку деда. Я смотрю на его потемневшую от земли ладонь с неровно стрижеными ногтями и вижу руку труженика. Чернозем настолько въелся в кожу, что никаким хваленым мылом и щеткой уже не отмыть. Полковник говорит, что сегодня Козицын здесь вряд ли появится, так как он встречается с какими–то генералами.