Приключения Эмиля из Лённеберги. Художник Н. Кучеренко

Эмиль, конечно, не мог знать, сколько сырных пирогов будет в Скорпхульте. Да и врать не хотел, просто сказал наугад.

Сказал и ушёл. Своё дело он сделал. Он знал, что через полчаса Командирша будет уже на пути в Скорпхульт.

И поверь, Эмиль не ошибся. Он притаился с Альфредом и сестрёнкой Идой за поленницей и видел, как Командирша, закутавшись в свой самый толстый шерстяной платок, вышла с сумой под мышкой. Она зашагала в сторону Скорпхульта. Но можно ли было предугадать, что она сделает? Уходя, она заперла дверь дома и положила ключ к себе в карман, представляешь? Вот что она сделала! Теперь все эти бедняги были как в тюрьме, и Командирша, видно, считала, что так оно и должно быть. А ну-ка, Стулле Йоке, попробуй пискнуть! Знай, у кого здесь власть, кто хозяин. С Командиршей шутки плохи!

И Командирша, быстро шагая, исчезла за поворотом дороги.

Тогда Эмиль вышел из укрытия, дёрнул дверь и убедился, что она и вправду заперта. Вслед за ним это проделали Альфред и сестрёнка Ида. Сомнений быть не могло, дверь была заперта!

Все старики и старухи столпились у окна и глядели на Альфреда и ребят, которые хотели войти к ним в дом, но никак не могли.

– Вы все тоже пойдёте на праздник! – крикнул Эмиль. – К нам, в Катхульт! Только мы не знаем, как вас отсюда вывести!

В доме зажужжало как в улье. Радость-то какая, но и какая беда! Они ведь были заперты и не верили, что им удастся выйти.

Ты, может, удивляешься, почему они не вылезли в окно – это, наверное, было не так уж трудно. Но в таком случае мне ясно, что ты никогда не слыхал про двойные рамы. Зимой нельзя было открыть окно, потому что вставлялись двойные рамы. Их забивали гвоздями, а потом обклеивали полосами бумаги, чтобы ветер не задувал в щели.

Ты спросишь, как же тогда проветривали комнаты? Ну как ты можешь задавать такие смешные вопросы! Кто сказал, что в приюте для бедных надо проветривать комнату? Об этом никто и не помышлял. Свежий воздух проникал в дом через дымоход, через щели в стенах и в полу – все считали, что старикам этого хватит.

Нет, о том, чтобы выбраться через окно, нечего было и думать! Впрочем, одно окно у них в доме всё же открывалось – окошко на чердаке. Но старики и старухи, хотя их и мучил голод, всё же не решались прыгать с высоты четырёх метров даже ради того, чтобы попасть на пир. После такого прыжка они попали бы не на пир, а прямо в рай.

Но Эмиль был не из тех, кто легко отступает от задуманного. Он увидел возле сарая стремянку, принёс её и приставил к чердачному окну, а Тумбочка тут же его распахнула. Альфред полез наверх. Он был большой и сильный, и снести на руках вниз по стремянке тощих старичков и старушек было для него сущим пустяком. Вскоре все они уже стояли перед домом. Все, кроме Салии Амалии. Она не решалась лезть в окно. Но Вибергскан пообещала принести ей много еды, и она успокоилась.

Если бы в тот день кто-нибудь проезжал в сумерках по дороге, ведущей в Катхульт, то подумал бы, что встретил толпу привидений, – хромая и вздыхая, ковыляли они по склону к хутору. Конечно, эти бедняги в лохмотьях и вправду были похожи на привидения, только вот радовались они, как дети, ведь уже много-много лет их никто не приглашал на праздник. Мысль о том, что Командирша, вернувшись, не застанет дома никого, кроме Амалии, была тоже приятна.

– Ха-ха-ха, поделом ей, – сказал Юхан Одноухий. – Ха-ха, пусть поскучает одна, пусть поскучает. Может, чего и поймёт.

И все весело рассмеялись. Но, когда они вошли в празднично убранную кухню, и Эмиль зажёг свечи в пяти больших подсвечниках, и пламя отразилось в развешанной по стенам и начищенной до блеска медной посуде, все умолкли. А Стулле Йоке решил, что попал в рай.

– Смотрите, какой свет, какая благодать! – прошептал он и заплакал, потому что Стулле Йоке плакал теперь и от горя, и от радости.

Но тут Эмиль объявил:

– А сейчас мы будем пировать!

И пошёл пир горой! Эмиль, Альфред и сестрёнка Ида только и делали, что носили из кладовой еду. Я не стану тебе перечислять всех угощений, скажу только, что всё, что мама Эмиля, Лина и Крёсе-Майя наготовили на неделю праздников, стояло теперь на столе. А в центре его, на блюде, лежал жареный поросёнок.

Представь себе, как все эти несчастные старики и старушки из приюта для бедных сидят вокруг стола, не в силах оторвать глаз от расставленных яств, но они терпеливо ждут, ни к чему не прикасаясь.

– Прошу вас, пожалуйста, не стесняйтесь, – говорит Эмиль.

И только тогда они приступают к еде, но, уж поверь, дружно.

Альфред, Эмиль и сестрёнка Ида тоже сидели за столом со всеми. Но Ида не успела съесть и двух биточков, как задумалась. Она вдруг вспомнила, что завтра к ним должны приехать гости с хутора Ингаторп! А ведь сейчас съедят всё, что мама приготовила, и угостить их будет нечем. Она дернула Эмиля за рукав и прошептала ему на ухо тихо-тихо, чтобы никто, кроме него, не услышал:

– А ты уверен, что нам не попадёт? Подумай, ведь завтра к нам приедут гости из Ингаторпа!

– Они и так толстые, – спокойно ответил Эмиль. – Лучше кормить тех, кто голодает.

Но Эмиль всё же немного встревожился: было уже ясно, что после окончания праздника в доме не останется ни крошки. Даже то, что не съедали, всё равно исчезало в карманах и мешках, и очередное блюдо вмиг опустошалось.

– Надо попробовать паштет, – сказал Калле Спадер и положил себе всё, что оставалось на тарелке.

– А я ещё не ел селёдочного салата, надо и его попробовать, – сказал Ракаре-Гиа и прикончил салат.

– Теперь мы всё перепробовали, – сказал в конце пира Тук-Никлас, и точнее выразиться было невозможно.

Поэтому этот пир прозвали «Великая проба в Катхульте», и надо тебе сказать, что о нём было много разговоров не только в Лённеберге, но и во всём Смоланде.

Нетронутым остался только жареный поросёнок. Он так и лежал на блюде посреди стола.

Оказалось, что никто из присутствующих никогда не только не ел, но и не видел жареного поросёнка, а потому никто не отважился к нему прикоснуться.

– Неужели не осталось больше колбасы? – спросил Калле Спадер, когда всё, кроме поросёнка, было съедено дочиста. Эмиль ответил, что на всём хуторе сейчас не найти и завалящего кусочка. Правда, у волчьей ямы он для приманки насадил на колышек маленькую колбаску, но Калле Спадер сам понимает, что она там нужна. А другой еды в доме уже нет.

Тут Вибергскан вдруг вскрикнула:

– Мы забыли про Салию Амалию!

Она ещё раз оглядела стол, но ничего, кроме жареного поросёнка, не увидела.

– Вот он и достанется Салии Амалии, хотя, по правде сказать, глядеть на него страшновато. Ты не против, Эмиль?

– Нет! Пусть ей достанется поросёнок, – сказал Эмиль.

Все вдруг почувствовали себя такими усталыми, что просто не в силах были пошевелиться. О том, чтобы им самим добраться до дому, не могло быть и речи.

– Давайте возьмём сани! – предложил Эмиль.

Сказано – сделано. В Катхульте были огромные нелепые сани. На них вполне можно было разместить всех этих бедных стариков и старушек, хотя за этот вечер они стали заметно упитаннее.