Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

Когда на другой день утром я сошёл вниз, все караульные уже разошлись.

Возле покойника, кроме семьи, вдовы Бартлет и нашей банды, никого не было. По их лицам я хотел узнать, не случилось ли каких неприятностей, но ничего не узнал.

К полудню пришёл хозяин похоронного бюро со своими людьми. Они поставили гроб на двух стульях посредине комнаты, а остальные стулья расставили рядами в зале, в столовой и даже в передней. Пришлось призанять стульев у соседей. Я видел, что крышка гроба была в прежнем положении, но не смел подойти и заглянуть под неё: кругом были люди! Начал собираться народ. Наши дяди-мошенники и три девушки сели у изголовья гроба. Через полчаса комнаты наполнились народом. Всё было тихо и торжественно, только племянницы и дяди по временам подносили платки к глазам и тихо всхлипывали.

Для случая взяли напрокат фисгармонию, довольно разбитую, и когда всё было готово, одна женщина села и заиграла на ней, и все запели хором. Затем пастор Гобсон торжественно выступил вперёд и начал говорить надгробную речь. Вдруг из погреба раздался такой страшный лай, какого я, кажется, в жизни не слыхивал. Лаяла всего одна собака, а казалось, что целая свора — так пронзительно, не смолкая ни на минуту, она лаяла. Пастор должен был замолчать. Все смутились и не знали, что делать. Вдруг долговязый начальник похоронной процессии сделал знак рукой пастору, как бы говоря: «Не беспокойтесь, я всё улажу». Он вышел из комнаты, а лай между тем становился всё громче, отчаяннее. Вдруг мы услышали страшный удар. Собака закончила свой концерт душераздирающим лаем, после чего настала гробовая тишина. Пастор снова мог продолжать свою речь с того места, где он остановился. Спустя несколько минут погребальщик вернулся, пробрался тихонько вдоль стены к пастору и, вытянув шею, приложив обе руки воронкой ко рту, сообщил хриплым шопотом: «Господа, она поймала крысу!» Это известие доставило всем удовольствие.

Надгробное слово было очень красноречиво, но утомительно скучно. К тому же король не утерпел и прибавил от себя кучу вздора.

Наконец всё было кончено. Гробовщик подошёл к гробу с отвёрткой в руках. Меня бросило в пот, и я лихорадочно стал за ним следить. Но он крышки не поднял, только сдвинул её на место и плотно привинтил. Но меня снова взяло беспокойство. Там ли остались деньги? А вдруг их кто-нибудь похитил? И писать теперь Мэри-Джен невозможно. Если я напишу ей, она выкопает гроб, а денег там не окажется. Что тогда? Меня ещё станут преследовать и, пожалуй, упрячут куда-нибудь. Нет, покорно благодарю!

Похоронили и тихо возвратились домой. Я следил за всеми лицами, но ничего не мог понять. Лица были как будто спокойные.

Вечером того же дня король сделал всем визиты, причём был необыкновенно со всеми любезен и тем приобрёл ещё большую любовь.

Он объяснял, что обязанности призывают его в Англию и потому он должен поторопиться с делами по наследству и поскорее отправиться домой. При этом он выражал сожаление, что не может дольше остаться с такими милыми людьми. «Милые люди», в свою очередь, выражали сожаление по поводу его отъезда. Король говорил, что возьмёт девушек с собою в Англию, и всем это очень понравилось: по крайней мере, сиротки будут хорошо пристроены, в родной семье. А глупые девочки так этому обрадовались, что даже позабыли о своём горе. Они торопили дядю как можно скорее всё продать и уехать. Бедняжки были так рады и счастливы! У меня сердце надрывалось, глядя, как их обманывают и обкрадывают, но я ничего не мог для них сделать.

И в самом деле, король, не медля ни минуты, назначил к продаже с аукциона и двор, и дом, и негров, и всё имущество, но до аукциона всякий мог придти и купить что вздумается по вольной цене.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Скорый сбыт, да малые барыши. — Сборы в дорогу. — «Негодяй!» — Оригинальная болезнь.

Уже на другой день после похорон радость девушек немного омрачилась. В полдень прибыли работорговцы. Король продал им трёх негров за хорошую цену, с условием, что деньги будут выплачены в трёхдневный срок. Я думал, что и девушки и негры умрут от тоски. Сердце разрывалось, глядя на них, и на этот раз я бы выдал негодяев непременно, если бы не был уверен, что продажа эта будет сочтена недействительной и через неделю-другую негры возвратятся к своим прежним хозяйкам.

Эта продажа наделала много шума в городе и даже несколько повредила обманщикам. Но король продолжал орудовать как ни в чём не бывало, несмотря на увещания герцога, который чувствовал себя очень неловко.

На следующий день был назначен аукцион.

Рано утром король и герцог пришли ко мне на чердак и разбудили меня; по их физиономиям я сейчас же догадался, в чём дело.

— Третьего дня был ты в моей комнате? — спросил меня король.

— Не был, ваше величество (я всегда называл его так, когда не было никого постороннего).

— А вчера или этой ночью?

— Нет, ваше величество.

— Смотри, говори всю правду, не лгать теперь!

— Честное слово, ваше величество, я вам говорю сущую правду. В вашей комнате я не был, даже близко не подходил с тех пор, как Мэри-Джен повела вас туда, чтобы показать вам её.

— А не видал ли ты, чтобы туда входил кто-нибудь другой? — спросил герцог.

— Нет, ваша светлость, не припомню.

— Подумай хорошенько!

— Ах, да! Я видел не раз, как туда входили негры.

— Когда именно?

— Последний раз они были в день похорон, утром. Я поздно встал, потому что проспал. Спускаясь с лестницы, я заметил, что они выходили из вашей комнаты.

— Дальше, дальше! Продолжай! Как они себя вели?

— Ничего они не делали особенного. Я заметил только, что они уходили на цыпочках. Вероятно, думал я про себя, они хотели убирать комнату вашего величества, но увидя, что вы ещё почиваете, поспешили уйти, опасаясь вас разбудить.

— Чёрт бы побрал этих негодяев! — закричал король.

Они растерянно смотрели друг на друга, почёсывая затылки. Наконец герцог разразился хриплым хохотом.

— Удивительно превосходно негры сыграли свои роли! Как они умели притвориться, что с сожалением оставляют этот край! Я, по крайней мере, был в том убеждён, да и все остальные поверили им. Пусть теперь утверждают, что негры плохие актёры. Да с такими актёрами можно было бы нажить состояние! И будь у меня театр, я бы непременно взял этих негров в актёры. А мы-то, дураки, обменяли их на какой-то поганый вексель. Кстати, где этот вексель теперь?

— Как где? Разумеется, в банке.

— Ну, ещё не всё пропало, слава богу!

Я несмелым голосом спросил:

— Разве у вас что-нибудь пропало?

Король резко меня оборвал:

— Это тебя не касается! И смотри ты у меня, держи язык за зубами, а то тебе же первому худо будет.

Герцог снова расхохотался.

— Вот так продажа! Скорый сбыт, да малые барыши! Чудесная афера, нечего сказать!

Король огрызнулся:

— Я хотел сделать как можно лучше. Если же на этом предприятии мы не получим барыша, то я тут виноват столько же, сколько и ты, ничуть не больше.

— Нет, если бы ты послушался моего совета, то негры остались бы в доме, а мы удрали бы себе преспокойно.

Король опять возразил ему что-то, а потом набросился на меня, желая на ком-нибудь сорвать свой гнев: зачем я не сказал ему тогда сейчас же, что негры выходили из его кабинета? Всякий дурак понял бы, что тут дело нечисто. Наконец он стал ругать себя: и для чего он встал в тот день так рано? Ему следовало спокойно спать. Никогда он такой глупости больше не сделает! Громко ругаясь, они сошли вниз.