Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

Какая-то негритянка выбежала из кухни со скалкой.

— Да что вы взбесились? Тигр! Юнона! Вот тебе, вот тебе! — закричала она и принялась угощать скалкой то одну, то другую.

Собаки, поджав хвосты, убегали, но через минуту возвращались, весело помахивая хвостами, как будто хотели завязать со мною дружбу.

За старой негритянкой выбежали чёрная девочка и два чёрных мальчугана в одних рубашонках. Они держались за юбку матери и боязливо выглядывали из-за неё, как испуганные птенцы. Вдруг распахнулась дверь, и из дома выбежала белая женщина, а за ней белые ребятишки, которые так же прятались за её юбку, как и их чёрные сверстники.

Лицо её широко расплылось. Она вся сияла от радости и уже издали крикнула мне:

— Наконец-то ты здесь! Ты ли это?

— Конечно, это я, — отвечал я не думая.

Она схватила меня в объятия и так прижала к груди, что я чуть не задохнулся. Потом взяла меня за руки, стала крепко пожимать и трясти их, слёзы радости не переставая капали у неё из глаз. Долго ещё она целовала и обнимала меня.

Она схватила меня в объятия.

— Ты совсем не похож на свою мать, как я думала, но это всё равно, мой дорогой мальчуган, — говорила она. — Господи, как я рада тебя видеть! Я готова задушить тебя в своих объятиях… Дети, это ваш двоюродный брат Том. Протяните ему руку и поздоровайтесь с ним, — обратилась она к ребятишкам, выглядывавшим из-за её платья.

Но ребятишки смотрели исподлобья, засунув пальцы в рот.

— Лиза, поскорей дай ему поесть чего-нибудь. Ты, вероятно, очень проголодался?

Я ответил, что завтракал на пароходе и потому совершенно сыт. Но я говорил неправду. Я был очень голоден. Она взяла меня за руку, повела к дому, а дети бежали за ней. Там она посадила меня на соломенный стул, сама села против меня на скамеечке, взяла меня за руки, стала вглядываться мне в лицо и наконец проговорила:

— Я гляжу на тебя и не могу наглядеться! А уж как давно мне этого хотелось! Но отчего же ты запоздал? Уж два дня, как мы поджидали тебя. Не случилось ли чего с пароходом?

— Да, сударыня, пароход…

— Полно же, мой милый, не называй меня сударыней, называй меня просто тётя Салли. Так что же случилось с пароходом? Где он сел на мель?

На этот вопрос мне было очень трудно ответить, так как я не знал откуда ожидали парохода, и потому просто сказал:

— На нашем пароходе лопнул котёл.

— Боже милосердный, кто-нибудь пострадал?

— О нет, пустяки! Убило только негра какого-то.

— Ну, это не беда, а то иной раз и людей убивает. Вот два года тому назад твой дядя Сайлас возвращался из Нового Орлеана на старом пароходе «Лалла Рук», и там тоже что-то лопнуло и искалечило одного человека. И вскоре он, кажется, умер. Он был баптист. Да, да, теперь я совершенно ясно припоминаю: он действительно умер, и умер от ожогов. У него сделалась гангрена, и надо было ампутировать. Но это не помогло. Произошло заражение крови, он страшно посинел и умер, весь синий как синька. Говорят, на него страшно было смотреть. Ах да, что я хотела сказать? Твой дядя ежедневно ездил в город за тобою. Он и сейчас там и каждую минуту должен возвратиться. Не повстречал ли ты его в дороге? Старый человек с одним…

— Нет, нет, я никого не видел. Как только пароход причалил, я отправился в путь. Но так как было очень жарко, я прилёг в лесу отдохнуть и заснул. Стук колёс меня разбудил, и я направился сюда. А может быть, в том фургоне и был мой дядя?

— Очень возможно. А как давно это было?

— Точно я не могу сказать, но, вероятно, с час.

— А где же твой багаж? Не послать ли за ним? Кому ты отдал его на хранение?

— Никому! Так как было очень жарко, я и оставил мой узелок в лесу. Но не беспокойтесь, тётя, я его хорошо запрятал и сделал на дороге отметинку, по которой я найду его.

— Тогда тебе придётся самому отправиться за ним. Мне становилось неловко. Я чувствовал себя пренеприятно и отвечал невпопад. Мне хотелось поскорее отвести детей в сторону и выпытать у них, кто я такой. Но об этом и думать нельзя было: миссис Фелпс не переставая трещала, как мельница. Вдруг она всполошилась:

— Что же это! Я так заболталась, что забыла даже расспросить тебя о моей сестре, о всей семье. Ну, мальчуган, рассказывай подробно обо всём: как они поживают, что делают, что велено передать мне. Рассказывай всё до последнего слова и смотри не забудь ничего.

От этих вопросов у меня выступил холодный пот. Вот так попался! Я мучительно напрягал свой мозг, желая придумать хоть какую-нибудь увёртку. Я уже открыл было рот, вдруг хозяйка схватила меня, толкнула за кровать и прошептала:

— Идёт, идёт! Нагни голову! Да пониже, вот так, теперь тебя не видать! Сиди смирно и не высовывайся! Я сыграю с ним штуку. Дети, ни слова не говорите о Томе, не то попадёт вам!

Я сидел в засаде, еле дыша, и ждал, когда грянет гром.

В комнату вошёл старик. Миссис Фелпс так и налетела на него:

— Ну что, приехал?

— Нет, — ответил муж.

— Господи боже мой! Что же могло случиться с ним?

— Ума не приложу! — сказал старик. — Я не на шутку начинаю о нём беспокоиться.

— Беспокоиться! — закричала она. — А я так положительно теряюсь в догадках, где бы он мог быть. Вы, наверное, разминулись в пути.

— Что ты городишь, Салли! Это совершенно невозможно.

— Подумай, что скажет сестрица! Ведь он должен был приехать! Значит, ты его проглядел! Он…

— Ах, старая, не своди меня с ума! Я и так теряю голову и не знаю, что думать. Но я его не прозевал, это я знаю наверное. Ужасно, Салли, ужасно! Я начинаю думать, что с пароходом случилась беда.

— Ах, Сайлас, взгляни-ка вон туда, на дорогу — как будто кто-то идёт.

Он бросился к окну, и тут разыгралась та сцена, которую она старательно подготовила. Она живо нагнулась, схватила меня за шиворот и вытащила на середину комнаты, а когда её муж обернулся, стояла, улыбаясь во весь рот, а я возле неё, несчастный, жалкий, как пудель, облитый водою. От ужаса я был весь в поту. Старик выпучил глаза.

— Это кого нам бог послал?

— А как ты думаешь? — лукаво спросила она.

— Откуда я могу знать? Не имею ни малейшего понятия. Кто же это, наконец?

— Том Сойер!!!

Меня как будто громом пришибло. Том Сойер! Но прежде чем я успел перевести дыхание, старик схватил меня за руки и начал пожимать их без конца. А его жена прыгала вокруг нас и смеялась и плакала. Точно залп выстрелов, на меня посыпались расспросы: про тётю Полли, и про Сида, и про Мэри, и про многих других.

Но как ни велика была их радость, она была ничтожна в сравнении с моей. Я узнал наконец, кто я такой! Битых два часа они осаждали меня вопросами, так что у меня даже язык заболел. А наговорил я им столько о моей семье, то есть о семье Тома Сойера, что хватило бы на десять семейств. Потом я рассказал им о моём путешествии, о лопнувшем пароходном котле, а они смотрели мне в рот и не пропускали ни единого слова.