Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!

«Ну, вы меня поняли, да?» — А не «Карданвал» можно? — спросил Касан.

— Я сказал: нельзя, но если очень хочется, то можно.

Касан, кажется, не поверил. Он из тех молодых форвардов, о которых опытные защитники говорят: «Забить-то он, конечно, забьет. Да кто ж ему даст забить?» Что ж. О'к.

Я ему рога обломаю.

«НА ПОЛЯХ

ПРИМЕЧАНИЕ БЕЛ АМОРА:

«Привет тому деятелю из ФУФЛА, который сейчас читает этот отчет!»

ТУТ ЖЕ ПРИМЕЧАНИЕ КАКОГО-ТО ДЕЯТЕЛЯ ИЗ ФУФЛА:

«Привет в ответ! А без мата в отчете никак нельзя? Главный тренер думает, что его отчеты никто не будет читать, и позволяет себе непарламентские выражения даже в официальном документе. А я все читаю! У меня должность такая — «Чтец», за это мне платят жалованье: читаю все входящие и исходящие документы».» «К этой же странице отчета в Белой тетради подклеено следующее

ПРИЛОЖЕНИЕМ ИЗ ФУТБОЛЬНОГО НАРОДНОГО ТВОРЧЕСТВА.

Нужно ли это поэтическое приложение в отчете для ФУФЛА? Думаю, да. Я чувствую свою ответственность перед отечественным языкознанием с тех пор, как целое лето охранял студентов-филологов на Соловьиных Островах. Мой долг закрепить это устное народное футбольное творчество на бумаге. Почему это мой долг?

Потому что фужеры «футбольные журналисты» этим фольклором почти не интересуются. А жаль, пропадет.

Конечно, это не высокая поэзия, даже не стихи, а чтото вроде рифмованных приговоров-заклинаний. Эти рифмы создавались многими поколениями футболистов, и я не уверен, что располагаю полным списком.

Буду благодарен за свежую информацию в этой области тиффозного языкознания. Итак: «Выпить пива — для отрыва, / Самогона — для обгона (вариант: для разгона), / Водки — для обводки, / Коньяка — для рывка, / Сивухи (или бормотухи) — для прухи, / Солнцедара — для удара, / Кока-колу для приколу, / Кофе — для Иоффе (знаменитый тренерядерщик, ныне покойный), / Кваса — для запаса, / Кефира — для блезира, / Ерша — для куража, / Ликера до упора, / Воды — до (нецензурно), / Шнапса — для коллапса, / Мадеры — без меры, / Кровавой Мэри — ни 230 231 в коей мере, / Рому — для подъему, / Хереса — для стресса, / Грогу — па дорогу, / Браги — для отваги, / Вишневки (буряковки) — для сноровки (для тренировки), / Кальвадоса — для видоса, / Саке — чтоб войти в пике, / Виски — для очистки, / Полета — для сухого листа (вариант: для игры с листа), / Четвертинку — на разминку, / Пол-литра — для арбитра, / Чачи — для удачи, / Ну, и вина — для Лобана».

СУП-ГЛАЗЕНАП И ОТБИВНАЯ ДРЕССУРА.

ШЕФ-КОК БОРЩ.

Обедали с Войновичем за тем же столиком. Когда я съел свой обед — все было вкусно, но я так и не понял, что именно я съел (со дна глубокой тарелки с супом на меня что-то внимательно смотрело), Войнович по-дружески придвинул мне половину своего обеда:

— На, жри, я не хочу.

Я съел и половину обеда Войновича. Недурственно. Это я неплохо устроился.

После обеда ко мне из кухни подкатился повар — типичный колобок с большим черпаком в волосатой руке, в белом колпаке и во врачебном халате. Он чуть не плакал.

— Шеф-кок Свекольник,- представился он.

— То есть, Борщ,- сказал я.- Что случилось, кок?

— Шеф-кок,- поправил Свекольник.

— Так точно, шеф.

— Командор, позавчера утром я слышал из камбуза, как вы сказали Войновичу, что я плохой кок,- со слезами на глазах сказал Свекольник.

— Во флоте служили?

— Откуда вы знаете?

— Камбуз, кок, макароны по-флотски. Но вы не умеете подслушивать, шеф-борщ. Я не говорил, что вы плохо готовите. Я не так сказал. Вы очень хорошо готовите. Я сказал: «Плохо, что у нас хороший повар».

— Я вас не понимаю, командор… Плохой кок — разве это хорошо? Я что, должен готовить плохо?

— Ни в коем случае. У вас талант, вы не сумеете готовить плохо. Продолжайте готовить хорошо. Но без моего ведома никому из спортсменов добавки не давать! Ну, вы меня поняли, да?

— Вас понято! — обрадовался шеф-кок.

Доброе слово и кошке приятно. Людей надо чаще хвалить, они это любят. А Лобан, кстати, этого не понимает. Лобана я вспомнил некстати, потому что шеф-кок тут же перевел разговор на Лобана:

— А то я боялся, что вы вегетарианец или, не дай Бoг, сыроед. Я с ног сбился, не знал, чем Лобана кормить. Сыроед — это О! Это главный враг любого кока — он же не ест ничего вареного! Сырая печенка, мясо в крови — бр-р! Ну, еще морковку ему почистишь, грушки-яблочки…

— Скажите, а что у нас было на обед? — спросил я, чтобы увести разговор от Лобана.- Вкусно, но не понятно что. Из супницьыш меня кто-то смотрел.

— Естес-ственно! — воскликнул шеф-кок.- Это был раковый суп-глазенап!

— Вот оно что!

— Да! Из живого ледовито-океанского рака-глазенапа вынимают глаза — не волнуйтесь, ему не больно — и варят слепого рака в очень соленой воде до легкого покраснения. Белое мясо из шеек и лапок идет на крокеты с соусом бешамель, из мяса клешней готовится крепкий бульон…

— А что было на второе? Похоже на антрекот с лапшой…

Он мне что-то сказал, но я не понял.

— Дрессура, естественно! На то он и антрекот из отбивной дрессуры. Дрессура пожелала вам приятного аппетита.

— Я забыл сказать ей «спасибо»…

— Ничего. Она не обиделась. Кстати, дрессура была не с лапшой, а с маринованными пиявками.

Я вдруг почувствовал неодолимую тягу выбежать на крыльцо и вывернуть перед Бoгом душу. Я так и сделал: извинился, быстро вышел на крыльцо «Маракканны», ускорился, забежал за угол, засунул два пальца в рот и совершил в густую траву этот известный обряд жертвоприношения. (Пока я рыгал, мне из травы кто-то подмигивал и хихикал. К дрессуре и глазенапу я вскоре привык, но так и не смог смириться с маринованными пиявками.)

ПЕРВАЯ ТРЕНИРОВКА.

Потом я вернулся на крыльцо, засунул в рот четыре пальца и оглушительно свистнул с обеих рук. Все жеребцы, потягиваясь и позевывая после полуденного сна, начали выбираться из зимних квартир. Мы провели легкую разминку па четвертой, детской Полянке: приседания с пудовым валуном — кто сколько сможет до первого пота.

Потом азартно гоняли три на три в пляж-болл на вылет. Без вратарей и «три корнера — пеналь». Я тоже размялся, побегал, проверил порох в пороховницах (порох отсырел, но из игры не выпадал). Мячик нашли полегче гладкий ледниковый валун пуда в два весом; разнесли его вдребезги; притащили другой, потяжелее, потом третий… И так до самого ужина, пока не стемнело. Всех похвалил: молодцы.

…А УЖИН ОТДАЙ ВРАГУ.

ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА.

Войнович уже сидел за столом, но к ужину не прикасался, а ждал моего появления. Он многозначительно посмотрел мне в глаза, встал, отодвинув животом стол, отнес свою тарелку (кровяной ростбиф с гречневой кашей) Касанидису и громко сказал: — Ешь, Касан, тебе надо хорошо питаться.

Смысл этого театральной сценки одного актера я понял так, что Войнович молча, но демонстративно, показал мне своего врага. Странно. Какая черная кошка пробежала между ветераном Войновичем и сопляком Касанидисом? Впрочем, в сборной, как и в любом коллективе, происходят разные подводные пертурбации и турбовалентные завихрения. Это нормально, но руку надо все время держать на пульсе. Я командую целым взводом,- да еще каким! — конюшней, контингентом, конгломератом, конкистадорами, командой осоБoго назначения. В этот сборный КОН отобраны сразу три команды, тридцать три лучших игрока,одиннадцать из которых я должен «отсеять» в самое ближайшее время (у ФУФЛА не хватает средств на содержание конюшни, с жеребцами эти дипломаты не хотят портить отношений, вот и нашли тренера-сеятеля — интересно знать, как производится этот отсев?), а двадцать два будут заявлены на чемпионат мира одиннадцать связок ведущих-ведомых. Конкуренция в конюшне очень жестокая отсюда и подводные завихрения: подозрительность, вражда, группировки, выяснения на уровне «а ты кто такой?». Всякие там ученые-методисты-психологи от ФУФЛА считают, что «весь этот нездоровый климат отразится на Игре и что дело Тренера создать коллектив единомышленников», что я должен «сплотить» футболистов.