Приключения Китайца

Так как мы с ней «дружим», рассказываю про замкнутость сына, про повторение поведения в других школах и я в ужасе от того, что не знаю, где он болтается, когда не в школе, а я на работе, словом, прошу поддержки и помощи. Учительница – сердечный человек, сочувствует, и точно знает, что надо делать:

– Пусть он придёт, только придёт, и тихо сидит. Я поговорю с учителями, его не будут спрашивать, так как, ясное дело, всё запущено. На носу конец года, пусть просто досидит, а там, может, и втянется.

С энтузиазмом прилипаю к драгоценному сыночку, клятвенно заверяю, со слов классной, что его не будут спрашивать и ему не придётся унижаться из-за этого, сейчас главное – присутствие, чтобы закончить школу. Даже предлагаю Вовке две гривны, он выторговывает четыре и соглашается. Идём вместе, ситуация непростая, чувствую, нужна поддержка. Прозвенел звонок, дети в классе, классная нас просит задержаться в коридоре. И начинает «сердечную» зазубренную, знакомую до оскомины лекцию с грузом чувства вины перед собой, перед родителями, перед одноклассниками. И этот груз, по стандартным неписанным правилам, душевная наша классная пытается прикрепить на Володину голову. Когда дыхание закончилось и зазубренный текст лекции, по-видимому, тоже, одухотворённая своей речью, педагог потащила нас к завучу по воспитательной работе, мотивируя тем, что завуч обеспокоена не меньше её по этому поводу и в связи с этим хочет нас видеть. Завуч как раз направлялась по просторному коридору навстречу к нам и, преисполненная чувством долга, повторила лекцию классной, прибавив обвинений. Теперь мой сынок был виноват ещё и перед остальными учителями, и перед нею, и перед школой. Закончила тираду классической репликой: «Так это продолжаться больше не может» и потащила нас к директору, так как директор обеспокоена происходящим не меньше всех остальных, желающих добра, и тоже хочет нас видеть по такому поводу.

На этом месте мой сынок вырвался вперёд, через плечо спокойно и тихо сказал: «Да пошли вы», – достал сигарету из кармана и летящей походкой удалился. Я осталась в одиночестве между училками, чей недоумённый взор обратился на меня. Наверное, выражение моего лица остановило поток возмущения. Завуч смогла сокрушенно вымолвить: «Хорошо, что не побил», после чего в коридоре восстановилась растерянная тишина и я направилась к директору без сына.

Директор, по-видимому, считала виновным моего сына перед всей системой образования в целом. Я зашла к ней в кабинет и попросила помощи, совета в обучении моего трудного ребёнка. Директор была настроена на визит «трудного» и почему-то решила, что я пришла «на ковёр» по её требованию. Едва удостоив меня взглядом, директор школы произнесла в ответ на просьбу о помощи, не скрывая цинизма:

– Мы можем только лишить вас материнства. И мы перевелись в вечернюю школу, где Володя закончит девять классов, а после попадёт в тюрьму, так и не выучив урока лицемерия, не умея применить его для себя и не видя всего разнообразия масок его у других.

7. Параллельный мир «понятий»

Все мужские составные: смелость, мужество, заступничество присутствовали в моём мальчике, как и юмор. Похоже, с самого рождения всё это заложено, но внутреннюю работу по укреплению этих качеств мой сын проводил в течение жизни с завидным постоянством. Обнаруживая страхи, пытался побороть их в себе и пугал меня результатами. Как-то на летних каникулах у меня остановилась подруга с дочерью. Мои родители собирались на дачу и предложили забрать детей с собой. Нам с подругой захотелось пойти в гости, повидать ещё одних побратимов по заработкам в Польше. Зная, что наши дети на даче под опекой, посидели в гостях и вернулись домой в двенадцатом часу. Дома спал мой сынок. Не сразу его обнаружила, сначала увидела на подоконнике в комнате следы от маленьких кроссовок. Будить не стала, только прижала его спящего к себе и подержала в объятиях. Страх, уже никчёмный, не давал уснуть. Ничего ведь не случилось, просто мой ребёнок, будучи на даче, захотел домой к маме, ему же только одиннадцать. А мамы не было дома, и никого не было, и ключей не было. Родители ни за что не отправили бы ребёнка на пригородном автобусе домой, зная, что меня нет. Посадили Володю в автобус в уверенности, что будет под присмотром. Володя покрутился во дворе какое-то время. Когда вся детвора расползлась по домам, он принял решение побороть страх высоты и вылез по балконам, трубам и непонятно ещё по чему на наш балкон и через форточку попал в квартиру. А это четвёртый этаж. Володя рассказывал и гордился собой, поскольку ему удалось побороть страх высоты. Показывал, где он влез, за что держался, как ухватился там за газовую трубу, а потом уцепился за железные усы для ящиков с цветами на балконе. И тут ему стало не по себе, но отцепиться уже было нельзя, так как на перилах стоял на кончиках пальцев ног, пришлось подтягиваться и карабкаться дальше вверх. «А когда вылез уже на свой балкон и попал в дом, то только ноги немного тряслись», – рассказывал мой сынок жизнеутверждающе, со смешком. Потом ещё не раз я буду слышать этот его горделивый, победный смешок, и даже после окончания его жизни… Он гордился собой, и я гордилась сыночком, и боялась по-прежнему страха высоты, и боялась за своего ребёнка, который любил побеждать свои страхи. Это начался переходной возраст.

Нам удалось ещё разок побывать у моря. Уже в частном секторе.

На пляже толпа народу, Володе хотелось строить замки из песка, и он строил на захваченном клочке возле воды каждый день новый замок. Оторвать его от работы на обеденный перерыв было невозможно, и только кепка спасала от перегрева. Все создаваемые творения были великолепны. Замки поднимались в высоту, довольно приличную для мокрого песка, и углублялись ниже уровня моря, таким образом, были окружены рвом с водой. В строительстве применялись декоративные элементы разных размеров камней и ракушек, и всё это великолепие, вышедшее из-под его рук, имело очень пристойный вид. В какое-то утро, когда ещё не было прилива, в Володином таком замке проходила настоящая фотосессия. Желающие эффектно запечатлеть свой образ становились прямо в ров, ещё не заполненный водой. Замок при этом выглядел больше, во всяком случае, выше пояса. Когда поток желающих иссяк, а места для постройки нового замка, как обычно, не было, Володя хозяйскою рукою начал рушить замок. Ведь наступил новый день, значит, новый замок. Люди набросились на моего сыночка, уличая в непонимании красоты и вложенном труде, обозвали хулиганом и варваром. Мои и его возражения, что замок был построен им самим, вызывали удивление, а у не верящих – раздражение. С задних рядов, лежащих под тенью кустарника, вышел бледнокожий, абсолютно не загоревший представительный мужчина, свидетель происходившего, и вступился за моего сына. Тогда только, после заступничества, любители фотографироваться подвинули нескольких загорающих, неравнодушных к красоте, освободив место для нового творчества. Построенный замок остался служить украшением пляжа и местом для фотографий. Я поблагодарила мужчину. Он отдыхал с семьёй, приехал с Севера и отсиживался в тени, чтобы от непривычного невероятно большого количества солнца не обгореть.

– Вы знаете, – сказал он мне, – я всё время наблюдаю за вашим мальчиком. Он талантливый и необычный ребёнок. Я знаю толк в людях. Сам я руководитель… (Не помню точно, какой-то группы).

Мой талантливый архитектор был горд, слушая такой отзыв, но виду не подал, только ещё с большим увлечением продолжил строить свои прекрасные замки из песка.

Мы вернулись домой, и строительство захватило Вовчика. Осенью, зимой и летом он вдохновенно строил. Зимой – маленькие домики, если позволял снег. В этом домике было кресло, и стол, и полки. Только крыши не было. А так, можно было зайти, посидеть в холодном кресле и помечтать. В тёплые времена года строились шалаши и маленькие домики уже с крышей.

За домом перестраивалась или ремонтировалась церковь. Старое здание под готику из тёмного кирпича, служившее в довоенное время костелом, а во времена СССР складом для декораций оперного театра. С начала «перестройки» за владение зданием храма культурно спорили две конфессии христианства, пока дело не дошло до мордобоя. Победили греко-католики, и православной украинской униатской общине пришлось пристроить свой храм рядом. На захваченной территории победители складывали строительный материал и разобранные старые доски. Володя с товариществом обратились к батюшке, снующему по теперь церковному двору, выклянчили доски. Затеяли свою стройку.

Все построения происходили во дворе. Первым был построен небольшой домик, чуть не в огороде противоположного дома. Строительство заняло несколько дней. Возня детей напоминала муравейник. С утра, выглянув из окна, наблюдала, как детишки сновали туда-сюда с досками, на обед их невозможно было дозваться. Полностью поглощённые строительством, дети сосредоточенно стягивали материалы для стройки и инструменты из дому. За несколько дней вдохновение притянуло во двор и ребятишек из соседних домов. Движение достигло апогея, крыша из досок и куска фанеры накрыта, из подвала дома напротив протянут, непонятно как, электрический провод, подвешен к потолку, непонятно как присоединён цоколь для лампочки. И, наконец, в маленьком штабе, построенном мальчиками, под руководством Вовки Китайца, загорелся свет. После чего количество желающих посетить это творение увеличилось. Все не помещались, высота потолка – только для детей среднего роста, но лезли и большие дети, и, скрюченные, сидели там, плотно набившись в маленький домик, восхищались, предавались мечтам недолгое время, какое позволяла очередь нетерпеливых любителей помечтать именно в большой коробке со светом. Тут же нашлись взрослые люди и прекратили это безобразие, по их видению, и разрушили нечто важное, будучи варварами от отсутствия знаний по такому явлению. Может, это были работники ЖЭКа, может, владельцы огородов, а может, пенсионеры, не выносившие шумного скопления детворы, но домик потребовали разобрать. Разобрали. Тихо стало во дворе. Грустно как-то даже. Каникулы всё-таки.

Оказалось, двор замер только на нашей половине дома, энтузиазм Вовки прорвался на соседнюю половину, и стройка возобновилась, теперь на дереве. Схема, в общих чертах, такая же, только с увеличением приятных трудностей лазания по стволу. Стащили стройматериалы, затянули на дерево. Дальше надо укрепить, прибить. А значит, беготня детворы за домашним инвентарём, и не каждому ребёнку по доброй воле родители дадут в руки молоток, а если быть точнее, то никому, но он-то и нужен именно каждому. Потом те, кто снизу, подают материалы, а те, кто сверху, встречают, и все счастливцы стучат молотками. Ну и любопытство другой части детворы, обделённой молотками, гвоздями и отличавшейся полом. Окончание строительства, благоустройство, свет из подвала по проторенному бесстрашному и опасному присоединению проводов, увеличение числа любопытных.

В этот раз домик был поменьше и помещался на большой раздвоенной ветке дерева. Выглядел, как огромный скворечник. Этот домик тоже просуществовал недолго. По тем же причинам пришлось разобрать.

Работник церкви, видимо, ответственный за церковное хозяйство, разрешил мальчикам строить на запущенном огороде, захваченном той же церковью за домом. В гости приехала сестра с сыном, на полтора года младше Володи, сразу втянутым в артель, и закипело очередное строительство. Получился довольно вместительный шалаш и, главное, не лезет в глаза хранителям порядка двора. Сверху веток накидали, замаскировали, натерпевшись. И теперь шалаш, как магнит, стягивает с утра избранных посвящённых. Наша детвора, едва открыв глаза, летит к шалашу – и завтрак с собой. Пришло время обедать, мальчики на кухню заскакивают, прихватывают, что под руку попадёт, и опять в шалаш до позднего вечера, и несколько дней кряду. В чём дело – непонятно, требую, чтобы ели дома. Выясняется, они с ребятами подкармливают какого-то бездомного, который тут потерялся и временно пребывает в их шалаше. И с чистой душой ведут знакомить с бедолагой. Молодой парень двадцати двух лет, не может доехать до дому, до своего села, возвращается с заработков из Польши. Ждёт перевода денег на днях. На следующий день арестовывают и того парня, и моего сыночка, и ещё двоих пацанят. Нашего отпускают, позднее дают условно, а того несчастного садят на два года. Такова суровая забота государства о молодых семьях из сел. Не доехал горемыка с заработков. Стыдно ему было домой таким неудачником возвращаться. Недавно женился и жена с младенцем ждут от него материальной опоры. На занятые деньги прорвался в Польшу, там поскитался, работу не нашёл, визу просрочил. В итоге депортировали без гроша в кармане до Львова, и до своего села парень никак не мог доехать. Как он попал в шалаш, непонятно, да только не сразу над ним опека установилась. Вовка с братом Димкой обнаружили однажды утром в шалаше коробку с блоками сигарет. Удивились, никому вопросов лишних не задавали, взяли по пару блоков и притянули домой, спрятали, посовещались, выдвинулись за следующей партией. Приходят, а там парень этот сидит и с них спрашивает: «Не видал ли, кто был тут, сигареты пропали?» Пацанята, понятно, не признались, только неудобно теперь пришельца выгонять, так и приютили. Он, пришелец, про свои перипетии им рассказал. Жалко стало незнакомца. И таскали ему еду несколько дней до момента попытки ограбления киоска-магазина. Володя оказался соучастником, хорошо, что брат вовремя уехал и миновал эдакую компанию. Это был второй привод в милицию, где мой сынок получил год условно.

Первый привод был из-за неуёмной жадности соседки. Судья, а это была женщина, вынес, или правильнее, вынесла предупреждение. Это был единственный гуманный суд, выпавший на долю Володи. В предстоящих судах будет рассмотрение согласно тарифу. Для неимущих, если кто не знает, и существует государственная «законная справедливость», которая лишит жизни моего мальчика. Предоставив перед смертью жалкое существование замкнутого в теле гордого казацкого духа и замкнутой в том же теле прекрасной человеколюбивой доброй души.