Приключения Конана-варвара (сборник)

Осознав весь беспросветный ужас своего положения, она лишилась чувств.

3

Солнце уже висело над самым горизонтом, когда Оливия очнулась. Легкий ветерок донес до нее слабые выкрики и обрывки непристойных песен. Осторожно приподнявшись, она выглянула из своего укрытия. Пираты собрались вокруг большого костра, разведенного снаружи возле развалин, и сердце замерло у нее в груди, когда она увидела, как изнутри вывалилась большая группа, которая с трудом волочила что-то тяжелое. Оливия поняла, что это Конан. Они прислонили его к стене, по-прежнему связанного, и принялись жарко дискутировать о чем-то, размахивая оружием. Затем пираты утащили его обратно в холл, а сами принялись пьянствовать. Оливия вздохнула: теперь она по крайней мере знала, что Конан еще жив. Она ощутила прилив уверенности: как только стемнеет, она проберется в развалины и освободит его или сама попадется им в руки. И еще девушка понимала, что принять такое решение ее подвигла не только забота о собственной безопасности.

Что ж, теперь ей стало легче, и она даже рискнула высунуть нос из своего убежища, чтобы набрать орехов, которые росли поблизости. И тут девушка почувствовала, что за ней наблюдают. Она с тревогой окинула взглядом скалы, а потом, содрогнувшись от неожиданного подозрения, подползла к краю обрыва и посмотрела на колышущееся зеленое море внизу, над которым уже сгущались закатные сумерки. Она ничего не увидела, но ведь и снизу, из этого леса, ее увидеть было невозможно, когда она не лежала на самом краю утеса. Тем не менее она совершенно точно чувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд, словно какое-то наделенное разумом существо знало о ее присутствии здесь.

Вернувшись обратно в свое скалистое убежище, Оливия смотрела на далекие руины до тех пор, пока они не скрылись в наступающих сумерках, и теперь их положение отмечало лишь трепещущее пламя костра да пьяные фигурки вокруг него.

Она поднялась на ноги. Пришло время совершить свою отчаянную попытку. Но сначала она прокралась к обрыву на северной стороне и несколько мгновений всматривалась в лес, тянувшийся до самого пляжа. И вот, напрягая зрение в тусклом свете звезд, она вдруг оцепенела, а потом почувствовала, как ледяная рука ужаса стиснула ей сердце.

Далеко внизу что-то двигалось. Ей казалось, что из моря теней под ней вынырнула какая-то еще более темная и уродливая тень. Она принялась медленно карабкаться по отвесному склону наверх – огромная и бесформенная туша, едва различимая в полумраке. Паника схватила Оливию за горло, и девушка едва удержалась, чтобы не закричать. Повернувшись, она сломя голову бросилась бежать вниз по южному склону.

Стремительный бег по скалистой поверхности превратился в ночной кошмар, в котором она то и дело спотыкалась и поскальзывалась, негнущимися пальцами цепляясь за острые грани утесов. С трудом перебираясь сквозь валуны, через которые с такой легкостью переносил ее Конан, вся в синяках и порезах, она в очередной раз поняла, насколько привыкла полагаться на своего варвара со стальными мускулами. Но мысль эта мелькнула и пропала в захлестнувшем ее океане ужаса.

Спуск казался бесконечным, но вот наконец она достигла травянистого плато и с мужеством отчаяния устремилась к огоньку, одиноко рдевшему в ночи. Девушка слышала, как за спиной у нее с шуршанием срываются камни с отвесного склона, и от этих звуков у нее словно выросли крылья. О том, что за жуткий скалолаз обрушил эти камни, она предпочитала не думать.

Физическое напряжение помогло рассеять охвативший ее ужас, и вскоре разум ее прояснился, к ней вернулась способность рассуждать здраво, хотя ноги ее уже дрожали от усталости.

Оливия легла на живот и поползла вперед, пока не очутилась у небольшого деревца, чудом избежавшего топора пиратов, и принялась оттуда наблюдать за своими врагами. Они уже покончили с ужином, но продолжали пьянствовать, окуная оловянные кружки и украшенные драгоценными камнями кубки в бочонки с выбитым днищем. Некоторые уже храпели, забывшись беспробудным сном на траве, а другие, покачиваясь, неуверенно тянулись в руины. Конана нигде не было видно. Она лежала, на траве вокруг нее и на листьях над головой роса становилась все гуще, а мужчины у костра все еще спорили, играли в кости и сквернословили. Их осталось совсем мало; большинство уже ушли в развалины спать.

Оливия лежала и наблюдала за ними, нервы у нее звенели от напряжения, а по спине бежали мурашки при мысли о том, что могло наблюдать за ней – или таиться у нее за спиной. Время не ползло, оно буквально тащилось со свинцовыми гирями на ногах. Один за другим буяны проваливались в пьяный сон, пока все не простерлись на траве рядом с гаснущим костром.

Оливия заколебалась – а потом вздрогнула, как будто в нее ударила молния. Над деревьями засеребрилось сияние. Это восходит луна!

Приглушенно охнув, она вскочила и поспешила к руинам. По спине у нее пробежал холодок, когда она на цыпочках пробиралась между спящими телами, валяющимися на земле рядом со входом. Внутри пиратов было еще больше, они беспокойно вздрагивали и бессвязно бормотали в пьяном угаре, но никто не проснулся, когда она скользила мимо них. Увидев Конана, девушка чуть не расплакалась от радости. Киммериец бодрствовал, привязанный к колонне, и белки его глаз блестели в слабых отсветах костра, горящего снаружи.

Пробравшись между спящими, Оливия подошла к нему. Как ни старалась она двигаться беззвучно, он услышал ее и увидел, когда ее тень мелькнула в дверном проеме. Легкая улыбка тронула плотно сжатые губы Конана.

Она потянулась и на мгновение прильнула к нему. Он почувствовал, как бешено бьется ее сердце. Сквозь широкий пролом в стене внутрь проник лунный свет, и воздух вдруг заискрился от сдерживаемого напряжения. Конан тоже ощутил его и замер. Оливия испуганно ахнула. И только пьяницы продолжали храпеть как ни в чем не бывало. Быстро наклонившись, она вытащила кинжал из-за пояса ближайшего бесчувственного пирата и принялась пилить узлы, стягивающие руки и ноги Конана. Веревка оказалась пеньковой, завязанной морскими узлами. Она трудилась из последних сил, а лучи лунного света тем временем медленно подбирались к ногам черных фигур, замерших в неподвижности между колоннами.

Дыхание часто и с хрипами вырывалось из груди девушки; она освободила запястья киммерийца, но его локти и лодыжки все еще были крепко связаны. Оливия мельком взглянула на фигуры, выстроившиеся вдоль стен, – они ждали и наблюдали за ними в зловещем молчании не живых и не мертвых. Пьяницы у ее ног заворочались и застонали во сне. А лунный свет полз по полу, и вот он уже коснулся их ног. Веревки спали с рук Конана, и, взяв у нее кинжал, он одним быстрым взмахом рассек путы, связывавшие ему лодыжки. Он отошел от колонны и принялся разминать затекшие руки и ноги, стоически не обращая внимания на боль в лишенных кровообращения конечностях. Оливия прижалась к нему всем телом; девушка дрожала, как в лихорадке. Ей показалось, что лунный свет заиграл в глазах статуй и они вспыхнули мрачным огнем.

Конан двигался легко и стремительно, словно большой камышовый кот. Подхватив свой меч из кучи оружия, сваленного у входа, он легко поднял Оливию на руки и вынес ее наружу сквозь пролом в стене, заросший плющом.

Они не обменялись ни словом. Конан нес ее легко, как пушинку, а она обвила его руками за шею и закрыла глаза, спрятав лицо на его широкой груди. Девушку охватило блаженное ощущение безопасности.

Несмотря на свою драгоценную ношу, Конан быстро пересек лужайку, и Оливия, открыв глаза, увидела, что они уже скрылись в тени утесов.

– Что-то вскарабкалось по отвесной стене, – прошептала она. – Я слышала, как из-под него осыпаются камни, когда спускалась по склону.

– Придется рискнуть, – проворчал он.

– Я больше не боюсь, – вздохнула она.

– Ты не боялась и тогда, когда пришла освобождать меня, – заметил он. – Клянусь Кромом, ну и денек! Я еще никогда не слышал такой свары. Аратус хотел отрубить мне голову, а Иванос отказывался наотрез, чтобы досадить Аратусу, которого он, насколько я понимаю, ненавидит. Они весь день рычали и бросались друг на друга, а команда слишком быстро перепилась, чтобы поддержать одного из них…