Приключения крылатого колеса

Машинное здание всегда сооружается на мощном бетонном основании, как бы на искусственной скале. Внутри этой скалы-фундамента проделываются специальные колодцы-кратеры для турбин. Там же, в глубине бетонного массива, проходят каналы; один – для подачи к турбинам воды; другие – для того, чтобы отработанную воду выбрасывать наружу… Разве можно обойтись без фундамента-скалы?

"Можно, – решили строители. – Надо лишь оторвать машинный зал от берега и перетащить на плотину. Сама плотина будет ему фундаментом!"

Это было красивое и смелое инженерное решение. Выигрыш получался двойной: и в деньгах, и в ускорении постройки.

Однако что скажут те, кто готовят для станции турбины?

И строители отрядили в Ленинград на завод гонца.

Профессор, рассмотрев чертежи, изменился в лице.

– Так вот с чем пожаловали… – Требование волжан его возмутило.

Когда здание у берега, на самостоятельном фундаменте, турбостроительство вольготно: проектируй машины любого размера, какой тебе больше с руки. Помехи не будет: береговое здание все вместит.

А тут вместо здания – плотина… Турбины, спроектированные для берега, в плотине не поместятся. Надо уменьшать их размер.

Разгневанный профессор запротестовал против переделки проекта.

Всего несколько ночей, как он спал спокойно, спал дома, а не на заводе, приткнувшись где-нибудь на часок в углу. Напряжение первоначальных поисков конструкции рабочего колеса с неуверенными, а подчас и неверными шагами разрядилось. Ученые восполнили пробел в математике. Плоды их усилий были заключены в тоненькой папке. Всего несколько листков, испещренных математическими знаками, но как это было много для науки! Эти листки сразу обогатили могучую крону тысячелетнего дерева, что зовется математикой, И конструктор Белов с волнением и благодарностью из рук в руки принял новые формулы, которые позволяли без промедления закончить расчет турбины-великана. Уже достигнут решающий успех – а тут…

Профессор хмуро сказал гостю:

– Ваше требование равносильно бомбе, подкладываемой под конструкторское бюро… Но полетим вверх тормашками не только мы здесь в Ленинграде, но и вы у себя на Волге! Все сделанное конструкторами пойдет прахом. Надо заново садиться за проект… О пятилетнем сроке после этого и говорить не придется!

Волжанин встал и раскрыл объятия, как бы показывая, что все огорчения он готов принять на свою могучую грудь.

– Совмещение станции и плотины, – сказал он, – сохранит государству полтора миллиона рублей. Или для профессора Белова это безразлично? А именно так, не в пользу Белова, расценят на берегу Волги его отказ присоединиться к новаторскому решению…

Спор продолжался. Но все заметнее и заметнее гость брал верх. Наконец утомленный профессор прервал разговор и позвонил. Вошла девушка из буфета.

– Пожалуйста, чаю, – сказал профессор. – Мне, как обычно, покрепче, а ему… – он ткнул в сторону гостя, – послу от живучей еще разинской вольницы, самого сусла! Они, волжане, чаевники.

Гость встал, причесался у зеркала, опять сел.

– Что до меня, – сказал он, потирая от удовольствия руки, – то я еще и самоварник!

Профессор указал девушке место для подноса.

– Это уж извините! – повернулся он к гостю. – Самоваров на заводе не строим. Довольно с вас того, что беремся переработать проект турбины!

Он верил, что коэффициент К даже теперь не подведет его.

Белов против Белова

Прислали запрос железнодорожники. Ведь им перевозить турбины. Спрашивали: каков будет размер груза, его вес, кантуется ли, сколько потребуется вагонов и каких?

Завод дал сведения. От железнодорожников последовало новое, и на этот раз очень строгое, письмо. "Груз, – говорилось в письме, – превышает допустимые на транспорте габариты и не может быть принят к перевозке".

После официальных подписей была приписка: "Настоятельно, как товарищи и коммунисты, рекомендуем пересмотреть проект и сделать турбину поменьше, чтобы ее, хотя бы по частям, можно было разместить в вагонах. Учтите, что и в этом случае понадобятся столь мощные вагоны, каких в настоящее время на железнодорожной сети не существует: вагоны для вас придется построить заново…"

Письмо было вручено главному конструктору Белову. А он показал его в партийном комитете.

– Вот и железнодорожники нападают на меня… – посетовал Иван Петрович. – У волжан для моих турбин, видите ли, тесна плотина. У этих тесны вагоны… Словно сговорились против профессора Белова!

В парткоме оказался заглянувший по своим делам главный механик. Это командир всех станков на заводе. Услышав сетования профессора, он сказал:

– Приплюсуйте и меня к волжанам и железнодорожникам. Я третий, который будет решительно требовать пересмотра габаритов турбины в сторону уменьшения. И не спорьте. Я видел ваш проект. Детали задуманной вами турбины попросту не втиснуть на станки. Это не детали, а, извините, какие-то бронтозавры! И нет в природе станков, которые способны были бы обтачивать или просверливать бронтозавров… Вы когда-то обозвали меня, и не только одного меня, тихоходом. Но я остаюсь на своем и вижу только новые доказательства своей правоты: пятилетний срок нереален! – И механик с оскорбленным видом удалился.

– Дорогой Иван Петрович! – сказал секретарь партийного комитета, усаживая профессора в кресло и сам садясь напротив. – Поговорим с глазу на глаз. Не обижайтесь, но я тоже запишусь в ваши противники. Проект турбины, к сожалению, не свидетельствует о бережливости проектантов к народному добру. Я говорю об экономии металла.

Секретарь сам инженер и опытный производственник. У него был зоркий глаз на недостатки, и коммунисты завода ценили его советы. Он напомнил коммунисту Белову, что для волжских турбин потребуется металл наивысших марок. И в том числе нержавеющая сталь.

Этот металл все шире входит в народный обиход. Удобны нержавеющие ложки, вилки, приборы для стола; практичны на руке часы в нержавеющем корпусе. Зубные врачи пользуются этим металлом для восстановления зубов. Отношение к нержавеющей стали в народе сложилось как к металлу ювелирному, который развешивают на аптекарских весах. И если сказать: "Вот тонна нержавеющей стали", – это прозвучит необычно, примерно как "тонна серебра".

Между тем с постройкой волжских турбин расход этого ювелирного металла приобретает невиданные масштабы. Например, создалось мнение, что лопасти рабочего колеса должны быть отлиты из нержавеющей стали, а это уже три тысячи тонн… Недаром секретарь парткома заговорил об экономии металла. Как человек деловой, он впоследствии многого и добился. В частности, он доказал литейщикам, что можно лопасти сделать более бережливо, а именно: отливать их из обычной дешевой, так называемой углеродистой стали. А уже готовую лопасть покрывать тонким нержавеющим слоем – как бы перчаткой…

Однако мы забегаем вперед.

Белов внимательно выслушал секретаря, его критику.

– Так-с, – сурово подытожил он, – уже четыре противника.

Профессор тут же согласился, что требование волжан резонно и что он уже уменьшает колесо в диаметре. Сказал, что ему нечего возразить и главному механику, и железнодорожникам, и насчет экономии металла никто не станет возражать…

– Четверо против, – Белов устало усмехнулся. – Но есть у меня и противник номер пять. Самый крутой и беспощадный.