Приключения Михея Кларка
Шрифт:
— Я помню вас очень хорошо, — ответил я, — моего товарища, полковника Децимуса Саксона, вы найдете у нас в лагере. Без сомнения, вы скоро освободитесь. Вас обменяют на кого-нибудь из наших, находящихся в плену.
— А вернее, что мне перережут горло, — ответил улыбаясь Огильви. — Фивершам страшно свиреп и не оставляет в живых ни одного неприятеля. По всей вероятности, и Монмауз соблазнится этим примером и будет платить Фивершаму его монетой. Но что же делать? Война всегда война, и я должен поплатиться за свою неосмотрительность. По правде сказать, мои мысли, в то время как вы на меня напали, были очень далеко от войны и ее случайностей.
Рувим оглянулся и воскликнул:
— Ни нашей, ни неприятельской конницы не видать, но вон там, на противоположном берегу Эвона, я вижу толпы людей, а там вот, у горного склона, блестит оружие на солнце.
Я прикрыл глаза рукой и, поглядев в указанном направлении, ответил:
— Это пехота. Полка четыре или пять, я полагаю, да и кавалерии столько же, судя по знаменам. Надо поспешить доложить об этом королю Монмаузу.
— Он уже знает об этом, — ответил Рувим, — гляди-ка, вон он стоит под деревом, а при нем его свита. Гляди-ка, один из приближенных короля отделился и едет к нам.
И действительно, один офицер отделился от группы, окружающей короля, и поскакал к нам.
— Если вы капитан Кларк, — сказал он, салютуя, — то король приказывает вам присоединиться к его совету.
— В таком случае, Рувим, я оставляю майора на твое попечение, — воскликнул я, — смотри устрой майора как можно поудобнее.
И, сказав эти слова, я пришпорил коня и направился к людям, окружавшим короля. Здесь были Грей, Вэд, Бюйзе, Фергюсон, Саксон и многие другие. Все они были серьезны и смотрели в подзорные трубы вдаль. Монмауз сошел с лошади и стоял, прислонясь к дереву. Руки у него были скрещены, а на лице отражалось полное отчаяние. Немного поодаль лакей водил взад и вперед вороного коня, который гарцевал и рыл копытами землю.
— Видите ли, друзья мои, — произнес наконец Монмауз, поглядывая то на одного, то на другого своими матовыми, лишенными блеска глазами, — само Провидение против нас. Куда мы ни пойдем, везде нас преследует неудача.
— Не Провидение против нас, а наше собственное небрежение, ваше величество, — ответил смело Саксон, — если бы мы прибыли в Бристоль не сегодня, а вчера, крепость была бы в наших руках.
— Но кто же мог знать, что их пехота успела добраться до Бристоля! — воскликнул полковник Вэд.
— Я это знал, и полковник Бюйзе это знал, и почтенный мэр Таунтона знал, — горячо ответил Саксон, — мы это знали и предсказывали, что может произойти из-за проволочек. Но что теперь толковать об этом? Это все равно что сломанную трубку оплакивать. Надо эту трубку склеить насколько возможно лучше.
— Возложим упование на Всевышнего и двинемся на Бристоль, — предложил Фергюсон. — Если есть Божия Воля на то, чтобы мы взяли Бристоль, мы его возьмем. Да, мы возьмем его, хотя бы на его стенах и стояли тысячи пушек.
— Да! Так! С нами Бог! На Бристоль! На Бристоль! — воскликнули несколько пуритан.
— Но ведь это безумие. Dummheit — большая глупость! — крикнул сердито Бюйзе. — Был у вас случай, вы не хотели им воспользоваться, а теперь, когда время прошло, вы лезете на рожон. Глядите, вот она, неприятельская армия. Я так думаю, что у них не менее пяти тысяч человек на правом берегу реки. Мы стоим на левом. А вы что предлагаете? Переходить реку и осаждать Бристоль? Ведь у нас ни осадных орудий, ни лопат для рытья валов нет, а между тем у нас в тылу очутится
пятитысячная армия. Как вы полагаете, подумают ли жители Бристоля о сдаче, если у них тут же, под носом, есть армия, готовая их защищать? И как вы будете с этой армией сражаться, когда из крепости в любую минуту могут выйти конные и пешие войска и ударить вам во фланг? Я вам снова говорю, что это безумие.Немецкий солдат говорил такую очевидную правду, что даже фанатики замолчали. На востоке, на громадном расстоянии, сверкала сталь вражеского оружия. На зелени горы виднелись красные мундиры. С этими доказательствами трудно было спорить.
Монмауз мрачно постегивал хлыстиком по своим высоким сапогам. Ручка хлыста была осыпана бриллиантами.
— Что же вы в таком случае нам посоветуете? — угрюмо спросил он.
— Перейти реку и схватиться с ними, прежде чем они успеют получить помощь из города, — резко ответил грубый немец, — я даже не понимаю, чего мы медлим. Ведь мы и пришли сюда сражаться. В случае нашей победы Бристоль очутится в наших руках; ну а если нас разобьют, нам будет слава. Мы так или иначе нанесем свой удар. Больше ведь сделать мы ничего не можем.
— Вы так же думаете, полковник Саксон? — спросил король.
— Конечно, ваше величество, я был бы того же мнения, если бы видел возможность напасть на врага. Но мы едва ли можем перейти реку по этому узкому мосту.
Я поэтому предложил бы разрушить Кейнский мост и двинуться по берегу к югу. Надо поискать места, где бы мы могли дать сражение.
— Мы еще не трогали Бата, — произнес Вэд, — я согласен с мнением полковника Саксона, а мы тем временем двинемся к Бату и пошлем к его губернатору лицо с предложением сдаться.
— Но есть и другой план, — сказал сэр Стефен Таймвель, — мы должны поспешить в Глотчестер, а затем, перейдя там Северн, идти через Ворчестер, Шропшайр и Чешайр. У вашего величества там много друзей.
Монмауз ходил взад и вперед, приложив руку ко лбу. У него был вид человека, находившегося в отчаянно затруднительном положении. Наконец он воскликнул:
— Что мне делать? Что мне делать? Мнения здесь высказываются самые противоположные, и я не знаю, на что решиться. Ведь от этого решения зависит не только мой личный успех, но жизнь и благосостояние всех этих последовавших за мною честных крестьян и ремесленников.
Лорд Грей, только что вернувшийся с кавалерийской разведки, ответил:
— Позвольте мне высказать свое мнение, ваше величество. На этой стороне Эвона очень небольшое число неприятельских конных отрядов. Самое лучшее будет, если мы разрушим мост и двинемся в Бат. Оттуда мы можем пройти в Вельдщир, жители которого расположены к вашему величеству.
— Пусть будет так! — беззаботно согласился король. Он, очевидно, согласился с предложением Грея не потому, что он находил его самым лучшим, а потому, что все предложения казались ему плохими. Затем он горько усмехнулся и спросил:
— Что вы скажете, господа? Сегодня утром я получил известие, что мой дядя посадил в Тауэр и Флитскую тюрьму двести купцов только за то, что они преданы делу протестантизма. Дело кончится, кажется, тем, что половина народа будет сидеть в тюрьме, а другая половина — стеречь узников.
— А может быть, ваше величество, будет и другое, — ответил Вэд, — мне кажется, что через несколько дней дядя сам попадет в Тауэр.
Лицо Монмауза мигом прояснилось, и он, смеясь и потирая руки от удовольствия, воскликнул: