Приключения Михея Кларка

Но наиболее возмутительная сцена творилась в алтаре. Негодяи вытащили туда бочку пива и поставили ее на престол: Около бочки собралось с дюжину человек. Один из них с грубыми шутками рубил бочку топором, стараясь открыть. В тот момент, когда мы вошли, он только что прорубил верхнюю доску, и черное пиво запенилось. Толпа со смехом тянулась к бочке со своими стаканами и кружками. Увидав это возмутительное зрелище, немецкий солдат грубо выругался и, кинувшись вперед, протолкался к алтарю. Еще момент, и он вскочил на престол и стал рядом с вожаком бунтовщиков. Вожак стоял, наклонившись над бочкой и стараясь зачерпнуть в стакан пиво. Солдат схватил его железной рукой за воротник. Через момент пятки его сверкнули в воздухе, а голова погрузилась на дно бочки. Пенистое пиво разлилось по полу. Затем Бюйзе схватил бочку вместе с умирающим в ней углекопом, и подняв ее, швырнул вниз по мраморным ступеням, ведшим в церковь. Мы в это время «при помощи десяти-двенадцати человек, последовавших за нами в собор, вытолкнули из алтаря буянов и выгнали их за решетку, отделявшую хоры от храма.

С первого взгляда могло показаться, что мы усмирили бунтовщиков. На это было совершенно неверно. Неистовые фанатики позабыли о соборе и устремились на нас. Они срывали иконы, статуи и деревянную резьбу, и мы увидали себя лицом к лицу с бесчисленной толпой, которая прямо ревела от бешенства. Этими людьми овладело религиозное неистовство. О дисциплине они совершенно позабыли.

— Бейте прелатистов! — ревела толпа. — Долой друзей антихриста! Поражайте их у самого алтаря! Долой их!

И эта дикая, обезумевшая толпа окружала нас со всех сторон. Одни были вооружены, другие нет, но все до единого дышали жаждой крови и убийства.

Лорд Грей спокойно улыбнулся и произнес:

— Гражданская война порождает гражданскую войну. Нам, господа, надо дождаться помощи, и поэтому давайте защищать решетку.

И, произнеся эти слова, он обнажил рапиру и стал в середине. По одну сторону от него стали Саксон и сэр Гервасий, а по другую Бюйзе, Рувим и я. Места здесь было немного и хватало только для шести человек. Наши немногочисленные помощники стали вокруг решетки, которая была высока, крепка; прорваться через нее было трудно.

Неистовство углекопов теперь достигло высшей степени. Повсюду в полутемном соборе сверкали пики, косы и ножи. Дикие крики, отдаваясь в куполе, напоминали вой волков. Виновник мятежа, фанатический проповедник, кричал:

— Идите вперед, мои братья! Идите вперед против них. Пускай они стоят на высоком месте. Бог еще выше их. Неужели мы испугаемся их обнаженных сабель и оставим дело Божье? Неужели мы потерпим, чтобы эти сыны Амалика защитили идольский алтарь? Вперед, вперед, во имя Божье!

— Во имя Божье! — вторила уже не криком, а как-то рыча толпа. — Во имя Божье!

И куча фанатиков, постоянно увеличиваясь, стала сперва приближаться, а потом ринулась на острия наших сабель.

Я не видел, что происходило во время стычки направо и налево от меня. Бой был такой горячий, а толкотня такая ужасная, что приходилось хлопотать только о себе. То, что наших врагов было много, служило нам же на пользу. Стеснясь в кучу, они не могли управлять как следует своим оружием. Какой-то дородный углекоп свирепо замахнулся на меня своим орудием, но сделал промах. Сила удара была так ужасна, что он сам зашатался. Я воспользовался этим моментом и, прежде чем он опомнился, пронзил его палашом. Первый раз в жизни, мои дети, я тогда убил человека в гневе. И никогда не забуду этого. Лицо у него стало бледное, испуганное; он глянул на меня через плечо и упал на пол. В это время на меня напал другой бунтовщик, но я его ударил сперва левой рукой, а потом палашом плашмя по голове. Он потерял сознание и полетел вниз. Бог видит, что я не хотел убивать этих несчастных, заблудших фанатиков, но нам приходилось защищать себя. Затем на меня накинулся какой-то житель болот, похожий больше на лохматого, дикого зверя, чем на человека. Он обхватил меня за колени, а его товарищ занес надо мною цепь, которая ударила меня по плечу. Третий подбежал с пикой и хотел вонзить мне ее в бедро. Но я одним ударом разрубил пику надвое, а другим размозжил ему голову. Увидя это, человек с цепью отошел назад. Человека, похожего на обезьяну и продолжавшего держаться за мои колени, я оттолкнул ударом ноги. Таким образом я сравнительно благополучно отбил нападение. Рана, нанесенная пикой, была незначительная. Кроме этого я еще чувствовал боль в голове и плече. Я оглянулся и увидел, что мои товарищи отделались так же благополучно, как и я. Саксон держал рапиру в левой руке. Она была в крови по самую рукоять. Правая рука у него была слегка ранена, и из нее капала кровь. Перед ним лежали два убитых углекопа. Перед сэром Гервасием Джеромом лежало в одной куче не менее четырех тел. В то время, когда я обернулся к нему, он вынул из карманатабакерку и, открыв ее, подал с изящным поклоном сэру Грею. Сэр Гервасий держал себя крайне беззаботно, точно находился в лондонской кофейне. Бюйзе стоял, опершись на свой громадный палаш, и угрюмо глядел на лежавший перед ним безголовый труп. По одежде я узнал в этом бездыханном теле вожака проповедников. Что касается Рувима, то он сам не был ранен, но пришел в отчаяние, увидев мою ничтожную рану. Я насилу уверил своего приятеля, что эта рана немногим серьезнее тех ран, которые мы получали, когда вместе с ним воровали крыжовник.

Фанатики были отогнаны, но бой был далеко не кончен.

Бунтовщики потеряли десять человек, в том числе и своего вожака. Они не прорвали нашу линию, но эта неудача только увеличила их бешенство. С минуту они отдыхали в боковом приделе, а затем с диким ревом кинулись на нас. Они делали отчаянные усилия, прорваться к алтарю. Этот бой был еще ожесточеннее и продолжительнее, чем первый. Один из наших сторонников, защищавший решетку, был поражен прямо в сердце и упал, не издав ни стона. Другому проломили голову громадным камнем, который был брошен каким-то обезумевшим гигантом. Рувима сбили с ног дубиной, и он был бы непременно стащен вниз, если бы я не поспел и не отразил нападающих. Сэра Гервасия также сбили с ног, но он сражался лежа и, как раненая дикая кошка, бешено поражал всех, кто к нему приближался. Бюйзе и Саксон, став спиною друг к другу, твердо отражали нападения неистовой толпы, поражая всякого; кто подходил к ним на близкое расстояние. Но как ни мужественна была наша оборона, бунтовщики в конце концов взяли бы над нами перевес численностью. Признаюсь, я уже начал опасаться за исход сражения и готовился к смерти. Но как раз в эту минуту в соборе раздался тяжелый, мерный топот, и в церковь ворвались мушкетеры баронета. Они шли скорым шагом, спеша нам на выручку. Фанатики не стали ждать нападения и бросились в разные стороны, прыгая по скамьям. Мушкетеры, взбешенные тем, что их любимый капитан ранен, начали беспощадное избиение. Минуту или две творилось нечто ужасное. До нас доносился топот бегущих ног, мягкие удары по телу, стук мушкетов о мраморный пол, стоны. Многие из бунтовщиков были убиты, но большая часть побросали оружие и подняли вверх руки. Все они по приказанию лорда Грея были арестованы.

У ворот собора был поставлен большой отряд охраны для того, чтобы предупредить воинственные выходки фанатичных сектантов.

Когда затем собор был очищен и порядок» восстановлен, мы получили наконец возможность подумать о себе и подсчитать наши собственные раны. Впоследствии, дети мои, мне пришлось много скитаться и участвовать во многих войнах. Я бывал в таких переделках, в сравнении с которыми эта стычка в соборе сущий пустяк. Но, несмотря на это, никогда и нигде кровопролитие не производило на меня такого ужасного впечатления, как здесь. Представьте себе торжественный полумрак собора, и в этом полумраке около решетки лежат груды трупов. Тела скорчены, а лица белы как мел и неподвижны. Ах какое страшное было это зрелище! Через немногие оставшиеся неразбитыми стекла льется вечерний свет, и на лицах этих неподвижных фигур образуется ярко-красные и бледно-зеленые пятна. На полу и скамьях сидят раненые люди и умоляют, чтобы им дали воды. Из нас шестерых никто не остался невредимым. Трое из людей, защищавших решетку, были убиты, а один лежал оглушенный ударом. Бюйзе и сэр Гервасий получили много ушибов. Саксон был ранен в правую руку. Рувима сбили с ног дубиной и, конечно, пронзили бы насквозь пикой, но его спас великолепный панцирь, подаренный ему сэром Клансингом. Обо мне говорить не стоит. Но в голове у меня шумело подряд несколько часов, так что я ничего не слышал. Сапог оказался полон крови. Но это, пожалуй, вышло к лучшему. Хэванский цирюльник Снексон не раз говаривал, что мне при моем полнокровии не мешает делать время от времени кровопускание.

Между тем собрались войска, и мятеж был подавлен в самом зародыше. Конечно, между пуританами много было таких, которые ненавидели прелатизм, но никто из них, кроме нескольких полоумных фанатиков, не одобрял нападения на собор. Пуритане понимали, что такие поступки могут восстановить против них всю церковную часть Англии и погубить дело революции.

Фанатики, однако, успели причинить много вреда. Собор был испорчен не только внутри, но и снаружи. Лепная работа на стенах и карнизы оказались испорченными. Бунтовщики забрались даже на крышу, сорвали свинец и побросали его на улицу. Эти большие листы свинца сослужили нам службу. Амуниции у нас было немного, и по приказанию Монмауза свинец был собран и перелит в пули. арестованных в соборе бунтовщиков взяли под стражу, но наказывать их было признано неудобным, их подержали некоторое время под стражей, а затем простили, изгнав, однако, из армии.

На второй день нашего пребывания в Уэльсе армии в окрестностях города был устроен смотр. Погода стала снова теплой и солнечной. На смотру выяснилось, что пехота наша насчитывает шесть полков по девятьсот человек в каждом. Всего, значит, было пять тысяч четыреста солдат. Из них полторы тысячи, были вооружены мушкетами, две тысячи — пиками, а остальные — цепами, косами и молотками. Таких полков, как наш или Таунтоновский, было мало. Армия Монмауза состояла не из солдат, а из вооруженных ремесленников и крестьян. Но, несмотря на плохую дисциплину и вооружение, это были крепкие англичане, ожесточенные религиозной ревностью и храбрые по природе. На смотру они держались молодцевато и дружно кричали «ура!». Легкомысленный и переменчивый Монмауз был как нельзя более доволен. Так как король и его свита стояли от меня недалеко, то я слышал, как он восторгался своими солдатами и уверял своих приближенных, что эти молодцы не могут быть побеждены продажными наемниками короля.

— Ну, что вы скажете, Вэд? — воскликнул Монмауз. — Неужели мы никогда не увидим улыбки на вашем печальном лице? Поглядите на этих бравых —молодцов и вы поймете, что место председателя палаты лордов за вами обеспечено.

— Накажи меня Бог, если я вздумаю разочаровывать ваше величество, — ответил юрист. — Но я все-таки не могу очень-то восторгаться. Не забудьте, что при Ботвельском мосту ваше величество, командуя продажными наемниками, разбили наголову таких же храбрых людей, как эти.

— Верно, верно, — произнес король, проводя рукою по лбу, что он делал всегда, когда он был недоволен собой или огорчен. — Эти защитники Ковенанта были храбрый народ. Но они не могли выдержать натиска наших батальонов… Произошло это оттого, по моему мнению, что у них не было военной выправки. А у наших солдат выправка есть. Они умеют и сражаться в строю, и стрелять по команде. Что же еще лучше?

Фергюсон заговорил своим ломанным языком и с обычным ему вдохновением:

— Пускай у нас нет ни стенобитных, ни полевых пушек, пускай у нас даже не будет мушкетов и сабель. Пускай у нас останутся одни руки, Господь все равно дарует нам победу, чтобы мы победили. Так говорю вам я.