Приключения Мурзилки
Шрифт:
— Я… я сам хотел во всём признаться, — заговорил он торопливо. — Сам, понимаете? Я только не знал, куда идти, к кому это самое, надо обращаться…
— А идти никуда не надо, — сказал Алмазов. — Мы сами — уже здесь.
— Да! Помогите мне, помогите, я запутался… Я всё скажу, всё сделаю!..
— Сколько вам заплатили? — голос Алмазова сделался суровым.
— Мне? Десять… то есть, это на двоих, а сегодня уже двадцать обещали. Но я сдам, я не тратил, они дома…
— Итого, тридцать тысяч долларов. Цена здоровья, а может быть и жизни миллионов москвичей…
— Нет, не долларов, не
— Кто ваш сообщник?
— Кролик. То есть, Боря Кроликов. Ещё эта, товарищ Крупский… то есть… товарищ Ленин… то есть… Я лучше напишу… всё напишу, как было.
Из спинки переднего сидения откинулся столик с приготовленной бумагой. У товарища с левой стороны в руках оказалась бронзовая чернильница, у товарища справа — гранёный карандаш с надетым на его конец металлическим пером.
— Вот вам бумага и ручка. Пишите.
Вечером Алмазов явился на доклад к генералу Орлову. Выслушав обстоятельства возникшей путаницы, генерал не удержался от улыбки и распорядился так:
— В отдел по борьбе с наркотиками его не отдавайте. Поскольку эти два дела непосредственно пересекаются, закройте оба. Мальчишку губить не стоит — совершенно очевидно, его втянули. Будет искупать вину агентурной работой. Выдайте ему микрокамеру, пусть записывает все контакты — как по линии Доджа, так и по линии наркотиков.
— Отличная мысль, товарищ генерал, — кивнул Алмазов.
— Вопросы есть?
— Мальчишка спрашивал, куда сдавать заработанные деньги.
— Пусть оставит, — добродушно махнул рукой генерал. — Парень живёт без матери, деньги в семье пригодятся. Распорядитесь списать как накладные расходы.
— Отличная мысль, товарищ генерал. Разрешите идти?
— С Богом.
Всем происходящим в его жизни за последние дни и часы Гога был в буквальном смысле ошарашен. Никогда ещё на него не обрушивались события такого масштаба — и наркомафия, и шпионаж, и агентурная работа — всё в одну кучу. А ещё завтра прилетала так называемая племянница. С перепугу Гога вдруг стал хорошо учиться. В дневнике у него появились первые за много лет пятёрки, гордые и красивые. А до этого последнюю пятёрку он, видел у себя в дневнике, кажется, в шестом или седьмом классе — не то по рисованию, не то по пению…
Получив от Алмазова шпионскую микрокамеру, Гога ощутил собственную значимость. Не в какой-нибудь виртуальной игре, а в самой что ни на есть настоящей жизни.
Камера оказалась не такая уж микроскопическая; в сигаретной пачке она занимала половину нагрудного кармана джинсовой рубашки. Объективчик скрывался в пуговице, пришитой к клапану кармана. Гога застёгивал карман, и камера включалась, начиная записывать звук и изображение.
Но куда же подевались книжные человечки?! — возмущённо скажет проницательный читатель, добравшись уже почти до середины этой истории. — Неужели они ничего не знают о приезде Собакина и его замыслах?..
И он будет прав. В этом деле мы уделили им гораздо меньше внимания, чем они того заслуживали. Вот вкратце как было дело.
В сказочном Департаменте всё знали и об угрозе отравления московского водопровода сообщили в редакцию «Книжной правды». Редактор немедленно вызвал к себе троицу из отдела расследований и обрисовал
ситуацию.— Надо подменить склянку, — предложил Мурзилка. — Приехать к самолёту, залезть в чемодан и подменить пузырёк с отравой на пузырёк с чистой водой.
— Поменять содержимое, — уточнил Мямлик.
— Отлично, — одобрил Буквоедов. — Только вы, товарищ Мурзилка, держитесь от этого подальше. Они и вдвоём справятся.
Мурзилка не возражал.
Операция по замене содержимого в итоге прошла удачно. Сначала человечки переместились по главной пневматической трубе в аэропорт Шереметьево, потом Шустрик сделал замыкание на линии транспортной ленты и открыл замки на чемодане Собакина.
После этого за дело взялся агент Мямлик. Он забрался в чемодан и довольно долго там перемещался, словно червяк, пока не обнаружил искомый пузырёк в корпусе электробритвы. Мямлик открыл пузырёк, втянул в себя содержимое и прополоскал пузырёк хлоркой из пузырька, который лежал у него в кармане.. После этого он залил внутрь чистую воду из закреплённой за спиной фляги.
— Готово? — крикнул ему Шустрик. — Транспортёр починили, сейчас поедешь!
«Готово!» — хотел отозваться Мямлик, но вместо этого только булькнул. При этом немножко, совсем капелька, попала на уложенный в чемодан вечерний костюм мистера Доджа.
Мямлик выпустил опасную жидкость во флягу, тщательно её закупорил, надел на спину и выбрался из чемодана наружу. Затем он несколько раз прополоскал себя самого изнутри хлоркой.
— В чемодане не наследил? — спросил Шустрик.
— Что?.. — сказал Мямлик.
— Я говорю, в чемодане…
— Тихо. Идёт кто-то. Пора нам сматываться.
В комфортабельном вагончике главной трубы человечки приехали в редакцию. Шустрик отрапортовал редактору о выполнении, и тот похвалил обоих за чёткие действия. Дыхнув на шефа, Мямлик едва не сшиб Мурзилку с ног.
— Пускай теперь травит, — говорил довольный Буквоедов, расхаживая по кабинету. — Он же сам в дураках останется. А товарищи откуда положено ещё поинтересуются, какой он есть интурист.
Глава восьмая
ПОПАХИВАЕТ ПРОФНЕПРИГОДНОСТЬЮ
В одном из дорогих местечек Подмосковья, в доме, обнесённом высокой каменной стеной, собирались гости. Все они были весьма странными — как с виду, так и именам, а может быть, прозвищам, по которым к ним обращался хозяин. Все они как будто сошли с запылившихся архивных снимков столетней давности. Словно пахнуло нафталином от этих жутковатых призраков коммунистического прошлого.
Первым на роскошном правительственном, но очень старом и дребезжащем автомобиле «Чайка» прибыл некто Феликс Эдмундович.
Второй приехала на такси уже известная нам товарищ Крупская. Она держала в руках истёртый портфель, была одета в коричневый плащ «болонья», боты и болотного цвета берет, натянутый на самые уши.
После этого зарокотал мотоцикл, и китайцы охранники отворили ворота заросшему седыми волосами байкеру с надписью «СССР» на спине кожаной куртки. Его называли как двоих — Минин и Пожарский.
Потом откуда-то возник лысенький старичок с зонтом и бегающими глазками, которого называли ни много ни мало — Ленин.