Приключения Оги Марча

– Пошли вон! Убирайтесь отсюда! Живо! К чертям собачьим!

Но ответом мне были лишь ухмылки и издевательские выкрики, среди которых я различил старое мое прозвище: el gringo del aguila [188] . Я готов был убить их, разорвать на части и вспомнил, как когда-то подобное же чувство испытал к водителю трамвая, увозившего меня от преследователя. Упершись грудью в радиатор, я напрягся и чуть приподнял перед машины. Стелла не догадалась пригнуться; думаю, увидев, что происходит, она хотела сбежать. Но зеваки заметили ее - и отступать было поздно.

188

Гринго (белый человек) с орлом (исп.).

– Оги, что ты делаешь?

– Я-то надеялся, что Тея отправилась на виллу собирать вещи в дорогу, но она оказалась возле фургона, привлечен- I ная собравшейся толпой.

– Куда это ты собрался с хозяйкой вечера? И почему бросил меня на этот кошмарный сброд?

– Я вовсе тебя не бросал.

– Ну перепоручил этому жуткому Моултону. Разве не так? Я тебя нигде не могла найти.

Я сделал вид, что оставить ее в одиночестве на этом вечере - мелочь, не стоящая внимания.

– Я отошел лишь на несколько минут.

– А теперь-то ты куда собрался?

– Послушай, Тея. Эта девушка попала в беду.

– Вот как? Серьезно?

– Уверяю тебя.

Стелла не вылезла из машины - сидела за грязным стеклом все в той же позе.

– И ты спасаешь ее от беды?
– ядовито усмехнулась Тея.

– Можешь думать обо мне что угодно, просто ты не пред- | ставляешь, как это серьезно и в какой опасности она находится.

Я очень торопился уехать и понимал, что попался.

Тея стояла, кутаясь в свой rebozo, и глядела на меня - I глядела в упор и одновременно жалобно, твердо и вместе с тем растерянно. Она немного нервничала: будучи максималисткой, уверенной в себе, Тея понимала, что ведет себя не лучшим образом, и это ее пугало и в то же время подхлестывало, заставляя бравировать опасностью. В такие минуты от нее можно было ожидать всего. (К тому же она, подобно Мими, являлась великим теоретиком и адептом любви. Но между ними имелось и различие. Мими была самостоятельной и не опускала руки, когда мужчины ее предавали. Tee же это было совершенно чуждо. От многих мужчин, а особенно от Эйнхорна, мне приходилось слышать о фанатизме женщин по отношению к любви. Жизнь женщины вертится вокруг любви и сосредоточена в ней одной, в то время как мужчины имеют и другие интересы и потому не склонны превращать любовь в манию. Из бесед с Эйнхорном всегда можно было почерпнуть нечто разумное.

– Но это истинная правда, - сказал я.
– Оливер совсем обезумел и утром пытался ее убить.

– Что ты мне голову морочишь! Кого способен тронуть этот несчастный кретин! И почему именно ты вызвался ее защищать? Как это тебя угораздило?

– Потому что, - отвечал я, нетерпеливо пренебрегая логикой, - она попросила меня увезти ее из города. Она хочет добраться до Мехико, а на автобусе ей ехать нельзя. Полиция может задержать и ее.

– Если даже и так, то при чем тут ты?

– Как ты не понимаешь! Она меня попросила!

– Просто взяла и попросила? Или попросила, потому что так тебе хотелось?

– Как ты себе это представляешь?

– Ах, тебе непонятно! Я видела, что с тобой делается, когда мимо проходит красивая или даже не очень красивая женщина!

– Ну… - промычал я, собираясь сказать, что считаю такую реакцию вполне нормальной, но тут же передумал, едва не ляпнув вместо этого: «А как же те мужчины на Востоке, морской кадет и прочие?» Но я сдержался, хотя эти слова уже вертелись у меня на языке, обжигая его ядом. Я вспомнил, что счет пошел на минуты, увидел мексиканцев, слушающих нашу ссору с таким вниманием, словно им зачитывали Евангелие.

– Тебе что, очень нужен скандал?
– спросил я.
– Она действительно в опасности, и не мешай мне. А отношения можем выяснить потом, без свидетелей.

– Ты так спешишь из-за Оливера? А здесь защитить ее от него ты не можешь?

– Я же говорю, что он опасен! Понятно?
– Меня била дрожь нетерпения.
– Собрался бежать и тащить ее с собой!

– Ах, так она задумала его бросить, и ты ей в этом помогаешь!
–

– Нет!
– рявкнул я, но тут же сбавил тон: - Почему ты не хочешь меня понять! Уперлась, и ни с места!

– Да ради Бога! Поезжай, если надо! О чем спор! Или ты ждешь моей санкции? Так не жди! Это же смешно. Она вовсе не обязана с ним ехать, если не хочет.

– Да, не хочет! Именно так! И я помогаю ей этого избежать!

– Ты? Ты будешь рад, если она убежит от Оливера.

Я всей своей тяжестью повис на ручке.

– Оги, не надо, не делай этого! Слушай, утром мы едем в Чильпансинго. Почему бы не забрать ее к нам? В наш дом он не ворвется.

– Нет, я уже решил. Я обещал и менять ничего не буду.

– Ну да, тебе стыдно менять решение, чтобы поступить правильно!

– Возможно, - согласился я.
– Очень может быть, что ты знаешь, как лучше, но тебе меня не остановить.

– Не уезжай! Не надо!

– Послушай, - повернулся я к ней, - а может, ты поедешь с нами? Мы довезем ее до Куэрнаваки, вернемся и будем дома через несколько часов.

– Нет, никуда я не поеду.

– Ну что ж, тогда до скорого.

– Каждый, кто тебе польстит, может вить из тебя веревки! Я и раньше тебе это говорила. И со мной было так же. Я обхаживала тебя, льстила и добилась своего. Но вечно так продолжаться не может. Всегда найдется та, чья лесть будет слаще!

Она больно ранила меня этими словами, причинившими боль и ей самой. Я понимал, что саднить и кровоточить эта рана будет во мне еще долго. Последним нечеловеческим усилием я ухватился за ручку и дернул ее. Мотор взревел, и я быстро сел за руль. В свете фар я видел платье Теи. Она стояла и ждала - видимо, смотрела, что я буду делать дальше. Мне хотелось выскочить из машины, но та уже двигалась по мостовой, успев преодолеть порядочное расстояние. Мне казалось, что она едет сама и я не в силах обуздать ее. Так часто бывает с машинами: когда ты сомневаешься, решение принимает она.

Я свернул на Куэрнаваку, на крутую извилистую дорогу, темную, с плохой разметкой. Теперь мы находились над городом и видели его огни, с высоты похожие на кучку тлеющих угольков. Я выжимал максимальную скорость, понимая, что люди, наблюдавшие за нами на площади, очень скоро сообщат обо всем Оливеру. Я думал, что в Куэрнаваке Стелле лучше взять такси, чем ехать на автобусе, который будет останавливаться у каждого столба, так что Оливер сможет легко его догнать.

На ужасной для столь темной дороги скорости мы мчались на Куэрнаваку, врезаясь в теплый, напоенный запахом апельсиновых рощ воздух, и чем выше в горы поднимались, тем слабее становилось ощущение опасности, избегнутое нами зло словно уменьшалось в размерах и с высоты казалось незначительным. Отсюда Оливер виделся нам глазами Теи - жалким глупцом. Стелла спокойно курила, прикуривая от зажигалки на приборной доске, и, глядя на ее безмятежное лицо, трудно было представить, что она всерьез считала Оливера опасным. Даже если он и угрожал ей пистолетом, то в сердцах, и убегала она не столько от него, сколько от постигшей его беды.