Приключения, почерпнутые из моря житейского

– Удивляюсь! Европу не так трудно понять в настоящее время… выслушайте! – прервал тотчас же один говорливый господин и принялся было объяснять значение Европы; но его в свою очередь прервал другой.

– Помилуйте, обратите только внимание…

– Позвольте, я на все обращу внимание, примите только в соображение финансы и богатство Англии…

– Финансы Англии! Но вы посмотрите на Ирландию.

– На Ирландию? Это пустяки! на нее не должно смотреть, она в стороне.

– В стороне! и очень в стороне от благосостояния.

– Нисколько! Если б не О'Коннель, мы бы ничего и не слышали об Ирландии [198] .

– Даже и голоду бы там не было.

– Без всякого сомнения!

– Ха, ха, ха, ха!

– Chavez-vous, – сказал Волобуж, которому надоела эта возня рассуждений о политике.

Все обратили на него внимание.

– Chavez-vous, я думаю, что дела сами собою показывают, на что должно обратить внимание… главное, земледелие.

– Так; но теперь главный факт есть то, что земледелие в Европе в ужасном упадке… разберем.

[198] Даниэль О'Коннель (1775 – 1847) – либеральный деятель ирландского национального движения, лидер «ирландской бригады» в английском парламенте.

– Эту тему отложите, – оказал случившийся тут агроном, – я был в Европе и обращал на этот предмет внимание, исследовал все на месте.

– И видели возделанные оазисы посреди пустыни.

– Но какие оазисы!

– Ах ты, господи! Да что за штука золото обратить в золотые колосья!…

Это восклицание возбудило общий смех; но спор продолжался бы бесконечно, если бы не раздалось: «кушать подано!»

Мысли самых горячих спорщиков внезапно вынырнули из бездонной глубины, и все, как будто по слову: «марш!» двинулись в столовую.

Иван Иванович угощал московского гостя как будто у себя дома и возбуждал в нем аппетит своим собственным примером. Магнат дивился и на Ивана Ивановича и на многих ему подобных, как на адовы уста, которые так же глотают жадно души au haut go?t [199] .

– Русский стол похож, – сказал он, – на французский.

– О, нисколько: это французский стол, – сказал Иван Иванович, – иногда, для разнообразия, у нас бывают русские щи, ватрушки и особенно уха.

[199] С великим удовольствием (франц.).

– Ах, да, chavez-vous, мне еще в Вене сказали, что в России свой собственный вкус не в употреблении. Впрочем, в самом деле: stchstchi! vatrouschky! oukha! diable! [200] Это невозможно ни прожевать, ни проглотить.

Гастрономическая острота возбудила снова общий смех и суждения о вкусах.

После обеда условленная партия преферанса уселась за стол в infernale [201] , но Иван Иванович предуведомил, что в десять часов он должен ехать на свадьбу к Туруцкому.

[200] Щи, ватрушки, уха, черт побери (франц.).

[201] Inпernal (ад. – франц.) – в данном случае название комнаты для картежной игры.

– Сходят же с ума люди! Жениться в эти года и на ком! – сказал князь.

– Это удивительно! – прибавил seigneur, – неужели в самом деле Туруцкий женится на француженке, которая содержалась в тюрьме и которую взяли на поруки?

– Женится, – отвечал Иван Иванович, – но как хороша эта мадам де Мильвуа!

– Взята на поруки? выходит замуж, француженка? Мадам де Мильвуа? – спросил с удивлением Волобуж.

– А что? Неужели вы ее знаете?

– Статная женщина, не дурна собою, вместо улыбки какое-то вечное презрение ко всему окружающему.

– Именно так! Мне в ней только это и не понравилось. Так вы знаете ее? Да где же?

– Chavez-vous, это моя страсть, я потерял ее из виду и опять нахожу!… выходит замуж, говорите вы?

– За одного богача.

– Браво!

– Где ж вы с ней встречались?

– Разумеется, в Париже.

– О, так ей приятно будет встретить вас здесь!… И для Туруцкого, верно, будет это маленьким несчастием. Я скажу ей…

– Напрасно; она меня не знает. Впрочем, я бы очень рад Пыл возобновить маскарадное знакомство; я у нее непременно Куду. Где она живет?

Иван Иванович рассказал адрес дома Туруцкого и звал Волобужа ехать вместе с ним смотреть русский обряд венчания.

– Вместе не могу ехать, – отвечал он, – мне еще надо побывать дома; я приеду.

Партия преферанса скоро кончилась, князь вызывал на другую.

Иван Иванович соглашался, но Волобуж отказался решительно.

– В другое время хоть сто; я охотник играть в карты.

– Так завтра ко мне, – сказал князь, – мне желательно хоть сколько-нибудь воспользоваться пребыванием вашим в Москве, тем более что вы, верно, долго у нас и не пробудете.

– Право, сам не знаю; это зависит от обстоятельств: от собственного каприза или от каприза судьбы. У такого человека, как я, только эти два двигателя и есть.

Распростившись с своими партнерами, Волобуж вышел из клуба, сел в коляску и велел ехать по сказанному адресу в дом Туруцкого.

– Так вот она где! Мадам де Мильвуа! Скажите, пожалуйста! – разговаривал он вслух сам с собою. – К ней, сейчас же к ней!… Посмотрим, узнает ли она меня?… Выходит замуж!… Это пустяки! Я ей не позволю выходить замуж!… Это мечта!… Несбыточное дело!

– Вот дом Туруцкого, – сказал наемный слуга, сидевший на козлах и облаченный в ливрею с галунами, на которых изображен был так называемый в рядах общий дворянский герб.

– На двор! к подъезду! – скомандовал магнат, и когда коляска подъехала к крыльцу, он выскочил из нее, не останавливаясь и не спрашивая у швейцара, дома ли господин, госпожа или господа, вбежал на лестницу, не оглядываясь ни на кого из дежурных слуг, вскочивших с мест, прошел переднюю, как доктор, за которым посылали нарочно, которого ждут нетерпеливо, который торопится к опасно больному и который знает сам дорогу в самые отдаленные и заветные для гостей покои дома.

В зале, однако ж, встретив лакея, он крикнул:

– Мадам тут?

– Сюда, сюда пожалуйте-с.

По указанию своротив направо, Волобуж вошел в дамский кабинет, остановился, осмотрелся.

– Теперь куда? Прямо или влево?… здесь слышатся голоса…

Волобуж подошел к двери, хотел взять за ручку, но дверь вдруг отворилась и из нее вышел с картонкой в руках и с завитым хохлом что-то вроде французского петиметра.

– Мадам тут? – спросил Волобуж.

– Monsieur, она одевается.