Приключения Родрика Рэндома

— И вы думаете, что такое лечение поможет больному выздороветь?

Я ответил, что не вижу никаких оснований думать иначе.

— Возможно, — заметил он. — Я не отвечаю за ваше предвиденье, но знаете ли вы хотя бы один случай, когда лечение помогло?

Я ответил отрицательно и только-только хотел сообщить, что мне не приходилось видеть ранение кишечника, но он быстро перебил меня:

— И никогда не узнаете. Я утверждаю, что любая рана кишечника, — все равно тяжелая или легкая — смертельна.

— Прошу простить, коллега, но есть крупные авторитеты… — заявил толстый джентльмен.

Тут его перебил другой:

— Сэр, я презираю авторитеты. Nullius in verba [23] . Я ни от кого не завишу. — Но, сэр, сэр! — запротестовал его противник. — Разум свидетельствует…

— Разум — пустое! — вскричал самоуверенный член совета. — Я смеюсь над разумом! Дайте мне посмотреть своими глазами!

Корпулентный джентльмен начал горячиться и заметил, что ни один человек, знакомый с анатомией, не может согласиться с таким сумасбродным утверждением. Этот выпад привел противника в такую ярость, что он вскочил и воскликнул в бешенстве:

23

Не верь ничьему утверждению (лат).

— Что такое, сэр! Вы сомневаетесь в моем знании анатомии?!

Тут все экзаминаторы разделились, присоединившись к суждению того или другого спорщика, и подняли такой шум, что председатель приказал замолчать, а мне велел удалиться. Через четверть часа меня снова позвали получить мое свидетельство за печатью и приказали уплатить пять шиллингов. Я выложил на стол полгинеи и продолжал стоять, пока один из них не сказал, чтобы я ушел. На это я ответил:

— Я уйду, когда получу сдачу.

Тогда другой швырнул мне пять шиллингов и шестипенсовик, присовокупив, что я не был бы истинным шотландцем, если бы ушел без сдачи. Засим я вынужден был дать три шиллинга шесть пенсов служителям и шиллинг старухе, подметавшей зал. Такие издержки истощили мои средства до тринадцати с половиной пенсов, с которыми я собирался уже улизнуть, как вдруг Джексон, заметив это, подошел и попросил подождать, пока не закончится его испытание, после чего он проводит меня в другой конец города. Я не мог отказать в этом человеку, столь приятельски ко мне расположенному, но крайне удивился перемене, происшедшей с его костюмом, каковой в полчаса, утратив свой вид, описанный выше, стал нелепым до крайности. Голову его покрывал старый прокуренный короткий парик с косичкой, который не мог похвастать ни одним завитым волоском, а также шляпа с обвисшими полями, весьма подходившая трубочисту или мусорщику; шею его украшал черный платок из крепа, концы коего он закрутил и всунул в петлю поношенного плаща, в который он закутался; белые шелковые чулки заменены были черными шерстяными, а физиономия, благодаря нарисованным им морщинам и бороде, свидетельствовала о почтенном его возрасте.

Когда я выразил удивление при виде такой метаморфозы, он захохотал и сказал, что совершил ее по совету и с помощью приятеля, живущего напротив, и что она должна возыметь безусловно выгодные для него последствия, ибо придает ему пожилой вид, всегда вызывающий почтение. Я одобрил его прозорливость и с нетерпением остался ожидать ее последствий. Наконец его вызвали, но то ли странная внешность пробудила у членов совета большее любопытство, чем обычно, то ли его поведение не отвечало всей его фигуре, — мне сие неизвестно. Но он был разоблачен, как обманщик, и передан в руки служителя с приказом отправить его в Брайдуэлл.

Итак, вместо того чтобы узреть его с веселой физиономией и со свидетельством хирурга в руке, я увидел, как его вывели в зал арестованным, и очень был встревожен, желая узнать, в чем дело; но тут он воззрился на меня и на тех, кто его знал, взглядом, вызывающим сострадание, и жалобно возопил:

— Ради бога, джентльмены, удостоверьте, что я тот самый Джон Джексон, который служил вторым помощником лекаря на борту «Элизабет», а не то я попаду в Брайдузлл!

Даже самый суровый отшельник, который когда-либо существовал, не мог бы удержаться от смеха, увидев его и услышав эту мольбу; посему мы позволили себе немало посмеяться над ним, но затем столь энергически вступились за него, что служитель, умилостивленный полукроной, отпустил пленника, и тот, тотчас же обретя прежнюю свою веселость, поклялся, — раз совет отказался от его денег, — истратить их до последнего шиллинга, прежде чем ляжет спать, на угощение своих друзей и тут же попросил всех нас оказать ему честь, разделив с ним компанию.

Было уже десять часов вечера, а мне предстоял дальний путь по незнакомым улицам; тем не менее я согласился к ним присоединиться, надеясь, что потом, согласно своему обещанию, он проводит меня до дому. Он повел нас через дорогу в дом своего друга, содержавшего таверну, где мы распивали пунш, пока вино не бросилось нам в голову и нам не захотелось проказничать; я же пришел в такое возбуждение, что мне во что бы то ни стало потребовалась девушка, и в ответ на мою просьбу Джексон выразил большую радость и уверил меня, что я получу желаемое прежде, чем мы расстанемся. И вот, уплатив по счету, мы пустились в путь с ревом и песнями; наш предводитель привел нас в место ночных увеселений, где я немедленно пристал к одной прелестнице, с которой предполагал провести остаток ночи; но она, отнюдь не придя в восторг от моей внешности, отказалась принять мои предложения, пока я не сделаю ей подношения. Но мое положение не позволяло этого, и наши переговоры оборвались к немалому моему унижению и досаде, ибо, полагал я, корыстолюбивое создание не оценило меня по заслугам.

Между тем костюм мистера Джексона привлек симпатии и ухаживанье двух-трех девиц, осыпавших его ласками в обмен на араковый пунш, которым он их угощал; однако, невзирая на веселые шутки этих прелестниц, сон стал одолевать нас всех, и наш предводитель крикнул:

— Платить!

Когда принесли счет, он сунул руку в карман, но мог бы избавить себя от этого труда, так как его кошелек исчез; сначала такое открытие сильно его обескуражило, но, подумав, он схватил за руки двух сидевших рядом с ним дульциней и поклялся, что он передаст их констеблу, если они не вернут ему незамедлительно его денег. Леди, восседавшая за стойкой, увидев это, шепнула что-то буфетчику, который тотчас же вышел, а затем с великим спокойствием осведомилась, что случилось. Джексон сказал, что его обокрали, и заявил, что если она откажется возместить потерю, то он отправит ее с девками в Брайдуэлл.

— Обокрали! — вскричала она. — Обокрали в моем доме! Джентльмены и леди, призываю вас всех в свидетели. Этот человек опозорил мою репутацию!

Увидев в этот момент входящих констебла и ночного стража, она продолжала:

— Что? Вы не только осмеливаетесь погубить своей клеветой мое доброе имя, но и наносите оскорбление действием моим домочадцам! Мистер констебл! Передаю вам этого дерзкого человека, который виновен в буйстве. Я возбуждаю против него дело и обвиняю его в поношении моего доброго имени!

Пока я размышлял над этим печальным событием, окончательно меня протрезвившим, леди, чьих милостей я домогался, задетая каким-то обращенным к ней замечанием, воскликнула:

— Да они здесь все заодно!

И она потребовала у констебла нас задержать. Нас незамедлительно арестовали к крайнему изумлению и отчаянию всех нас, за исключением Джексона, с которым такая беда не раз приключалась, а потому он весьма мало встревожился и, в свою очередь, обвинил перед констеблом сию леди и всю ее шайку; после этого мы вместе с ними были препровождены в арестный дом, где Джексон, бросив нам слова утешения, заявил констеблу, что он обокраден и наутро объявит об этом под присягой судье.

— Ну, мы еще посмотрим, чья присяга будет для него важней, — сказала сводня.

Вскоре констебл, вызвав Джексона в другую комнату, обратился к нему с такими словами:

— Вы и ваши приятели из других краев, и мне очень жаль, что вы попали в такую скверную историю. Эту женщину я давно знаю. Вот уже много лет, как она содержит, здесь по соседству, хорошо известный дом. На нее частенько подают в суд за нарушение порядка, но она всегда выходит сухой из воды, потому что связана с судьями, которым и она и все ее девицы платят каждые три месяца за покровительство. Она обвинила вас первая, и ее жалобе будет отдано предпочтение, и она может привести свидетелей, которые под присягой покажут, все, что она потребует от них. Вам и вашим приятелям надо уладить это дело до утра, а не то почитайте себя счастливцами, если отделаетесь месяцем тяжелых работ в Брайдуэлле. А ежели она обвинит вас в грабеже и насилии, вас отправят в Ньюгет и на следующей сессии в Олд Бейли^{31} могут присудить к смерти.