Приключения Родрика Рэндома

То ли любовь и ласки Нарциссы лишили меня смелости, то ли я проникся почтением к высокому сану моего противника, — не могу сказать, но никогда я не был столь мало расположен драться на дуэли, как теперь. Тем не менее, понимая, что мне нужно защищать доброе имя моей возлюбленной так же, как и свою честь, я тотчас же поднялся, поспешно оделся, прицепил шпагу, приказал Стрэпу сопровождать меня и отправился с посланцем, проклиная всю дорогу злую фортуну за то, что меня выследили, когда я возвращался от моего ангела, ибоименно так я мог истолковать полученные его лордством сведения.

Когда я увидел моего соперника, лакей остановился, сказав, что ему приказано дальше не итти, я также приказал Стрэпу остановиться и пошел вперед, решив, если возможно, объясниться с противником, прежде чем начать поединок. Повод не замедлил представиться, ибо, как только я приблизился, он нахмурился и сурово спросил, что я делал сегодня рано утром в саду мистера Топхолла.

— Не знаю, милорд, как отвечать на вопрос, заданный столь высокомерно и спесиво. Ежели ваше лордство будет рассуждать спокойно, вы не пожалеете о такой снисходительности, в противном случае меня нельзя принудить к какому бы то ни было признанию.

— Отрицать бесполезно: я сам видел, как вы выходили из сада, — сказал он.

— А кто еще видел меня?

— Не знаю, да и знать не хочу, — заявил он. — Мне не нужны никакие свидетели, раз я сам видел.

Обрадованный тем, что подозревает меня только он один, я попробовал утишить его ревность, признавшись в интриге с горничной, но он был проницателен, его нелегко было обмануть, и он заявил, что есть только один путь убедить его в истинности моего утверждения, а именно клятвенно отречься от всяких притязаний на Нарциссу и обещать, под честным словом, никогда не говорить с ней в будущем.

Раздраженный таким требованием, я выхватил шпагу и воскликнул:

— О, небо! Какое право имеете вы или кто-либо на земле ставить мне такие условия!

Он также выхватил шпагу и, грозно нахмурившись, сказал, что я негодяй и обесчестил Нарциссу.

— Негодяй тот, кто позорит меня таким обвинением! — в бешенстве вскричал я. — Она в тысячу раз более целомудренна, чем мать, вас породившая! И я буду защищать ее честь всей кровью моего сердца!

Я бросился на него с жаром, но не скажу, чтобы с ловкостью, и получил ранение в шею, удвоившее мое бешенство. Он превосходил меня в хладнокровии и в искусстве владеть шпагой, благодаря чему парировал мои удары с большим спокойствием, пока я не израсходовал свои силы, а когда он заметил мою усталость, бешено меня атаковал. Но, убедившись, что я защищаюсь лучше, чем он ждал, он решил, при выпаде, схватиться со мной; его шпага вонзилась мне в камзол на уровне грудной кости и, пройдя между телом и рубашкой, вышла над моим левым плечом. Мне показалось, что его шпага пронзила легкое и, стало быть, рана смертельна; решив не умереть неотмщенным, я ухватился за гарду, бывшую вплотную у моей груди, прежде чем он успел высвободить острие шпаги, и, крепко держа ее левой рукой, нанес ему удар, целясь в сердце; но удар пришелся в плечо и острие вонзилось в лопатку. Разочарованный в моей надежде и боясь, что смерть помешает мне отомстить, я схватился с ним и, будучи гораздо сильнее, бросил его наземь, вырвал у него шпагу из рук, и так велико было мое волнение, что, вместо того чтобы вонзить ее, выбил ему эфесом три передних зуба.

В этот момент наши слуги, увидев, как мы упали, бросились к нам на помощь, чтобы нас разнять, но, прежде чем они добежали, я уже вскочил на ноги и обнаружил, что моя рана, которую я считал смертельной, не больше, чем пустая царапина. Сознание собственной своей безопасности утишило мою злобу, и я осведомился о состоянии моего противника, который лежал неподвижно, а кровь текла у него изо рта и из плеча. Я помог лакею поднять его и, перевязав рану моим носовым платком, сказал, что она неопасна; затем я вернул ему шпагу и предложил отвести его домой. Он мрачно меня поблагодарил и, прошептав, что я скоро услышу о нем, удалился, опираясь на плечо слуги.

Меня удивило это обещание, которое я истолковал как угрозу, и решил, что если он снова вызовет меня на поединок, я воспользуюсь благоприятной фортуной уже по-иному.

Теперь только я имел возможность обратить внимание на Стрэпа, который от ужаса совсем обалдел. По дороге домой я успокоил его, уверив, что не понес никакого вреда, и объяснил, в чем было дело.

Вернувшись к себе, я почувствовал, что рана в шею весьма болезненна и немало крови запеклось на рубашке; я снял кафтан и камзол, расстегнул воротник рубашки, чтобы легче было перевязать рану. Мой друг, увидев залитую кровью рубашку, решил, что я получил по крайней мере двадцать тысяч ран, вскричал; «О Иисус!» — и грохнулся наземь.

Я остановил кровотечение корпией, наложил пластырь, счистил запекшуюся кровь, переменил белье и оделся, пока Стрэп лежал без чувств у моих ног; поэтому, когда он пришел в себя и увидел меня в полном здравии, он не поверил глазам.

Теперь, когда опасность миновала, я был очень рад случившемуся, полагая, что все скоро станет известно и, стало быть, немало прославит меня в этом городе. Я был также горд тем, что некоторым образом оказался достоин любви Нарциссы, которая, полагал я, не осудит меня за содеянное.

Глава LX

Меня посещает Фримен, с которым я появляюсь в обществе и встречаю радушный прием. — За мной посылает лорд Куивервит, которого я покидаю в гневе. — Нарциссу увозит ее брат, — Я хочу пуститься за ним в погоню, но меня отговаривает приятель. — Играю в карты и проигрываю все свои деньги. — Отправляюсь в Лондон. — Испытываю фортуну у карточного стола без всякого успеха. — Получаю письмо от Нарциссы. — Надуваю своего портного

Покуда я предавался этим размышлениям, слухи о дуэли каким-то неведомым путем распространились по всему городу. Ко мне пришел Фримен, выразивший удивление, что застал меня дома, так как ему сообщили, что лорд Куивервит умер от ран, а я скрылся из страха перед законом. Я спросил его, какова, согласно молве, причина нашего столкновения, и Фримен сообщил, будто ее приписывают возмущению лорда Куивервита моим ответом в Большом зале, каковую причину я и подтвердил, очень довольный, что на Нарциссу не падает подозрения. Фримен, узнав от меня о том, что мой противник вне опасности, поздравил меня, ибо, по его словам, такой исход лучше, чем что бы то ни было, мог подкрепить его мнение о моей личности, которое он старательно распространяет среди своих друзей, защищая меня.

Вследствие этой его уверенности я пошел с ним в кофейню, где меня приветствовали многие из тех, кто избегал еще день назад; всех их очень позабавила дошедшая до их сведения история о французском кавалере Мелинды. В то время как я находился в кофейне, мне передали приглашение лорда Куивервита зайти к нему домой, если я свободен.

Я незамедлительно отправился туда, и меня провели к его лордству, который лежал в постели. Когда мы остались одни, он поблагодарил меня в весьма любезных выражениях за то, что я столь умеренно воспользовался преимуществами, дарованными мне фортуной; вместе с этим он просил простить ему поступки, которые могли быть вызваны его досадой.

— Мне очень хотелось бы, чтобы вы стали моим другом, — сказал он. — Но раз для меня невозможно отказаться от моей страсти к Нарциссе, я слишком уверен в ваших чувствах и знаю, что согласия у нас быть не может; поэтому я взял на себя смелость послать за вами, признать со всей искренностью, что я буду противодействовать вашему успеху у сей молодой леди, хотя обещаю подчинить это противодействие велениям чести и справедливости. Я считаю прежде всего необходимым заявить вам, что у нее нет независимого состояния, и, если вы даже добьетесь успеха в ваших искательствах, вас ждет немалое огорчение видеть ее доведенной до нищеты, когда у вас не будет средств ее содержать, а мне из достоверных источников известно об отсутствии у вас средств… Кроме сего, я должен сознаться, что, побуждаемый этими мыслями, я поделился в письме к ее брату моими подозрениями о том, что она питает к вам нежные чувства, и посоветовал ему принять соответственные меры.

Крайне встревоженный и раздраженный этим сообщением, я сказал его лордству, что не понимаю, каким образом он может примирить этот поступок с заявлением о своем чистосердечии, и затем покинул его, охваченный смятением.

На пути домой, где я надеялся, как обычно, получить вести от моей властительницы через мисс Уильямc, я был удивлен, заметив, что кто-то машет мне платком из окна мчавшейся мимо кареты, запряженной шестериком; приглядевшись, я увидел ехавшего верхом вслед за каретой слугу, в котором узнал по ливрее лакея сквайра. Я был как громом поражен при этом открытии и понял мгновенно что сие может означать. Я догадался, что этот сигнал был подан мне драгоценной ручкой Нарциссы, поспешно увозимой из города вследствие письма лорда Куивервита ее братцу и не имевшей иной возможности сообщить о своей беде и воззвать к моей помощи.