Приключения русского дебютанта

Впрочем, среди спутников Владимира бывших советских людей хватало. Его сопровождали Сурок, Гусев и два мужика, неизменно отключавшихся на бизнесменских обедах еще до подачи горячего; по слухам, эти двое были лучшими друзьями Сурка аж с одесских времен. Один из них, маленький и плешивый, постоянно приставал к Владимиру с шуточками насчет эффективности миноксидила. Звали его Шурик. У другого была кличка Бревно, и, глядя на его помятую бойцовскую физиономию (девять десятых — угрюмая гримаса, одна десятая — лоб), нетрудно было представить, как его безжизненное тело плывет вниз по течению брюхом вверх, а из крошечного, не больше дырки для гвоздя, отверстия в затылке струится кровь.

Возможно, компания могла быть и получше, если б знать, где такую найти, но Владимир, вновь обретший покой и чувство безопасности, радовался, как хозяйка, впервые устраивавшая вечеринку с ночевкой. А как иначе, когда даже Гусев, когда-то чуть не убивший его, смотрелся в последнее время укрощенным львом. По пути к пивзаводу, к примеру, он купил Владимиру булочек в придорожном ресторане. Затем с неподражаемой любезностью, достойной Габсбургского двора, уступил место в очереди к писсуару.

Словом, Земля опять завертелась в благоприятную сторону, оттого Владимир и бегал по коридорам как заведенный, крича на чистейшем русском:

— Сюда, господа… Из этого автомата льется не только кола, но и ром!

В его номере стояли две двуспальные кровати, и Владимир в глубине души надеялся, что Сурок поселится с ним: тогда они смогут засидеться допоздна, дымя гибельными сигаретами «Марс-20», прикладываясь к одной и той же бутылке и болтая между делом о расширении НАТО и утраченных возлюбленных. И правда, вскоре Сурок с товарищеской непосредственностью сунул голову в приоткрытую дверь:

— Эй, жиденок, умывайся и идем в бар на площади. Расслабимся так, чтоб нас здесь надолго запомнили, ага?

— Иду! — крикнул Владимир.

Бар был каких поискать. Местный профсоюз оборудовал это заведение в подвале бывшего Дворца культуры; посещали его в основном рабочие, трудившиеся на атомной электростанции, похоже, со дня основания последней, то есть с той поры, когда Владимир только родился. Уже к семи часам вечера над стойкой повис густой пьяный бред, а затем, словно предел человеческой прочности еще не был достигнут, в зал запустили шлюх.

Проститутки в этой части света объединялись в трудовые бригады со своим особым стилем: каждая ростом 175 сантиметров, будто именно этот размер наилучшим образом подходил местным парням, волосы крашены рыжей краской до состояния облезлой швабры, грудь и живот затянуты в корсеты для кормящих матерей грязно-розового цвета. Вихляя задами, шлюхи лениво прошествовали к танцполу, и тут по традиции, ставшей обязаловкой в восьми экс-советских временных зонах, — свет! диско-бал! «Абба»!

Команда Владимира успела откупорить только первую бутылку пива, когда появились проститутки и разразилась диско-лихорадка. Сурок и его люди немедленно захихикали, поглаживая надпись «Поло» на рубашках и бормоча прямо-таки в чеховском духе:

— Ох уж эти деревенские…

— У этих баб такие ляжки! Они запросто могут тебя расплющить, — заметил Шурик не без восхищения.

— Но пиво… — отозвался Владимир. — На вкус оно, будто в бутылку положили ржавый гвоздь. И этот пивзавод собирается наладить экспорт на Запад?

— А ты плесни в него водки, — посоветовал Сурок. — Глянь, что на бутылке-то написано.

Владимир посмотрел на этикетку и прочел внизу: «Для улучшения вкуса добавьте водки, 6 мл». А возможно, то была не рекомендация, но приведенное полностью название завода: с этими столованцами никогда не разберешь.

— Прекрасно. — Владимир направился к стойке за бутылкой «Кристалла».

Час спустя он танцевал под «Танцующую королеву» с самой хорошенькой из ночных бабочек Она была единственной из девиц, кто не возвышался над Владимиром каланчой, но не только это отличало ее от коллег: молодая (не «всего семнадцати лет», конечно, как танцующая королева из песенки), долговязая, без выпирающей груди, и, что важнее, в ее глазах отсутствовало выражение притворного добродушия, как у прочих шлюх. Нет, у нее были ясные, равнодушные глаза девчонки из Нью-Йорка, которую по причине плохой успеваемости отправили в захолустный колледж; такими же глазами смотрит подросток с рекламы модных джинсов. Даже будучи изрядно пьяным — водка отнюдь не нейтрализует дурное пиво, как могут подумать американцы, — Владимир чувствовал некое родство с этой юной, обозленной девицей, делающей первые шаги в своем ремесле.

— Как тебя зовут? — выкрикнул он.

— Тереза, — хрипло и враждебно ответила она, будто сплевывая свое имя.

— Владимир, — представился он и нагнулся, чтобы поцеловать ее в пятнистую шею, целясь между засосами, оставленными через аккуратные промежутки другими.

Но ему не позволили впиться в ее шею. По-обезьяньи сильным рывком Сурок отдернул его от Терезы и поставил четвертым в пляшущей триаде — сам Сурок, Гусев и Бревно. Отодвинув в сторонку арендованных проституток (внушительных дам средних лет, утопавших в румянах), они отстаивали свою русскость с помощью укороченной версии казачка. Разом присели, разом вскочили, дернули одной ногой, дернули другой…

— Опа! — орали проститутки с красно-белыми, как польский флаг, лицами. — Резвей, голубок! — подзадоривали они Владимира.

Соответствовать Владимир был не в силах. Он производил какие-то жалкие движения, но исключительно по воле Сурка: тот дергал его, толкал, кружил, придавливал, усаживая на корточки. Сурок — вихревая масса, подчинявшаяся каким-то собственным законам, — истово отдавался сладкой иллюзии, им же самим и созданной.

— А ну, братки, еще разок! За Родину! — орал он.

При первой же возможности Владимир с криком «Туалет!» бежал в укрытие.

В сортире профсоюз установил новенькие автоматические смыватели из Германии и зеркала над писсуарами. Воспользовавшись этим прогрессом на марше, Владимир привел себя в порядок; пригладил торчащие волосы, постаравшись заправить самые непокорные пряди за уши; проверил свои блестящие зубы цвета слоновой кости; приподнял волосы надо лбом и мысленно пообещал зарезать козу в честь производителей миноксидила, тоника для волос. Сказав себе: «Разумеется, я не стану влюбляться в проститутку», он вернулся в зал.

К тому времени на пленке с избранными песнями «Аббы» очередь дошла до «Чиквититы», под которую в пьяном ли, трезвом виде танцевать крайне затруднительно. Потому ряды танцующих поредели; складные столики вокруг танцпола заполнились проститутками и их кавалерами. Но Сурка и его команды, не говоря уж о юной шлюхе, нигде не было видно. Чувствуя себя брошенным и не зная, куда еще податься, пока не спало возбуждение, Владимир двинул к стойке — по новой наполнять мочевой пузырь.

— Добри ден, — сказал он молодому загорелому бармену, одетому в безрукавку с изображением крокодила, забавлявшегося мячом, каким играют в американский футбол.

— Привет, друг, — ответил бармен на почти идеальном английском, будто за стенами бара волны Тихого океана омывали пески Малибу. — Чем могу служить?

Пока Владимир долго перечислял сорта выпивки, бармен пристально его разглядывал.

— Скажи, ты откуда? — спросил он наконец.

Владимир ответил.

— Я там бывал, — пожал плечами бармен — город на Гудзоне явно не потряс его воображения. Он отошел к другому клиенту, рабочему, на котором не было ничего, кроме отчаянной ухмылки и кепки пронзительно синего цвета.