Приключения Сэмюэля Пингля

– Добрый день, Пэгги.

– Выпей глоток, милый, - произнес дядюшка, прищуриваясь.
– Это подкрепляет.

Когда дядюшка прищуривался, это означало, что он хочет сказать нечто важное.

– Да-говорите же, что случилось?
– пробормотал я.

Мы сидели за столиком; Рюмка с темно-оранжевой настойкой стояла рядом с такой же рюмкой, наполовину отпитой. Это была дядюшкина порция. Померанцевую он заказывал только в дни великих событий в жизни Пинглей. И теперь рука дядюшки торжественно взялась за рюмку, но взгляд его выражал что-то похоронное.

– Мы все любим тебя, Сэм, - заговорил дядюшка.
– Весь Эшуорф знает тебя. Очень часто мы с Томом вспоминали о тебе и говорили: "А ведь хорошо, черт возьми, что наш малыш Сэм учится в аристократическом колледже". Ну, пусть лорд Паклингтон чудак. Но он, кажется, не разорится, если поможет сыну своего письмоводителя.

Это была обычная манера дядюшки в серьезных разговорах начинать с лирических отсгуплений. Я чокнулся со стариком и отхлебнул из рюмки.

– Ближе к делу, дядя. Что случилось с отцом? Почему вы не встретили меня на пристани?

– Были причины, малыш, - ответил дядюшка, допивая свою рюмку.
– Отец твой жив и здоров. Он в Олдмаунте.

– Знаю... Но телефон в за.мке не отвечает...

– Хм... Не отвечает? Значит, дело принимает серьезный оборот. Пока я ничего определенного не могу сказать, но...

Я быстро встал из-за стола. От меня что-то скрывали.

Я должен сам быть в Олдмаунте. Дядюшка вцепился в мою руку.

– Одну минуту!.. Какой ты нетерпеливый!.. Твое присутствие в замке вряд ли принесет существенную помощь...
– Скажете ли вы мне, в чем дело?

– Право, я ничего не знаю. Погоди, вот вернется твой отец...

Но я, не слушая дядюшки, выбежал на улицу. Там за углом стоянка такси. Через двадцать минут я увижу отца и узнаю, в чем дело.

Вот знакомая мне аптека. Громадные шарообразные бутыли, наполненные разноцветными жидкостями, яркими радугами сияли на широких окнах под лучами эшуорфского солнца. Здесь же красовались вороха горчичников, средств против мозолей и зубной боли, патентованные плевательницы и еще кучи вещей, назначение которых, может быть, оставалось не совсем ясным даже для их изобретателей. На крайнем окне по-прежнему, как и в дни моего детства, под запыленным стеклянным колпаком лежала большая сушеная ящерица, предмет жгучего любопытства эшуорфских ребят.

Не замедляя шага, я взглянул на ящерицу. У нее старая облупившаяся кожа с желтыми полосками и один глазок по-прежнему широко раскрыт на мир, будто в испуге. Смутные воспоминания детства пронеслись в моей голове. Отец посылал меня сюда за лекарствами, когда болела мама...

Оступился и упал на тротуар я совершенно неожиданно. Вероятно, зацепился носком ботинка за выступ камня. Во всяком случае, когда я встал и носовым платком отряхивал пыль с костюма, голова у меня кружилась, правое ухо и висок горели, и старичок прохожий резонно заметил мне:

– Зайдите к Орфи, молодой человек. Вы изрядно поцарапались.

Старичок был так добр, что даже предупредительно раскрыл передо мною дверь аптеки.

Я вошел, совершенно оглушенный падением. Мистер Орфи, аптекарь, ровесник моего отца, стоял за прилавком и, полузакрыв глаза, осторожно чесался спиной о выступ шкафа, наполненного лекарствами. Судя по выражению лица Орфи, это доставляло ему удовольствие.

У окна за столиком сидел толстяк доктор Флит, развалившись так, что под ним не было видно никаких признаков табуретки и казалось, что наш эшуорфский эскулап чудесным образом покоится в воздухе, подобно величественному аэростату. Размахивая правой рукой, он что-то с азартом доказывал аптекарю:

– Совершенно недопустимо с точки зрения науки...

Но тут я переступил порог аптеки. Доктор Флит смолк, а Орфи приоткрыл один глаз.

– Это ты, Сэм?

Я показал на больное ухо. Аптекарь и доктор сразу поставили диагноз, не дав мне раскрыть рта.

– Ловко тебе заехали, Сэм, - проговорил аптекарь, переставая чесать спину и раскрывая другой глаз.
– Как находите, доктор?

Доктор Флит снисходительно улыбнулся.

– Кровоподтек и царапины. Не так опасно, как безобразно.

Любопытство, видимо, мучило аптекаря. Он осведомился:

– Когда ты успел подраться, Сэм?

– Не спрашивайте его, Орфи. Все ясно, - отдуваясь, произнес доктор Флит и вытер шелковым лиловым платком свое багровое луноподобное лицо, окаймленное рыжими бачками.

Он рассматривал меня с расстояния в три шага, как будто я был виден ему в увеличительное стекло, и говорил преувеличенно громко:

– Ясно, как в микроскоп. Эластичный, упругий предмет, падая под углом в тридцать градусов, примерно двенадцать часов назад стукает по голове этого парня. При прямом попадании предмет свернул бы ему шею. В крайнем случае хорошенькое сотрясение мозга.

– Простите, джентльмены, - произнес я.
– Я упал на улице, и не двенадцать часов назад, а сию минуту. Кажется, мое ухо...

Я хотел дотронуться до больного уха, которое начинало опухать.

– Не трогать руками!
– пробурчал доктор Флит, свирепо насупливая брови, и приказал аптекарю:-Сделайте подобающий туалет парню, Орфи. Ясно все, как в микроскоп.

– Подойди сюда, Сэм, - ласково позвал меня аптекарь.

Ему было лень перегибаться через прилавок. Я подошел к шкафам, и старый Орфи начал накладывать мне повязку из липкого пластыря. А доктор Флит продолжал разговор, прерванный моим неожиданным приходом:

– Так вот, друг Орфи, какие дела. Люди болеют из-за несоблюдения правил гигиены, в результате травмы при несчастном случае, от болезнетворных микробов. Объелся, опился, перегрелся на солнцепеке, обморозил руки ноги болен. Подрался или упал на улице, как вот наш Сэм,- болен. Попали в организм микробы, начали в нем размножаться - болен. Нет болезни без соответствующего микроба, Орфи, так доказано великими учеными Пастером и Кохом. А если некоторые позволяют себе сомневаться да еще ставить преступные опыты, то, знаете, друг Орфи...- Тут рука доктора Флита поднялась кверху как бы для удара.
– ...закон покарает преступника.

И, кажется, уже покарал. Правда, при этом иногда страдают и невинные, но, по-видимому, таков закон природы...

Доктор Флит глубоко вздохнул. Орфи закончил перевязку и указал мне на зеркало, висевшее среди красноречивых реклам аптекарских фирм.

– Посмотри на себя, Сэм, - сказал он.
– Совершенно незаметно...
– И добавил, улыбаясь: - Сознайся, Сэм, что хватил лишнего. Ты благоухаешь, как померанцевое дерево в цвету. Рекомендую отоспаться...

Я хотел возразить старой обезьяне, что мне незачем отсыпаться, но это было бесполезно.