Приключения в приличном обществе
Шрифт:
Очень любезно с его стороны делиться деликатесами, только мне, то есть лешему, то есть пугалу-жиголу, это почему-то сильно не нравилось, тем более, что яблоко, на глазах изумленных роз, то и дело оборачивалось желудем, желудь - яблоком, яблоко - облаком. Но стоило ей это яблоко надкусить, как метаморфозы прекратились, и оно в надкушенном виде было передано мне.
Садовник, тщетно прячущий хвост, вдруг сбросил стесняющие его личины, распрямился, и оказался со змеиным туловищем, но садовниковой головой, с доисторическим гребнем вдоль хребта, с маленькими ручками, растущими оттуда, где полагалось быть
Где еще удовлетворить свою страсть к фантастике, как не во сне.
Садовник с утра выглядел похмельным - после ночных перевоплощений, полагаю, а может и впрямь где-то кутил, каналья. Вид имел немного потерянный, как у человека, забывшего подробности вчерашней пьянки, где было много водки и веселья, спиртного и смешного, но осталось лишь боль в голове да сумерки. Вел себя кротко, и я вновь оставил Варвару на его попеченье. Именно этот день у меня был особенно плотно занят.
Обедали мы в кафе 'Шансон'. С Машей, которая существенно помогла узаконить мое присутствие в этом городе. На сцене действительно шансонировал какой-то бард. Что он пел, я не слушал, так как мое внимание все время отвлекал другой мужчина, не менее семи раз прошедший мимо нашего столика, с надеждой глядя на свободный стул. Мест было вдоволь, но мне показалось, что он твердо решил устроиться именно за нашим столом. За другими кусок ему в горло не лезет? Или ему нужно что-то от нас двоих?
– Кто это?
– спросил я.
– Я вас познакомлю, - сказала Маша и кивнула неприкаянному.
Тот немедленно воспринял ее жест как приглашение присоединиться.
– Дементьев, - представился он, протягивая мне через стол широкую длань.
Я пожал протянутое своей, не менее крупной рукой.
– Главный врач нашей клиники, - добавила Маша.
– На Вифлеемском? По шестому маршруту?
– весело догадался я.
– Бывший особняк Ржевского, - подтвердил врач.
– Ныне Мамонова дача.
Я вздрогнул. А правда ли, господа, что Свифт был помещен в сумасшедший дом, который сам же и основал?
– Знаете, у нас...
– продолжал как ни в чем ни бывало врач.
Деньги будет просить, еще раз догадался я, глядя в окно, бывшее от меня справа. Там случилось транспортное происшествие. Не очень кровавое, но все же привлекшее массу зевак. Известный мне 'запорожец', подъезжая к кафе, сбил собаку. Случайно или намеренно, не могу судить, но не успел он притормозить, как другая собака, выскочившая сбоку, сбила его.
– Это ужасно, сколько собак, - сказала Маша.
– Две, - сказал я.
Солнце жарило со всей полнотой полудня. Машина, будучи на боку, вздрагивала, словно силилась встать, собаки, побитые, но живые, набрасывались на нее с двух сторон, мой соперник по части 'Пежо', пытаясь выбраться, хлопал дверцей, словно птица била крылом, и била до тех пор, пока подъехавшая милиция не организовала зевак, и те, поднатужившись, поставили автомобиль на колеса. Сдал бы эту улитку в утиль и не знал хлопот.
– ...
стихийная тяга к творчеству: дерево, глина, гипс, - гудел у левого уха добрый докторский баритон.– С этой целью техникум для тихопомешанных: специальность освоить... вооруженные знаньем и навыком могли бы такое творить...
Что такое психиатрическая клиника, как не дурдом? Я вспомнил ситуацию в собственном доме и сказал, что отвалю, так и быть, ему на техникум тысячу. И отвалил. Главврач оказался порядочный, и деньги ушли по назначению. Техникум, правда, он не построил, но обновил решетки и стены отремонтировал и укрепил. Знать бы, что деньги на ужесточение режима пойдут, я бы, может, их не дал. Но с другой стороны, благодаря этой благотворительности, я заручился его дружбой и снисходительностью, что - я тогда еще не мог предполагать - мне пригодилось впоследствии. Так что жест оказался разумный.
Кстати, о разуме. Возвратившись домой, я застал садовника с небольшим оранжевым пульверизатором, бродившим по саду и время от времени брызгавшим из него на дерево или куст.
– Вот мы их травим, - изрек он и брызнул на какое-то насекомое.
– А может, они тоже считают себя разумными. Может, у них даже свои библиотеки есть.
– Эт-так, - подхватила Варвара совершенно невпопад.
– Где чего убыло, значит, так тому и быть.
Я далеко не сразу сообразил, что эта заемная заумь формулирует закон сохранения энергии. Разумеется, на Э. Однако я попробовал добиться разъяснения.
– Как понимать, дорогая, эти твои слова?
– Интересно мне знать, сколько у него денег в отличие от меня, - заговорила она совсем о другом.
Слышал или нет это садовник, но он благоразумно отошел со своей брызгалкой в дальний конец сада. Намеренно ли он ее подучил, или сама подслушала? С помощью, опять же, наводящих вопросов, я попытался это из нее выудить.
– У меня есть двести рублей, а у тебя?
– спросил я и помахал перед ее носом двумя сотенными.
– А не то обратиться в компетентный комитет, пусть выяснят.
Я замер, как в том сне. Обратился в жиголо. Это была уже прямая угроза. И исходила, конечно, от садовника, не от нее.
– Кто тебя этому подучил?
– спросил я напрямик.
– Суперфосфат... Купорос...
– забормотала она. А дальше старая песня.
– Вы уж денежками обнадежьте.
Я отдал ей эти двести рублей, которые она проворно уложила в кармашек.
А вечер принес иные симптомы. Садовник бродил по залу с тряпкой в руке, проводя ею по мебели, но часто останавливался и морщил лоб, словно задумывался о чем-то, или пытался вспомнить что-то существенное.
– Волга впадает в какую реку?
– с ударением на у в последнем слове бормотал он. А минутой позже вновь вопрошал, но уже чуть не плача.
– Куда же впадает она, падла?
– В чем дело, Васильич?
– спросил я.
– И таблицу на девять забыл...
– Что-что?
– Восемью девять - семьдесят два. А девятью восемь?
Дурдом. Я выше это уже констатировал.
– Семьдесят два, - подала голос Варвара, стоя на лестнице. Я взглянул на нее.
– Девятью восемь - семьдесят два, - подтвердила она собственный вывод.
– Девятью два - восемнадцать.