Приключения в приличном обществе

Подобные рефлексии ранее были чужды моему уму. Но, беспокоясь за собственное душевное здоровье, поневоле пришлось обращать взоры внутрь, стараясь при том не поддаться панике. И религиозным не был я никогда. Видимо, в отчаянии до Бога дошел.

В общем, такое или примерно такое, засыпая, я собирался вписать утром в тетрадь. Но к утру этот крохотный текст совершенно выветрился. При этом мне казалось, что я запамятовал нечто важное. И поскольку я вновь принялся размышлять на привычную тему, то опять на эту мысль и набрел. Хотя я не был уверен вполне, что это именно то, что так хотелось припомнить.

Я открыл 'Воспитание и размышления', чтобы это письменно зафиксировать, и к своему удивлению, негодованию, ужасу нашел эту мысль уже вписанной. Если б это свершила моя рука, да я позабыл - что ж, забывчивость - дело привычное. Но почерк я категорически отказался признать своим.

С Евой правописание мы не проходили. Читала она, правда, бегло, и буквы уже рисовала, но писать вряд ли могла, если даже ассимилировала эту мысль. Оставалось предположить присутствие в доме кого-то третьего. Впустила кого, пользуясь моей забывчивостью? Прячет его от меня? Но каким образом это свежее размышление могло прийти в постороннюю голову? Или я сам кому-то его продиктовал?

'Воспитание и размышления' превратились к тому времени в наблюдения над собой, а не над Евой, как было вначале задумано. Вот и дата вчерашняя: 28 августа. И предыдущая запись моя. И зачем этому третьему лезть в мой дневник, хозяйничать в нем? Этот загадочный случай криптомнезии совсем меня с толку сбил.

Еву мне захотелось увидеть немедленно. В доме ее не было, но в одно из окон, выходящее в сад, я увидел ее. Она бродила по саду, трогая ветви, и вид имела весьма озадаченный. Листья начинали желтеть, но вряд ли это занимало ее. Кое-какая трава пожухла, разбросав семена, но солнце светило и грело вовсю.

Она подняла голову, увидела меня. Но не улыбнулась, как это раньше бывало, не махнула рукой. Скрылась поспешно за угол дома.

Апатия и равнодушие овладели мной. Чувствуя валящую с ног усталость, хотя только-только от сна восстал, я присел на диван. Прилег.

Потолок кружился. Я зажмурил глаза, но вращение продолжалось, проплывали образы далекого и недавнего прошлого, полузабытые люди, интерьеры, пейзажи, кадры некогда виденных фильмов, почему-то мосты. Я отключился. А когда вновь открыл глаза, то не сразу и догадался, где я и что со мной.

Свет заливал комнату под другим углом, значит, клонилось к вечеру. Но позвольте! Я уснул в кабинете. Как же я в спальню попал?

Опять провал, пора бы привыкнуть, дружище. Я припомнил: Еву, чертову запись, мосты. Встал, подошел к окну. Выглянул в сад и завыл, заскулил от тоски и ужаса: сад был гол. Почва под деревьями густо устлана листьями. Я скулил, упершись лицом в стекло, сверху глядя на вертоград, ограбленный ветром, на голого жиголо, которому ветром же искривило скелет. Надо немедленно выяснить, какое сегодня число. Был август в рыжих подпалинах - а теперь? Наверное, на почве уже заморозки. Только одно дерево, игольчатое, вечнозеленое, росшее по соседству с вдовой, осталось неувядаемо, мохнатое, словно монах.

К двери я приблизился чуть ли не крадучись, а минуя зеркало, успел заметить мелькнувший в нем чужой силуэт. Мне снова пришел на ум монах. Я обернулся, но ни за спиной, ни вокруг никого не было. Спрятаться постороннему было негде, разве что под кровать, но заглядывать под нее, как я тут же сообразил, не было необходимости. Силуэт принадлежал мне. Всего и чужого-то в нем было - небольшая сутулость и борода. Сутулость я выправил, выпятив грудь, но борода... Была она как минимум трехнедельной давности. Что ж это я и бриться забыл?

Уняв нервы, я вышел из спальни, чтобы спуститься вниз. Я помнил, что где-то в этом доме есть Ева, а в городе - психиатр. С Евиной помощью мы разыщем его телефон, и он меня вылечит. Вправит мозги. Если его еще не загрызли пациенты. Так, в конце концов, продолжаться не может. Придушишь кого-нибудь в забытьи - как потом жить с этим? Как на руки свои глядеть?

Зал, насколько я видел сверху, был пуст. Значит, в саду. А может, убил я ее, как только что вообразил?

Глава 10

Забытые детские страхи вернулись ко мне. Страх неизвестного. Страх закрытых дверей. Страх обнаружить за дверью мрачное мохнатое чудище.

И в то же время свойственная юному возрасту игривость побуждала меня распластанной по стене тенью, вжавшись в стену спиной, красться на цыпочках. Стена кончилась. Я заглянул в приоткрытую дверь.

Ева сидела за моим столом. За моим компьютером. Оглянулась и не удивилась, увидев меня.

– Что ты крадешься, как ирокез? Входи, - сказала она.
– Спать что-то стал подолгу.

Подолгу? Дольше только мертвые спят. Месяц выбыл из памяти, выбитый, словно скамья из-под ног, кем-то убит.

– Сколько...
– Пришлось откашляться.
– Сколько, по-твоему, я спал?

– Часов четырнадцать, - сказала она, взглянув на часы. Мои часы - браслет был слишком велик - болтались на ее запястье.

– За это время борода бы не выросла, - сказал я немного обиженно. За это время ты выучилась пользоваться компьютером, подумал я. Краткосрочный курс воспитания принес плоды? Что случилось за это время, что я не был в себе?

Клацнула клавиша под ее пальцем, вызвав новую порцию теста на мониторе.

– Что тут происходит?
– спросил я. 'Мчать отсюда', - была мысль.
– Что происходит, пока я сплю? Когда ты успела научиться всему?

Я не вдруг это выпалил. Приходилось искать слова, которые следовали друг за другом с заминкой.

– Я не знаю, - хмуро сказала она.
– Я устала тебе повторять: я не знаю.

– Спасибо, - сказал я, - за исчерпывающе ясный ответ. Который я слышу впервые.

– Мы уже говорили об этом.

– Когда?

– Вчера. Ежедневно. Ты просто забыл.

– Я помню: когда уснул, было лето. А теперь - осень. И спал я месяц, а не каких-то четырнадцать часов.

Чем объяснить этот хронологический разрыв? Как сцепить эти петли?

– Ты спал и бодрствовал. Ел, гулял. Задавал вопросы. Выращивал бороду. Я задавала вопросы тебе. Разговоры, подобные этому, мы ведем каждый день. Но не можем прийти ни к какому выводу. Ни я, ни ты не знаем, что происходит.

– А что происходит?
– повторил я.