Приключения в приличном обществе

И еще: никакого такого секса не обещаю. Повторяю настойчиво: это чистой воды триллер, а не эротический роман.

Можно было начать ab ovo. С первых, так сказать, проблесков. Взглянуть на известные уже события с другой стороны, с точки зрения второй половины моего разъятого Я. Но значительными событиями эта часть нашей истории как раз небогата. И пусть половинчато, с кое-какими пробелами, с выпадением целых кусков, но все же изложена. Поэтому для экономии места и времени я опускаю этот фрагмент.

Итак: выкрала душу? Я - Ева? Ну, Ева, как тебе нравится моё Я?

Дом справа, соседний с моим, пустовал. Я даже не знал, кто они, эти соседи. У вдовы в этот вечер была оргия. Сейсмический саунд и ураганный драйв глушили все звуки в квартале. Шума было не меньше, чем от загулявшей консерватории. Угораздило же эту сиятельную особу именно в эту ночь разухабиться. Вот почему садовник, имея ключ, проник к нам незамеченным. Другим ключом он отпер дверь дома, когда мы, Ева и я, уже поджидали его на лестнице.

Я - то есть, конечно, Ева - узнал его сразу. Сначала по запаху, чем-то затхлым пахнуло, едва он вошел, от него просто разило бедой. Его личность подтвердили и другие признаки: осанка, походка, манера двигаться - короткими рывками, привычка слегка наклонно держать стан. Так что несмотря на то, что никакой растительности, кроме бровей, на его новом лице не было, несмотря на само лицо, бледное и помятое, на синтетический парик, на весь его мнимый облик, он был узнан нами еще в полутьме - или, может быть, в полусвете, в котором даже его обезьяний прикус угадывался.

О чем мы терпеливо беседовали, мне с пятого на десятое удалось передать. А о чем умалчивали, не берусь и предполагать. Своя-то душа - потемки.

Счет, представленный нам садовником, Еву-меня возмутил. Возникала дилемма: немедленно выгнать его вон, или сделать вид, что идем на его условия. Нет, платить, конечно, не следует - хотя бы из гордости. А когда он о Леопольде упомянул, стало ясно, что ни тридцатью, ни даже ста тысячами нам не отделаться. Даже если садовник не выдал моего адреса, вряд ли Леопольд просто так его отпустил. Не мог он его оставить без наблюдения. Скорее всего, решили мы, убежище рассекречено.

Возможно, беда уже под этими окнами и специалисты с пистолетами вот-вот налетят. Возможно, изучают дислокацию, оставив легковооруженное наружное наблюдение, чтобы налететь ближе к утру. Возможно, садовник лукавит и действует с ними в сговоре, и тогда налет уже начался.

Как бы то ни было, надо рвать когти, сбросив с хвоста этого подлеца. Даже если рвать уже поздно, даже если нет ни малейшего шанса, даже если придется бросить им на съеденье половину себя. Нет, съесть - не съедят. Изобьют? Изувечат? Будут пытать? Я же чистосердечно не помню, где деньги. Может, они и сами это поймут?

Надо избавиться от садовника. Надо его во флигель выманить. Денег там нет, но есть пистолет, купленный мной у автоторговца. С помощью которого можно загнать его в угол или даже в подвал. Буквально накануне наш пистолет мы с Евой во флигеле спрятали. От кого, спрашивается? От невменяемого, от меня.

Они вышли, садовник и Ева, оставив мой полутруп в одиночестве. Ева вернулась, сочтя за лучшее погасить свет. Спрятать меня во мраке. Фонари погаснут вот-вот. Может, и налетчики ждут этой минуты?

Деревья спали, бормоча во сне. Слева блажили бражники. Дом справа оставался темен и пуст. Возможно, оттуда и налетят. На улице под фонарями движения не просматривается. Там, под фонарями, вообще ни души. Тявкнул пес и принюхался к воздуху. Нет, ведет себя спокойно пес. Или и он с ними в сговоре?

– У ней там какие-то гости в белых штанах. Догуляется, того и гляди, эта баттерфляй, - ворчал садовник, не одобряя оргии. Хотя и попытался подстроить свой особого оттенка тенор к нестройному хору, затянувшему какую-то групповую песнь.

Ева отвернулась. Пьяный садовник смутился и попритих. Брел сзади, спотыкаясь о корни, о собственную тень, о порог своего же жилища.

Он сам нашел выключатель, дал ток. Вспыхнула слабоваттная лампочка, осветив внутренности пещеры.

– Что, знакомая обстановка?
– спросила его Ева, озиравшегося с умилением.

– Кровать в особенности, - сказал садовник и ухмыльнулся, глядя нагло и многозначительно в наше лицо. Однако и наш взгляд был тверд. Садовник убрал глаза, еще раз обвел ими стены.
– Всё на месте. Ничего не передвинуто.

– И даже твой чокнутый дневничок в наличии, - сказала Ева, чтоб его уязвить.

Но он не смутился. Рассеянно взял в руки тетрадь, прошелестел ею, как колодой карт, и небрежно вернул на стол. Мертвое отжившее прошлое.

– Н-да, кровать...

– Сколько дум на ней передумал, сколько клопов передавил, - подхватила Ева.

– И не только клопов, - сказал садовник.
– Я эту кровать в другом значении имею в виду. И как честный человек предлагаю руку и сердце.

Будь я при своей физической силе, я бы сбил с него спесь оплеухами. Хотя впрочем, мы давно успокоились на этот счет. И сейчас уже можно так опасно шутить.

– Как честный человек ты мне не очень нравишься, - сказала Ева (я).

– В том, что таков я есть, не только моя вина, - мрачно вздохнул садовник.
– Тут и условия социальные, и недруги, и недуги. Родился и жил в плохой обстановке. А ведь тоже хочется в новое качество. Сладко есть, почивать на чистом. Может, и внутренне изменюсь после внешней измены к лучшему. Я ж полный одиночка. Горше нет ситуации, чем жить одному. Позаботиться некому. Вот и впадаешь в грех иной раз.

– ... твою мать, - посочувствовала Ева, опускаясь до нецензурщины.

– Ах, я не знал своей матери, - вздохнул садовник.

– Все же скажи, Васильич, сам до этой аферы додумался?

– Посоветовал один консультант.
– Он сплюнул на пол и растер подошвой плевок.
– Вот ты всё: грех, грех... Да не боюсь я этих грехов. Каждый искупит свои грехи в конце жизни смертью. Не избегнет никто. Греши - не греши, всё одно виноват. Вот и этот твой купец не долго протянет. Скоро, не скрою, ему конец. Господин Леопольд все одно отыщет. А про тебя я им не сказал. Умолчал я им про тебя. Понятно?