Прикосновение к идолам
Шрифт:
— Да, я самостоятельно изучаю классиков Марксизма-Ленинизма!
— Кого именно?
— Ленина. Я снова вернулся к «Материализму и эмпириокритицизму» (еле выговорил!), который читал сорок лет тому назад в институте!
Комиссия онемела. Я тоже. Но, не дав ей опомниться, понесся, собирая осколки воспоминаний и имен, которые когда-то запали в тогда еще молодые студенческие мозги:
— Дело в том, что недавно я прочел в журнале «Наука и жизнь» статью одного буржуазного идеалиста о том, что материя все-таки исчезла. И реакция снова подняла голову. Автор статьи — националистический публицист Бенгт Янгфельдт семьдесят лет спустя скатился на реакционные позиции, на которых еще в десятых годах стояли Мах и Авенариус. (Этого чертова Авенариуса, из-за которого мне постоянно ставили двойки, я запомнил на всю оставшуюся жизнь.)
Я остановился, как выпал из окна. Весь в испарине. Сопровождавший меня член партбюро студии сидел, в смятении гордясь таким ученым сотрудником. Слышно было, как комиссия зашелестела промеж себя. Председатель встал. Я тоже, почувствовав важность момента.
— Товарищ Катанян! Комиссия райкома, обсудив вашу характеристику, приняла решение — разрешить вам поездку в Болгарию на три дня!
И он крепко пожал мне руку, а я поблагодарил его за высокое доверие. Еще бы — на три дня!
Бредом было все: не печатали никакой статьи в «Науке и жизни», а буде она и была бы написана, ее не подпустили бы к редакции на пушечный выстрел. Никто и не собирался ревизовать философских взглядов Ильича, тем паче Бенгт, который и не подозревал, как я мусолю его имя всуе. Никакая современная реакция и не думала поднимать голову. При слове «эмпириокритицизм» я цепенел, а Маха с Авенариусом ненавидел лютой ненавистью, не понимая давней и запутанной ругани Ленина в их адрес и заваливая экзамены, из-за чего меня вечно лишали стипендии. Это были мои личные враги. Но на сей раз они мне оказали добрую услугу.
С тех пор Янгфельдт в письмах ко мне каждый раз подписывается:
«С приветом! Всегда готовый к услугам твой буржуазный ревизионист Бенгт».
Чем черт не шутит
Из дневника
Работая над записками, я иногда заглядывал в свои дневники, искал то дату, то имя, но, конечно, вместо искомого вечно натыкался на что-то другое, что останавливало мое внимание. И вот таким образом собралась эта глава небольших курьезов и мимолетностей.
4 ноября 1930 года страшными каракулями записано, как мама меня спросила, что я хочу пожелать ей в день рожденья. — Я тебе желаю, чтобы ты мне купила велосипед!
Самая любимая книга — «Том Сойер». Я его читал дни напролет, знал, что будет на следующей странице или, например, в конце седьмой главы. Но постепенно восторг притуплялся. Что делать? — Мама, а можно меня загипнотизировать так, будто я никогда не читал «Тома Сойера»?
(Это я вспоминаю сегодня постоянно, ибо безо всякого гипноза забываю, о чем читал еще утром).
Позвонил к ЛЮ и спросил по телефону: «Я разгадываю викторину и не могу ответить на вопрос. Там так — какие три совершенно неграмотные женщины сыграли роль в русской литературе? Я двух отгадал: Арина Родионовна и бабушка Горького. Кто третья?
— Как — кто? Анна Караваева.
Вчера был у Елены Сергеевны Булгаковой. Мне для актерского показа хотелось сыграть Шервинского из «Турбиных», но текст нигде не напечатан. ЛЮ позвонила Булгаковой и она разрешила прийти и переписать. Прихожу на Фурманный, волнуюсь. Елена Сергеевна открыла мне дверь. Какая она красивая! Брюнетка, среднего роста, бирюзовый вязаный костюм, какие-то восточные бусы и туфли на высоком каблуке, но без задников, заграничные. Провела меня в кабинет Булгакова, посадила за его стол, на его кресло. (!) Принесла машинопись и сказала: «Не обращайте внимания на пометки, это театральные». Я начал переписывать в тетрадку сцену с Еленой, а сам еще старался разглядеть все вокруг. На столе стояло фото Е.С., очень грустное. Какая-то пожилая пара и маленькая девочка. В стакане красно-синий карандаш, вечное перо и пара простых ручек. Какие-то папки, календарь 10 марта 1940 года. День его смерти — он умер
всего четыре года назад!Вскоре вошла Е.С. и позвала обедать. «Потом докончите» — «Но я не голоден» — «Не голодных сейчас не бывает, особенно студентов. Не стесняйтесь». За столом сидели два ее сына, взрослые. Обед был «малый королевский» — щи, жареная картошка с огурцом и кисель сладкий-сладкий. Елена Сергеевна была очень радушная, симпатичная, я спросил, как Кторов играл Шервинского, она ответила, что замечательно. А я, дурак, ждал каких-то советов. Я докончил переписывать и, прощаясь, Елена Сергеевна сказала, чтобы я позвонил, как все пройдет. Обязательно позвоню!
Л. Ю. Брик поехала в распределитель у Покровских ворот отоваривать карточки. Стоит в очереди и к ней подходит какая-то старая худенькая веселая старушка, которую она видит впервые, и говорит:
— Здравствуйте, Лиля Юрьевна. Я к вам с просьбой — не найдется ли у вас с собою газеты или бумажного мешочка для меня? Дело в том, что дают и черную, и белую муку, но у меня некуда ее положить и у продавщицы нет бумаги, чтобы сделать два пакета.
«Я ничем не смогла ей помочь, к сожалению, и она отошла, расстроенная, — рассказала мне ЛЮ. — Вскоре идет довольная, возбужденная и громко делится со мной радостью: «Знаете, как я вышла из положения? Зашла в уголок, сняла трико, завязала каждую штанину снизу и получилось два мешка. В одну я положила черную, в другую белую муку. Посмотрите, пожалуйста. Я смотреть не стала, поверила ей на слово, но подумала, что в данном случае голь на хитрости сильна буквально. Это я тебе рассказываю специально, так как ты любишь ходить по гостям и есть пироги!»
Вчера была Светлана Брюханенко и мы вспоминали, как в детстве она любила сочинять сказки. Одну из них на днях даже читала Рина Зеленая со сцены:
«Жили — были дед да баба. У бабы был плохой характер и она была очень злая. Все время ругала деда и даже иногда била его! И он часто плакал. Однажды пошел дед в лес за дровами. И хотел он срубить засохшую елку, но вдруг елка заговорила человеческим голосом:
— Дед, дед! Не руби меня, я еще хочу жить!
Ну, старик удивился, но топор спрятал. А елка вдруг зазеленела и обернулась доброй феей.
— За то, что ты пожалел меня, я исполню любое твое желание. Говори.
Дед думал-думал и попросил, чтобы фея заколдовала его в автомобиль. Фея улыбнулась, взмахнула палочкой, и превратила старика в автобус. И тогда он поехал и задавил злую старуху!»
Вчера умер С., старый студийный интриган, всеми нелюбимый. Кармен сказал: «Наконец-то безжалостная смерть вырвала из наших рядов…»
Едем с Зиновием Гердтом со студии, он вылезает у своего дома — страшной развалюхи, подпертой бревном. «Ничего, — сказал Зяма. — Когда-нибудь здесь установят мемориальную доску: «Здесь жил и от этого умер…»
Неделю назад, наконец, кончились эти военные сборы. Что это такое, я выяснил к концу службы: очковтирательство, показуха и обман государства. Все три месяца мы чистили орудие, которое не участвовало даже в Великой Отечественной — настолько оно устарело и скорее символизировало собой эпоху «Большой Берты». Уверенные, что пушка в последний раз стреляла по солдатам Вильгельма в 1914 году, мы звали ее уважительно — Берта Вильгельмовна.
Теоретические занятия шли четыре часа в день, «лекции» — а среди нас было нескольке кандидатов технических наук — нам читал сержант с пятиклассным образованием. Однажды он что-то плел про Закон Ома. Тогда один из кандидатов, не в силах вынести эту белиберду, попросил разрешения обратиться и сказал, что в действительности ток идет не так, а эдак. Сержант покраснел, надулся и гаркнул: «Приказ командира — приказ Родины». Поскольку сержант был наш командир, то прав оказался он, а не Ом.
Несмотря на осень и холод, спали мы в палатках и когда я слышал по радио «заморозки на почве», то это означало «заморозки на мне». Все это мы, естественно, воспринимали как должное — «Трудно в ученье, легко в бою». Но терялись в догадках, куда отнести — к ученью или к бою? — следующий эпизод. Дело в том, что неподалеку в лесу был летний поселок, где жили офицеры с семьями. И нас по очереди назначали к ним дежурить. Весь день я там колол дрова, чистил картошку, мыл полы. Перед ужином двум детишкам читал «Конька-горбунка».