Прикосновение
Шрифт:
Питер не отрывался от снимка, его взгляд, полный влаги и трагизма, лишь на миг метнулся к окну, а потом вернулся обратно к фото.
– Натали - моя печаль, - еле слышно произнес он.
– Только она может сказать об этом. Но увы… она уже ничего не скажет.
В который раз за время разговора детектива посетила мысль: а не рассказать ли святому отцу о том, что он встретил его дочь прошлой ночью на шоссе, когда ехал в город?
Реакция его может быть непредсказуемой, это Роберт понимал, но не дать надежду его страдающей душе именно сейчас было бы непростительно.
– Я к чему вас спрашивал
– Вы шутите?
– лицо Питера Моны скривилось, когда он повернулся к гостю. Было непонятно, чего же больше в этой гримасе: удивления или боли.
– Мне не до шуток, поверьте. На меня и моего коллегу, который сейчас находится в клинике Святого Франциска, напала стая голодных волков. В Хазельбранте. Ваша дочь спасла мне и моему другу жизнь.
– Она была там?
– Говорю только то, что видел собственными глазами. Она увела зверей в лес. И они пошли за ней. В тот момент, когда готовы были разорвать меня на части. Моему другу повезло меньше, чем мне. Он сейчас в коме. Но если бы не Мелисса, он был бы уже мертв. Так же, как и я.
– Так что же вы сразу мне об этом не сказали?
– пьяный взгляд священника налился злостью.
Роберт почему-то вспомнил эпизод с автомобильным зеркалом. И пустоту в нем, когда он отчетливо видел девушку, шагающую легкой походкой по обочине Минеальмы.
– Боялся за ваше душевное равновесие. К тому же такие новости нельзя говорить с порога.
Ошеломленный Питер Мона метался по комнате, твердя вслух одну и ту же фразу:
– Если она жива… если она жива… если она жива… - Потом он вдруг остановился и спросил: - А вы уверены в том, что это действительно была она?
– Глаза его блеснули, в них горе утонуло в пучине радостных надежд.
– Уверен.
– Детектив достал фотографию из папки инспектора Габора и показал ее хозяину дома.
– Моя спасительница - ваша дочь Мелисса Мона.
– Значит, она действительно жива… - лицо священника просияло.
– Это радость, - губы его задрожали, руки затряслись.
– Это счастье!
– Казалось, сейчас он был гораздо ближе к потере сознания, чем в миг, когда только вошел в спальню.
– Я должен ее увидеть!
– Не спешите, святой отец. Напоминаю, вы должны быть очень осмотрительны.
– Не спешить? Вы говорите мне не спешить?!
– радость сменилась озадаченностью, которой ничто не мешало превратиться в гнев.
– Я столько пережил, я чуть не наложил на себя руки! И тут являетесь вы! Черт из Аристада! Мучаете меня своими вопросами, выворачиваете мою душу наизнанку, а потом заявляете, что видели мою дочь живую!
– Я просто попросил вас не спешить.
– Одно дело оплакивать чужих детей, мистер Блатт, - с назиданием сказал священник.
– Делать сочувственное лицо, выражать соболезнования и, черт возьми, выражать глупую надежду на то, что все наладится! И совсем другое, когда все это касается ваших собственных детей! Я устал собирать остатки слез в бокале с недопитым виски. Устал клеймить себя грехом, которого не совершал. Устал хоронить себя заживо.
– Вы не понимаете. Никто не знает, что произошло в лесу после нашего расставания, и насколько сильна власть Мелиссы над животными.
Хоть они и слушались ее, как родную мать, могу сказать, что она всерьез рисковала собой. И я не знаю, где она теперь.– Где, где конкретно вы ее видели?
– Питер метнулся к детективу и схватил его за ворот.
– Хазельбрант очень большой…
– Сначала на обочине шоссе у последнего поворота на Ариголу, потом в самом лесу, когда моя машина съехала в кювет. Там еще трава в человеческий рост…
– К черту!
– Но там ее уже нет! Туда ездил целый отряд полицейских в надежде отыскать хоть что-то, но все безрезультатно…
Секундой позже пьяный отец осознал, что переступает грань между негодованием и агрессией, и отпустил мятый воротник незваного гостя.
– Я хорошо знаю эту часть леса. Как она там оказалась? Это довольно далеко от того места, куда она ходила на прогулки. Что же случилось с ней? Она вам ничего не сказала?
– Нет, она только посоветовала нам с другом быть осторожными на дороге. И ее предостережение оправдалось. На нас напали волки, которых она впоследствии и усмирила.
– Это удивительно… Странно и удивительно. Что же она там делала?
– взгляд мокрых глаз вцепился в Роберта похлеще хватки за воротник. От былой гостеприимности не осталось и следа. Алкоголь уничтожил остатки последних сомнений, и решения теперь давались священнику с легкостью безумца.
– Вот это и предстоит выяснить мне и полиции.
– Не смешите! Я все время это слышу! Полиция, полиция, этим занимается полиция! Но проходит время, и ничего не меняется. Я не доверяю им.
– Но…
– Я никому не доверяю.
– Мне кажется, надо доверять хоть кому-то в этой жизни. Без этого нельзя. Иначе как жить?
– А кто вам сказал, что я хочу жить?
Вопрос повис в воздухе, но пауза, последовавшая за ним, была недолгой.
– У вас нет выбора. Ваша дочь жива. Вы должны жить хотя бы ради надежды увидеть ее.
Роберт заметил, как ладони Питера сжались в кулаки, и жилы на них натянулись, словно синие веревки.
– Хоть что-то по существу она успела вам сказать?
– Я же говорю, она только…
– Хоть что-то, мать твою, она тебе сказала?!
– дребезжащий голос священника вдруг сорвался на крик.
Чего-то подобного Роберт ожидал с самого начала их разговора. Нервный срыв, истерика, психоз. У этого состояния было множество названий. Но объединяло их одно - полная неподконтрольность действий человека разуму.
В следующий миг ему показалось, что пьяница набросится на него с ножом, который он прятал все это время в недрах черной рясы. И второй раз за сутки Роберт увидел свой труп, лежащий на земле. Теперь с перерезанным горлом.
– Уже смеркается. Пожалуй, я пойду.
Он стал спускаться по лестнице вниз. Ежесекундно он ожидал услышать за спиной безумный окрик или топот спешащих ног, но до конца спуска так ничего и не услышал. Питер окликнул его только, когда он коснулся железной ручки на двери и шагнул за порог.
– Детектив! Мне кажется, вы знаете больше, чем говорите!
Неторопливо Роберт обернулся. И увидел то, что ожидал.
На разгневанном лице безумца застыло раздражение. Глаза его метали молнии, руки вцепились в перила…