Приманка

Но важнее всех этих соображений, он знал, был другой вопрос: когда он услышит запись, подтвердит ли она на самом деле всё то, что рассказали и показали ему Бадди и Присцилла? Произнесут ли они, однозначно и определённо, что Лумису платят за то, чтобы он устроил покушение на Рэдферна, и что Ноэль — их оружие? Он сможет в это поверить, только если это прозвучит совершенно ясно. И только если он сам в это поверит, комиссар полиции примет его слова — что бы ещё ни случилось.

Внизу всё оставалось по-прежнему. Присцилла читала, раскрыв фотороман на столе, курила и потихоньку пила кофе; малыш у неё на руках хватался за страницы или играл с оборками на её блузке. Лумис и его товарищ тоже поели. Как и на протяжении всей трапезы, они общались не так, словно у них была какая-то общая тема — их разговор напоминал те рваные, отрывочные беседы, которые обычно ведут на скамейках по всему городу пенсионеры, когда им почти нечего сказать, зато есть очень много времени для разговоров.

— Доктор Каммингс?

Ноэль так резко повернул голову влево, что почувствовал, как натянулось сухожилие.

— Это же вы, правда, доктор Каммингс?

Ему удалось определить, кому принадлежит этот гнусавый женский голос — молодая женщина улыбалась ему с верхней ступеньки лестницы, ведущей на балкон; в руках у неё был поднос с едой. Какая-то там Антония. Студентка на одном из его более сложных курсов.

Кажется, она уже начинала жалеть о своей смелости.

— Я не хотела вас беспокоить, — извинилась она. — Антуанетт Гварди. Я слушала у вас курс по социальной критике в прошлом семестре.

На лестнице за ней остановились двое мужчин. Она оглянулась, слабо улыбнулась Ноэлю.

— Ну что ж! Рада была вас увидеть.

Первое изумление уже прошло, и теперь у Ноэля появилась идея. Если его вдруг заметят, она станет неплохим прикрытием.

— Садитесь, Антуанетт.

— Точно?

Он подвинул поднос, освобождая ей место. Внизу ничего не менялось.

— Я никогда не встречаю своих профессоров летом, — начала она, садясь за столик и аккуратно расставляя еду на подносе — Ноэль догадывался, что именно в таком порядке она собирается её есть. Потом, заметив, что его поднос пуст, она так же аккуратно переставила все свои многочисленные тарелки и чашки на стол и сложила подносы вместе. Снова переставила свою еду, всё это время не переставая говорить: — Я никогда не встречаю своих профессоров летом. Я всегда считала, что они разъезжаются по всяким экзотическим местам, занимаются полевой работой и всё такое — ну, если, конечно, у них нет летних занятий.

Внизу, на первом этаже, малыш уснул на руках у матери. В остальном всё шло по-прежнему.

— Кое-кто из нас остаётся в городе, — ответил Ноэль.

Ей, наверное, двадцать один или около того, подумал он. Она была так привлекательна в своей свежести и юности, с этими веснушками и рыжими волосами. Такая юная. До него вдруг дошло, что, с её точки зрения, у него сегодня, должно быть, очень странный вид. Как она вообще его узнала?

— Я слышала, что некоторые профессора вообще летом не работают. Но я знаю, что это не ваш случай.

— Откуда? Потому что я сижу в «Автомате» и читаю газету?

Она захихикала.

— Нет. Мой научный руководитель Мирелла Трент. Она говорила мне о вашем проекте.

— А.

— Ну, то есть, она очень не хотела о нём говорить. Но мне удалось кое-что у неё вытянуть. Я думаю, это фантастическая идея.

Она мило улыбнулась, а потом изящно впилась красивыми ровными — выровненными? — зубками в свой сэндвич. Антуанетт Гварди. Гварди? Как она ухитрилась получить такую фамилию? У неё внешность, словно она только что перенеслась сюда с дублинских улиц.

— Знаете, что я думаю? — спросила она и сама себе ответила в следующую же секунду: — Мне кажется, мисс Трент под впечатлением.

— Сильно сомневаюсь.

— Нет. Мне кажется, она впечатлилась. Она говорила мне, что изменения в вашем образе жизни демонстрируют глубокую преданность своей работе. Она всё никак не может себе простить, что так и не поучаствовала ни в одной оргии в женской тюрьме, когда была такая возможность.

— Я не стал бы верить всему, что говорит Мирелла.

— Правда?

Ноэль подумал, станет ли она объяснять, почему так похожа на ирландку при такой итальянской фамилии. Он бросил взгляд в сторону, мимо своей газеты. Внизу… никого не было! Лумис, его сообщник, Присцилла, малыш, коляска, запись — все исчезли!

7

Антуанетт снова что-то говорила, кажется, задавала ему какой-то вопрос.

Ноэль вскочил на ноги, мгновенно оказываясь уже на середине лестницы.

Внизу он увидел какую-то женщину, похожую на Присциллу Вега — она толкала свою коляску по Пятьдесят седьмой улице.

— Эй! — окликнула за спиной Антуанетт. — Вы забыли сумку!

Он обернулся, знаком показал «кидай!», поймал сумку и, выскочив за дверь, бросился в ту сторону, куда ушла Присцилла.

Ей полагалось дождаться, пока те двое уйдут, а потом отдать ему кассету и самой покинуть «Автомат». Так они договорились. Эта часть уговора казалась самой простой. Почему она ушла? Она ведь не могла поступить настолько глупо, чтобы пойти за Лумисом и его приятелем, если они не закончили разговор? Ведь не могла же?

Отрезок Пятьдесят седьмой улицы между Шестой и Седьмой авеню был длинным, народ толпился тут и днём и ночью, и этот день ничем не отличался от прочих. Только добравшись до «Русской чайной комнаты» на западе, он заметил впереди Присциллу Вега и её коляску на углу с Седьмой авеню.

И, разумеется, там же были Лумис и его сообщник. Она следовала за ними достаточно близко, чтобы записать разговор. Достаточно близко, чтобы вызвать подозрение. Какого чёрта она затеяла?

Мужчины остановились на светофоре. Присцилла со своей коляской укрылась в толпе у них за спиной. Ноэль отставал от них на добрые двадцать метров.

Не обменявшись больше ни словом, двое мужчин разошлись в разных направлениях: Лумис перешёл улицу, второй, более пожилой и плотный, свернул в сторону Центрального парка. Присцилла осталась на месте, позволяя потоку людей обтекать себя с обеих сторон. Потом наклонилась и поправила что-то в коляске.

Она развернула коляску обратно в ту сторону, откуда пришла и, заметив Ноэля, приблизилась с победоносным выражением на лице. Её рисковая ставка оправдалась. Ей пришлось последовать за ними на улицу, чтобы получить то, что ей казалось важным. Она была довольна, её переполняла радость.

Дальнейшее заставило Ноэля растеряться. Он двинулся ей навстречу. Она по-прежнему шла к нему, как вдруг её глаза метнулись сначала в одну сторону, потом в другую, изумлённо распахнувшись. Ноэль крутанулся на месте — только чтобы заметить, как кто-то быстро рванулся вперёд слева от него, по самому краю периферийного зрения. Справа был кто-то ещё, такой же быстрый. Двое мужчин, которые поднялись за Антуанетт в «Автомате»? Там он глянул на них только мельком, а потом намеренно отвернулся. Теперь он узнал их одежду.