Прими день грядущий

– Просто я сейчас подумала, как хорошо у тебя все получается. Я сама видела, как ты подковываешь лошадь, умеешь наладить плуг и даже орудуешь в кузнице. Кроме того, ты – замечательный отец, а в деревне все просто завидуют твоему урожаю кукурузы.

– Ты слишком высокого обо мне мнения, Дженни, а ведь это тобой все восхищаются.

Женевьева досадливо поморщилась:

– Надо мной все смеются за моей спиной.

Рурк покачал головой:

– Я никогда не рассказывал тебе об этом, но прошлой весной несколько человек в таверне заключили пари, что ты не протянешь и сезона.

Девушка негодующе вздернула подбородок:

– Да?! И на чьей же стороне был ты, Рурк Эдер? В ответ он раскатисто рассмеялся:

– Я выиграл по шиллингу у каждого из этих умников.

Джошуа никогда не спрашивал Женевьеву о том, что же произошло тем вечером, накануне ухода Калвина в армию.

– Я всегда считал, что мальчик должен сам выбрать свой путь, – вот все, что сказал он по этому поводу.

Мимси тяжело перенесла отъезд старшего сына, но и она сумела понять его. Куртис же и остальные дети просто гордились тем, что их брат воюет с индейцами.

Скоро Женевьева заметила, что Джошуа уже не грустит о Калвине. Напротив, он все чаше широко улыбался. Его лицо буквально светилось на позднем сентябрьском солнышке, которое робко пробивалось сквозь листву орешника. Девушка с любопытством посматривала на своего компаньона. Она впервые видела Джошуа в таком настроении. Казалось, он весь исполнен предвкушения чего-то хорошего.

– В чем дело, Джошуа? – не вытерпев, спросила однажды Женевьева.

– Пойдем со мной, – загадочно проговорил он, и повел ее в поля, которые они первыми засеяли весной.

По дороге Женевьева беззаботно размышляла над тем, какую же новую порцию табачной премудрости собираются на этот раз ей преподнести.

Джошуа остановился на вершине холма и склонился над табачным кустиком.

– Посмотри, – сказал он, прикоснувшись пальцами к одному из широких листьев растения, который был весь в пятнах и покрыт каким-то серым налетом.

Сначала Женевьева решила, что табак поражен болезнью, но веселый блеск в глазах ее компаньона говорил совсем о другом.

– Созрел, – просто объяснил Джошуа. – Слава Богу, он созрел, я то я уже начал бояться, что холода подведут нас. Теперь они не страшны нам: табак можно убирать.

Женевьева и сама догадывалась, что скоро нужно будет убирать урожай, и все-таки не смогла сдержать радости. Испустив восторженный вопль, она подпрыгнула и обняла Джошуа, который со смехом закружил ее на холме.

– Мы победили, компаньонка! – провозгласил он, опуская Женевьеву на землю.

Никогда еще она не чувствовала такого удовлетворения. Джошуа отправился домой, чтобы привести мальчиков и принести косы, а Женевьева в сладком упоении подняла лицо и руки к осеннему солнцу. Его тепло опустилось на нее, словно золотой занавес, полный надежд и обещаний.

Амбары уже наполовину заполнились сохнущим табаком. Повсюду висели связанные за стебли пучки, задевая во время работы Женевьеву за плечи. Джошуа с мальчиками продолжали убирать в поле урожай. Куртис неутомимо выводил песню за песней, и от этого у всех было праздничное настроение.

Неожиданно в амбар с мрачным видом вошел Джошуа. Куртис держался позади отца, но уже не пел.

– Ночью ожидается сильный мороз, – спокойно сказал Джошуа.

Женевьева отложила в сторону связку табака и вытерла руки о фартук.

– Урожай выдержит? – озабоченно спросила она. Джошуа покачал головой:

– Холода стояли слишком долго. Мы потеряем все, что не успеем убрать к утру.

– Но ведь мы убрали только половину, – тихо произнесла девушка, чувствуя, как у нее все холодеет внутри от страха.

Джошуа мрачно кивнул:

– Мы не могли раньше начать убирать урожай, потому что он еще не созрел. А того количества, что мы сейчас имеем, не хватит даже на то, чтобы возместить затраты.

Женевьева сильно зажмурила глаза, и все равно слезы потекли по ее щекам. Она старалась не чувствовать себя побежденной, но на нее обрушилось столько испытаний, да еще в первый же сезон!

– Мне все понятно, – медленно сказала Женевьева, открывая глаза. – Я обманывала себя, думая, что мы успеем убрать урожай. Прости, Джошуа, я вовсе не хотела хитростью заставлять тебя работать на моей земле.

– Ну что ты, компаньонка, не принимай это так близко к сердцу, – невозмутимо ответил Джошуа. – Давай уберем столько, сколько успеем. Пойдем, Куртис.

Но мальчишка словно провалился сквозь землю, куда-то улизнув, не замеченный ни отцом, ни Женевьевой. Бормоча что-то насчет хворостины для негодника, Джошуа отправился на поле.

Весь остаток дня они работали с бешеной скоростью, швыряя табак на сани из деревянных брусьев, а затем просто так сваливая листья в сарай, не имея времени связать их. Даже Мимси с девочками вышли на поле, орудуя кухонными ножами. Однако людей было слишком мало, а растений – слишком много, чтобы успеть убрать все до наступления ночи.

Между тем, с вершин гор уже задул ветер, который пригнал мрачную толпу быстро скользящих облаков, а вслед за ними прилетели ветры, принесшие леденящий холод.

Женевьева из последних сил работала косой, стараясь побороть чувство безнадежного отчаяния. Но когда совсем стемнело, и небо стало лиловым, снова пришли слезы. Да, она сделала ставку на успех и проиграла. Теперь Пиггот, безусловно, продаст ферму. Никогда еще поражение не казалось ей таким ужасным.

Женевьева так сосредоточилась на борьбе с растениями и на собственных переживаниях, что не слышала криков Куртиса Гринлифа. Только когда ее внимание привлекло мерцание факелов, она заметила мальчика. Куртис, танцуя, шел по дороге; он что-то пел и кричал. И что самое невероятное – за ним двигалась целая вереница людей: и пешком, и в повозках, и даже верхом. Женевьева сразу узнала Рурка, ехавшего на своем чалом жеребце.

– Боже милостивый, – выдохнула она.

На дороге мерцало около дюжины факелов, освещая путь этой небольшой армии. Мужчины несли косы и грабли, женщины – накрытые полотном корзинки с едой и бочонки с сидром и лимонадом. Подобрав юбки, Женевьева бросилась вниз по склону холма.

– Рурк?! – она неожиданно застеснялась при виде почти половины населения Дэнсез Медоу. – Что…

– Они пришли, чтобы убрать наш табак! – закричал Куртис. – Они говорят, что готовы – если потребуется – работать всю ночь.