Примкнуть штыки!

– А что нам твой майор? – простуженно прохрипела темнота за спиной Карамышева. – Он не наш командир. Мы из другого полка и имеем свой приказ. Там – майор, тут – другой командовать взялся…

– Да замолчи ты, Кудряшов! Не лезь не в свои дела.

– Товарищ ефрейтор, почему у вас пьяные в дозоре?

– Мы имеем приказ от нашего комполка майора Алексеева двигаться впереди в качестве боевого охранения вплоть до соприкосновения с нашим фронтом. Мы должны известить его. Полк потерял боеспособность. Много раненых. Они нуждаются в срочной госпитализации. Я службу знаю. Я в армии с тридцать девятого…

– Хватит, Карамышев. С нашим фронтом вы уже соприкоснулись. Занимайте позиции. А раненых отправим в тыл с сопровождением.

– Но, товарищ командир, я боюсь, что у майора Алексеева будет другое мнение.

– Какое? Драпать дальше? К Москве?

– Боевое охранение целиком подчиняется командиру полка майору Алексееву. Других указаний я не имею. А службу я знаю.

«Да, конечно, – думал Воронцов, – я, курсант Подольского стрелково-пулемётного училища, и этот ефрейтор из роты связи разбитого полка не в силах решить судьбу фронта. Но отрыть на этой опушке свои окопы и держать их до полудня мы должны». Воронцов позвал Алёхина, и тот тут же прибежал, хлопая сырыми полами шинели.

– Алёхин, пойдёшь с ефрейтором в сторону деревни. Разыщи майора Алексеева и передай ему приказ занять оборону по фронту нашей группы. В случае несогласия предложите ему повернуть колонну в другом направлении. Повозки с ранеными и сопровождающими пропустим беспрепятственно. На каждую повозку – не более одного сопровождающего.

– Задачу понял, – ответил Алёхин.

Ефрейтор подобрал с земли ППШ, закинул его за спину и сказал своим бойцам:

– Ладно, ребята, я скоро вернусь. Доложу майору Алексееву наши обстоятельства. Пусть решает. А наше дело солдатское. Мы службу знаем.

– Да я вообще тут никому не подчиняюсь! – закричал простуженный.

– Обыщите его, – приказал Воронцов. – И заберите спиртное. А за неподчинение – расстреляю. По законам военного времени.

– Давай, Кудряшов, свою ляльку. Хватит тебе. А то уже и роги в землю…

Бойца обыскали. Полупустая фляжка полетела на землю.

– Кто из вас пулемётчик? – спросил Воронцов тем же решительным тоном.

– Я, рядовой Аниканов.

Боец в чёрном бушлате выступил из темноты. От него тоже несло перегаром. Но держался он молодцом.

– Давай, Аниканов, с пулемётом на правый фланг.

– Нам что, наше дело солдатское… – ответил он, ловко перекинул МГ через плечо и пошёл на правый фланг.

За ним, подхватив за ремень лежавшую у ног винтовку без штыка, побежал второй номер.

– Остальные – туда и туда. – И Воронцов указал на березняк. – Окапываться в линию. Приказ понятен?

Гремя оружием, бойцы побежали на фланги.

«Орда, – провожая их взглядом, подумал Воронцов. – И как они себя поведут дальше, ещё неизвестно…»

Алёхин с Карамышевым вернулись часа через два. Вместе с ними пришли ещё трое: высокий офицер в солдатской шинели, в фуражке с глянцевым козырьком и два автоматчика. Шинель на офицере была расстёгнута, и Воронцов увидел петлицы с двумя шпалами, а чуть выше нагрудного кармана блеснул орден Красного Знамени.

«Майор-то ничего себе, боевой», – мелькнула у Воронцова надежда и тут же погасла: договориться с таким будет непросто.

– Майор Алексеев, командир тысяча триста шестнадцатого стрелкового полка семнадцатой дивизии, – козырнул он и осветил сигнальным фонариком лицо Воронцова. – С кем имею честь?

Как младший по званию Воронцов должен был доложить первым, по полной форме. И доклад свой уже приготовил. Но всё сложилось иначе, и он только представился:

– Командир боевого участка сержант Воронцов. Шестая курсантская рота Подольского пехотно-пулемётного училища.

Некоторое время они молчали. Майор сделал вид, что то, что он только что услышал, особого впечатления на него не произвело. Он оглядел черневшие в ясной ночи бугорки брустверов и наконец заговорил своим низким калёным голосом:

– Вот что, товарищ сержант… – Он скользнул тёмными воспалёнными от недосыпания глазами по лицу Воронцова. – У меня в полку, если это можно теперь назвать полком, восемьдесят один человек. Шестнадцать из них – тяжелораненые. В строю, кроме меня, ни одного офицера. Люди до крайней степени вымотаны, измождены. Я должен позаботиться о них. Сколько отсюда до Медыни?

– Вы хотите добраться до Медыни?

– Я должен вывести остатки полка, сержант. Знамя, архив и прочее. И хотя бы сутки отдыха и кухня.

– Думаю, это невозможно.

– Сержант, вас в училище, видимо, плохо учили взаимоотношениям со старшими по званию.

– У меня, товарищ майор, приказ: переподчинять себе все отходящие группы. И я буду его выполнять. Война не всегда согласуется с уставами, товарищ майор.

– Мы не группа, а полк, – сухим калёным голосом перебил его майор, но в голосе его и интонации уже что-то надломилось.

– Я к вам и обращаюсь как к командиру полка. – Воронцов понял, что должен стоять на своём до последнего, что майор уже колеблется. – Более того, должен поставить вас в известность: позади нас заградзастава и они никого, кроме раненых, не пропустят.

Майор блеснул орденом. Известие о заградзаставе произвело на него впечатление. Заговорил он не сразу. Видимо, обдумал и взвесил многое. Усталость, которую он раньше умело скрывал, а теперь уже просто не мог преодолеть, чувствовалась и в осанке, и в голосе:

– Ты сколько воюешь, сержант?

– Почти неделю, – соврал Воронцов.

– Понятно. Сколько ты должен здесь продержаться?

– До полудня завтрашнего дня.

– Сегодняшнего дня, сержант, сегодняшнего. Смелый ты человек. На сумасшедшего не похож. Остаётся одно – храбрый. Но приказа ты не выполнишь. – И майор кивнул в сторону окопов. – И это – вся твоя оборона?

– Так точно.

– В таком случае, сержант… С нами отходит отдельный дивизион ПТО. Двадцать один человек при двух орудиях в конных запряжках. К каждому орудию по десятку выстрелов.

– Какие орудия?

– Прощай родина. Командует ими сержант Федосов. Поговорите с ним. Но я не уверен… Последние орудия… При них отличные наводчики, настоящие снайперы. Но мне они не подчинены. Надо разговаривать с Федосовым. Дивизион не наш, пристал по дороге. Я не имею права приказывать им.

– Товарищ майор, простите, но речь идёт не об услуге. – И вдруг Воронцова взорвало: – Чёрт возьми! Перед заградзаставой вы бы так не разговаривали! Товарищ майор!