Примус

При обыске не нашли следов ее посещения, так что отвечать было просто:

– Даже знакомством трудно назвать. Был я у своего друга на даче, туда другой знакомый привел эту Ариадну и всем представил. Вот и все.

– Какой знакомый?

– Шурка... Александр Гроссман.

– И что дальше?

– Ничего. Все праздновали, и она сидела за столом.

– И никак с нею не общались отдельно?

– Кажется, протанцевал с нею один раз.

– Кажется или точно?

– Пожалуй, точно.

– Протанцевали и что? Какие-нибудь приглашения ей делали? Предложения?

– Нет. Никаких приглашений.

– А почему? Молодая же девочка!

– Всех молодых не пригласишь.

– Но к этому нужно стремиться!
– засмеялся следователь.
– И телефон свой ей не оставляли?

– Нет.

– А откуда же у нее ваш телефон оказался записан?

– Не знаю. Но в общем-то узнать не трудно, раз у нас общие знакомые.

– А зачем ей понадобился ваш телефон, если вы ее не приглашали?

– Это лучше у нее спросить. Я не знаю.

– Ты же знаешь, что у нее не спросишь! Знаешь, что она уже покойница! вдруг заорал следователь.
– Туфли оставила и босиком ушла, так?!

– Туфли эти не ее, а что она покойница - я этого не знаю.

– Знаешь!.. Ну хорошо, а туфли эти женские чьи?

– Моей знакомой, которая часто бывает у меня.

– Как зовут?

Глупо запираться. Только усиливать подозрения.

– Джулия.

– Фамилия? Адрес?

– Полоскина фамилия. Телефон я ее знаю, не адрес.

Действительно, странно: он так ни разу и не был у Джулии, даже к дому не подвозил. Одностороннее у них движение.

– А другие женщины у вас, - снова с нажимом и издевкой, - не бывают?

– Нет. В последнее время не бывают. Ну сестра иногда заходит.

– И сестра тоже не встречала Ариадну Котову?

А что если они начали с Любки и та по глупости доложила?! Нет, слишком сложно. И фамилия у Любки другая, и живет далеко.

– Ну, конечно, не встречала! Как же она могла встречать, если не было у меня никакой Ариадны?!

А может, зря он с самого начала отрицает визит Ариадны?! Войдет сейчас соседка и начнет рассказывать, как они из подъезда выходили! Ну было, ну переспал - что такого? Она же совершеннолетняя! Но если сознаться теперь, будет выглядеть как улика: зачем скрывал с самого начала?!

– Даром телефоны на столе не оставляют, - словно бы задумчиво сообщил следователь. Как бы рассуждая сам с собой. Хотя ясно, что свою версию он составил.

Что и подтвердилось:

– А теперь я тебе, - тоже с нажимом, - расскажу, как было дело. Ты Ариадну Котову к себе позвал, но что-то ей показалось подозрительным, о чем-то она тревожилась! Может быть, слышала о твоих порочных наклонностях. Может, уже пропадали твои знакомые. Мы еще переберем картотеку без вести пропавших молодых женщин. А она уже слышала про тебя раньше нас. Но и всякие бабские чудеса про тебя рассказывали, захотелось ей испытать. Но телефон твой на всякий случай положила на стол, на виду. Чтобы знали, у кого искать, если что-то с ней случится. А как потом было, ты сейчас сам расскажешь. Может, поскандалили вы, может, просто любишь ты под конец придушить для полного кайфа. Вот так, Херой Григорьевич.

– Чушь, - сказал Герой.

Чушь - но ему сделалось очень страшно. Потому что слышал он не только о том, как менты обирают пьяных. Но и о том, как выбивают признания. Уже и картотеку пропавших без вести готовы на него навесить.

– Еще раз прошу: колись сам. Здесь и сейчас. Сразу. Чтобы и тебе легче и нам меньше работы. Оформим как явку с повинной, суд потом тоже учтет. Ну?! Как убивал?! После ссоры или для кайфа?! Если после ссоры, меньше нужно по картотеке перебирать, после ссоры - значит, не маньячишь. Бытовуха.

Ему любезно предоставили выбор. И дали хороший совет: конечно же, маньяку статья гораздо хуже. Расстреляли же Чикатило. А бытовое убийство, может, в пределах десятки. Мелькнула мысль: согласиться сейчас, выйти из кабинета здоровым, а потом отпираться на суде.

Но не мог он, чтобы завтра судачили все знакомые: "Братеев-то убийцей оказался! А что - он способен!
– Нет, я не ожидала.
– А я думала всегда: такой способен!"

– Чушь это. Никого я никогда не убивал. Ни Ариадну...

В ответ он получил резкий удар сзади по затылку, так что голова кивком качнулась вперед, а подбородок воткнулся в грудь. Это кто-то из банды пинкертонов следствия.

– Язык не откусил? Ну так откусишь язык свой поганый! Как он у тебя повернулся болтнуть, что я чушь сказал?! Ну, быстро и подробно: за что и чем?!

– Я ее не убивал...

Удар сзади повторился. Больно - но еще не слишком больно. Больше - страшно и обидно разом.

– Будешь правду говорить?

– Я уже сказал правду.

– Нет, не понимаешь ты. Ну посиди, подумай.

Следователь медленно, очень картинно встал, обнаружив неожиданно длинный рост, хотя за столом казался скорее маленьким, собрал со стола какие-то бумаги, уложил их в портфель и медленно вышел.

– Не огорчай следака, понял?
– послышался совет сзади.

Герой повернул было голову - и получил удар в глаз.

– Сидеть прямо и не оглядываться. Ну, будешь правду говорить?

– Я уже сказал...

Из-под Героя выдернулся стул, он полностью отметил в сознании миг невесомости, когда парил без опоры - и грохнулся копчиком, спиной, затылком об пол.

Это было уже очень больно. И по-настоящему страшно. Голову беречь. Шов бы недавний выдержал! И последняя почка! Но именно в этот момент появилось и новое чувство: ярость!

Никогда, как обнаружилось, он никого не ненавидел до этой минуты. Ненавидел до того, что величайшим наслаждением было бы схватить и этого следователя Люлько, и палача, притаившегося за плечами, и бить, бить, бить нет, медленно, подробно, тщательно убивать, откусывая щипцами по сантиметру, чтобы умирали долго-долго.

Сапоги вонзились в ребра. Очень больно, конечно, но спазм ненависти обезболивал отчасти. Похоже помрачалось сознание и уходило в туман все вокруг при любовных приступах Героя. Пароксизм ненависти оказался родственным припадку любовной страсти.

Пусть убьют! Даже, может быть, лучше, если убьют, забьют - тогда изуродованный труп будет обличать садистов!

– Ну, вспомнил, как было дело?!

Герой решил - молчать. Что-то говорить бесполезно. И много чести для этих подонков: слышать его голос!