Принц из-за моря

— Божий суд! — крикнул в запальчивости граф Ансоальд. — Бог нас рассудит в этом споре! Ты согласен, король?

— Как я могу быть не согласен? — изумился Ариоальд. — Я не посмею разгневать Бога, отрицая его волю [17] .

— Я выставлю бойца, — шагнул вперед герцог Асти. — Моя сестра невиновна.

— Тогда суд будет прямо сейчас! — улыбнулся король. — Выводи своего бойца!

Все повалили на двор, возбужденно обсуждая происходящее. Нечасто посольство заканчивалось смертоубийством и, по всеобщему мнению, день удался. Все лучше, чем выслушивать долгие тоскливые речи. Адалульф был воином не из последних, и он вышел, одетый в доспех, опоясанный мечом, и с копьем — фрамеей. Он был уверен в себе, пока не увидел своего противника. Против него вышло настоящее чудовище.

17

Описанное событие произошло в реальной истории в это же время, в 628 году.

— Питтон! — радостно заревели присутствующие.

Этого воина знали тут все. Его голова возвышалась над остальными почти на локоть, и самые рослые воины едва доставали ему до подбородка. Его плечи входили не в каждый дверной проем, и он на спор поднимал коня. Очертания решения Господа Бога по этому спору становились все более осязаемы. Питтон был довольно богат, да и сейчас, судя по довольной морде, он тоже получил немалую сумму в золоте. Он частенько выходил на Божий Суд, и пока не проигрывал. Роскошный доспех из железных пластин, стоивший огромных денег, обтягивал мускулистую тушу, словно перчатка. На голове его был шлем, украшенный затейливой чеканкой и позолотой, а пояс стоил небольшое состояние. Он не взял меч. На этот бой Питтон вышел с копьем и булавой и, судя по всему, он прекрасно знал, что делает, ведь он был гораздо сильнее своего противника. Борода бойца доставала почти до пупка, как и у многих из его народа, называемого «длинные бороды», лангобарды.

— Начинай! — крикнул король Ариоальд. — И пусть сам господь рассудит наш спор.

Адалульф начал осторожное движение по кругу, короткими уколами прощупывая оборону противника. Тот отвечал, и сухой стук копий разносился эхом, отражаясь от каменных стен. Опытные воины проводили связку за связкой, целя в лицо и ноги. Адалульф был подвижнее своего врага, и он широким взмахом рассек тому голень. Зрители разразились криками. Питтон взревел, видя, как кровь заливает его стопу, и перехватил рукой копье противника, вырвав его у него из рук. Размахнувшись, Питтон ударил врага кулаком в грудь. Крепкий доспех смягчил удар, но Адалульф упал, сбитый с ног. Питтон взлетел в немыслимом прыжке и ударом булавы смял шлем придворного, залив утоптанную землю двора кровью. Все было кончено. Господь милосердный высказал свою волю, а королева Гундберга признавалась невиновной судебной инстанцией, высшей из всех возможных.

— Пойди сюда! — Добрята махнул рукой готу из своей охраны, что восторженно орал рядом с ним. — Беги отсюда со всех ног! Герцог Арехис скоро будет тут, и он очень зол. Экзарх Исаак продал тебя.

— Понял, король, — Виттерих разом растерял все веселье. — Вот ведь крыса ромейская. Должен буду тебе. Досмотрю, чем закончится все, и сразу же уйду.

А франки, получив желаемое, успокаиваться не желали. Они перешептывались, поглядывая на Добряту, а потом граф Ансовальд снова вышел вперед.

— Король, мы хотели спросить тебя. Кто это сидит рядом с королевой? И почему у него волосы, словно у потомка царственного рода?

— Это мой гость, король Хильдеберт, сын Теодориха Бургундского, — с акульей улыбкой ответил правитель лангобардов. — Он приехал ко мне прямо из Константинополя, где жил все эти годы.

— Король Хильдеберт давно пропал, — сказал побледневший граф. — Это самозванец.

— Я так не думаю, — пожал плечами Ариоальд. — Сам император считает его королем, а еще у него есть грамота от епископа Рима, которая возвращает ему Бургундию. Всех, кто не примет законного короля, он отлучит от церкви. Мне, конечно, на этого епископа плевать, у нас тут своя вера, но, согласись, такие грамоты налево и направо не раздают. Как тебе такое, посол?

И Ариоальд захохотал, наслаждаясь унижением высокомерных франков. Еще и десяти лет не прошло, как лангобарды платили им дань, а тут такой повод расквитаться.

— Я хотел бы передать подарок дядюшке Хлотарю, — Добрята встал с кресла. — Принесите мой лук!

Слуги королевы сноровисто метнулись к двери, прибивая к ней кольчугу, а Добрята натянул тетиву здоровенного лука. Виттерих, улыбавшийся во весь рот, поднес ему колчан. Он не мог пропустить такое зрелище. Добрята взял в руку стрелу. Сегодня не до красот, он работает на результат. Каждая стрела была произведением искусства. Длинная, тяжелая, с острым трехгранным наконечником из лучшей новгородской стали. Добрята отошел от двери на двадцать шагов, раздвигая волны любопытных. В пронзительной тишине раздался скрип мощного лука, натянуть который здесь смог бы, пожалуй, только Питтон, а уж попасть из него в цель — и вовсе никто. Германцы луки не жаловали.

С жалобным звоном кольчуга пропустила удар, а стрела вошла в полотно двери, вызвав восторженный рев присутствующих. Воинское мастерство тут уважали все. В цель одна за одной легли еще четыре стрелы, прибив кольчугу к дереву, а Добрята отдал лук Виттериху, который смотрел на него восторженными глазами.

— Вот мой подарок дядюшке! — показал он на кольчугу насупившимся франкам. — Передайте ему, пусть ждет в гости и готовится отдать мое наследство.

— Вместе с дверью передайте! — король Ариоальд хохотал, всхлипывая от смеха, и колотил себя ладонями по коленям. — Вот это подарок! Готовьте пир! Будем короля Хильдеберта чествовать!

* * *

— Вот так все и было, — изрядно хмельной Виттерих отставил от себя кубок. — Так что служить я этому королю буду со всем удовольствием. А за герцогство — и подавно.

— Тогда готовься, — ответил Самослав. — Скоро в Бургундию два десятка воинов пойдет, из баваров и лангобардов. Как морда заживет, примешь командование.

— Да дьявол с ней, с мордой. У меня и так от баб отбою нет, — пробормотал Виттерих, устраиваясь поудобней на столе. Настойка было непривычно крепкой, и он уже спал сном праведника.

Глава 9

Ноябрь 628 года. Новгород. Словения.

Осенняя распутица сменилась холодами. Тут зима наступала рано, заковывая жидкую грязь в ледяной лубок, и это было хорошим временем. Лютая стужа еще не наступила, а непролазная топь на дорогах уже закончилась. Год прошел неплохо, и закрома были забиты зерном, рыбой и прочей снедью. Делать в весях было совершенно нечего, и родовичи потянулись в боярские усадьбы и города, где стояли мануфактуры. Отхожие промыслы прижились как-то очень быстро, и за небольшую плату и еду селяне трудились до тепла, вычесывая шерсть или лен, валяя сукно или заготавливая впрок дрова для государевых винокурен. Княжеским указом была установлена оплата за день работы — две копейки медной монетой, солью или зерном. Так работящая семья могла за зиму на свою корову заработать, а это ж богатство целое! Те, кто вдоль Дуная жил и коня имел, шли в извоз, зарабатывая на купцах, что из Империи возвращались посуху. По льду реки этот путь вдвое быстрее был, чем тянуть баржу на бечеве. Так и ходили они от одного постоялого двора до другого, что протянулись цепью от Ратисбоны до самых Золотых Ворот Константинополя. Правда, в словацких землях жупан Любуш этот промысел под себя подмял, платя родовичам те же две копейки в день.

А в Новгороде каменные работы вновь встали до весны. Городским стенам осталось вырасти локтя на три-четыре всего. Потом мастера выложат башни и зубцы, и окончена работа. Соберут они семьи, и двинут в Братиславу, чтобы превратить эту глухомань в место, где бьется пульс жизни. А вот князь Самослав и зимой находил себе работу. Или же работа находила его.

Мастер Кирилл, который был родом из Александрии Египетской, бережно развернул перед ним полотно, в которое было завернуто то, над чем он безостановочно трудился последние несколько месяцев. Кубок из мутноватого стекла вырвал из князя восторженный вопль.

— Ай, молодец! Получилось, все-таки! Как же ты без соды смог это сделать, а?

— Да сода — не главное, ваша светлость, — ответил смущенный мастер. — Песок хороший найти — вот задача!

— Нашел? — жадно спросил князь.

— Не нашел, — честно признался мастер. — Пришлось речной песок взять, самый чистый из того, что попалось, а потом промывать бессчетное число раз, сушить в печи, молоть мелко и снова промывать и сушить. Чтобы ни соринки туда не попало, ни частички глины. А вместо соды известь и буковую золу использовал. Вот, получилось кое-что. Но работа очень грубая, государь. В Александрии надо мной смеяться будут, если узнают, что я такое стекло сварил.