Принц Лестат

– Ты хочешь сказать, что эти клетки можно разглядеть под микроскопом? – уточнил Грегори.

– Нет, – покачал головой Фарид. – Мне этого так и не удалось. Я распознаю свойства этого существа по его поведению. Когда смертный превращается в вампира – как будто щупальце, отросток этого чудовища проникает в новый организм, укореняется в самом мозгу хозяина и медленно начинает его преобразовывать. Старение останавливается. Алхимическая кровь существа точно так же трудится над кровью смертного, медленно впитывая ее и преобразуя то, что впитать не удалось. Так происходит со всеми биологическими тканями – вошедшая субстанция становится единственным источником изменения и развития клеток. Улавливаешь?

– Ну, да, по-моему, я это всегда понимал, – сказал Грегори. – И теперь, чтобы работать и дальше, ему нужна новая человеческая кровь.

– И какая цель всего происходящего? – вмешался Флавий.

– Превратить нас в идеальных носителей, идеальных хозяев, – пояснил Фарид.

– И пить кровь, всегда пить кровь, – прибавил Грегори. – Заставлять нас снова и снова пить кровь. Я еще помню, как страшно кричала царица в первые месяцы. Ее терзала невыносимая жажда. Вселившееся в царицу существо требовало крови. Рыжеволосая ведьма сказала, что до того это существо поили Кровью и теперь оно хочет еще.

– И все же, я не думаю, будто это и есть основная цель, – возразил Фарид. – Или хоть когда-то было основной целью. Впрочем, я вообще не уверен, что это существо сознательно ставит перед собой хоть какие-то цели! Да и есть ли у него вообще сознание? Вот главная загадка, которую я бы хотел разгадать. Наделено ли оно самосознанием? Быть может, оно обитает в теле Мекаре как самостоятельное, сознающее себя существо?

– Но в самом начале, – напомнил Грегори, – другие духи сообщили ведьмам-близнецам, что Амель, войдя в Царицу, утратил сознание. Они сказали: Амеля больше нет. Сказали, Амель потерялся, растворился в Матери.

Фарид засмеялся себе под нос и уставился в пламя.

– Я был там, – настаивал Грегори. – Я сам помню, как близнецы все это рассказывали.

– Ну разумеется, был, но мне прямо удивительно, что даже теперь, пережив столько поколений, ты все еще веришь, будто бы колдуньи и вправду разговаривали с этими духами.

– Не верю, а знаю!

– В самом деле?

– Да! Знаю! – твердо ответил Грегори.

– Что ж. Может, ты и прав. Может, духи правы – и это существо и в самом деле растворилось, лишилось разума и сознания – но я поневоле сомневаюсь. Говорю тебе, это все не о развоплотившихся сущностях. Эта тварь, Амель – нечто огромное, необъятное, да при этом еще крайне сложно и хитро устроенное… оно полностью изменяет своего носителя, связывает и присоединяет к себе… – Тут он снова перешел на научный язык, понятный Грегори не более, чем голоса дельфинов и птиц.

Грегори со всех сил пытался уловить его мысль, пытался увидеть стоящие за этой мыслью картинки, образы. Общий замысел. Но видел, скорее, ночное небо, сплошь усыпанное бесчисленными звездами – случайный узор светящихся точек.

Фарид тем временем продолжал:

– … Подозреваю, эти существа, которых мы вот уже тысячи лет зовем призраками или духами, так вот – эти существа добывают все, необходимое им для существования, из воздуха – а как они проникают в нас, и подавно неведомо. Подозреваю, на свой лад это даже красиво – ведь все в природе прекрасно, а духи – частицы природы…

– Красота, – перебил его Грегори. – Я верю, что во всем сущем есть своя красота. Свято уверен. Но мне еще лишь предстоит найти красоту и связность в науке – а не то я никогда не сумею понять, о чем ты говоришь.

– Послушай, – мягко сказал Фарид, – меня сделали вампиром именно потому, что все это – мое поле, мой язык, мое царство. Тебе и не надо полностью овладевать этим языком, до конца понимать мои объяснения. Все равно ты поймешь не больше, чем способны понять Лестат, Мариус или Маарет – или миллионы людей, которые не в состоянии впитать и использовать научные познания за пределами лишь самых простых и прикладных применений…

– Да, тут я ущербен, – кивнул Грегори.

– Но поверь мне, – продолжал Фарид. – Поверь, что я занимаюсь исследованиями за нас всех и что ни один смертный ученый никогда не сравнится со мной и никогда не сможет изучать того, что изучаю я. Не думай, что они не пытались – пытались, еще как.

– Знаю…

Грегори вспомнились те давние ночи 1985 года, после знаменитого концерта Лестата. Ученые только что не ползали по парковке вокруг здания, собирая обгорелые останки жертв.

Он наблюдал за ними с холодной отстраненностью.

Однако из их стараний не вышло ровным счетом ничего, ничего путного. Не более, чем выходило из тех случаев, когда какому-нибудь умнику удавалось захватить вампира, запереть в лаборатории и изучать, пока вампир не сбежит – каким-нибудь весьма впечатляющим образом – или он не будет еще более картинно освобожден. Результата – никакого. Ну, если не считать того, что теперь в мире насчитывалось тридцать-сорок полубезумных ученых, на потеху всем утверждающих, будто вампиры и в самом деле существуют и они их видели собственными глазами. Научный мир заклеймил их презрением, изгнал из профессии.

Было время, когда Грегори спешил покинуть безопасность своего пентхауса в Женеве, чтобы спасти любого незадачливого вампира, которому не повезло попасть в очередную тайную лабораторию, в руки правительственных агентов. Грегори всегда старался как можно скорее выручить собратьев и уничтожить все следы и доказательства. Теперь же он уже не утруждался. Игра не стоила свеч.

Во-первых, все твердо знали: вампиров не существует. И многочисленные забавные романы, телесериалы и кинофильмы про вампиров лишь подтверждали общее мнение.

А кроме того, пойманные вампиры почти всегда сбегали. Очень уж они были сильны. Если их удавалось застать врасплох, в минуту слабости, они приходили в себя, выжидали подходящей минуты и соблазняли своих тюремщиков льстивыми посулами – а потом крушили черепа, разносили лаборатории и снова скрывались в тени безбрежного и великого мира Бессмертных, не оставляя ни единого доказательства, что им довелось выступить в роли лабораторных мышей.

Впрочем, даже такое случалось не часто.

Фарид прекрасно знал об этом. Кому и знать, как не ему.

С их помощью – или без оной – Фарид мог и сам изучать все, что ему только заблагорассудится.

Он засмеялся. Легко и весело, от всего сердца. От уголков зеленых глаз разбежались морщинки. Ну да, прочел мысли Грегори.

– Ты снова прав! Еще как прав! А некоторые из этих разнесчастных, подвергнутых остракизму ученых, соскребавших с грязного асфальта маслянистые остатки сожженных чудовищ, теперь работают на меня, в этом самом здании. Таких ревностных учеников еще поискать!

Грегори улыбнулся.