Принц Полуночи. Трилогия

А если он догадается? Энцефалография прошла незамеченной, но она и результатов никаких не дала. А про кровь он понял. Спорить, правда, не стал. Хмыкнул только:

— Мата Хари. Рыжая. — И, после паузы — его за одну только эту паузу убить захотелось. — В смысле каштановая.

У-у… гад!

Но он сказал, что верит: здесь не выстрелят в спину. И обманывать это доверие нельзя. Никак. Ни за что. Дело не в том даже, что, обманув Зверя, Ула рискует потерять его. Просто одно дело, когда человека кирпичом, и совсем другое — когда делаешь ему больно.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Он боится смерти. И боится огня. Для Олега огонь и смерть — синонимы. Я пытался вылечить его от этого, но не смог. Хуже того, он почти убедил меня в том, что его страх обоснован. Я понимаю: на самом деле это не так, но в этом вопросе мой мальчик оказался упрям, как целое стадо ослов. И у него есть на то основания.

После смерти Марины Чавдаровой… Кстати, у меня много времени ушло на то, чтобы научить Олега говорить именно так: «смерти», а не убийства. Увы, говорит он одно, а думает совсем другое. М-да. В общем, после ее смерти мой мальчик был в совершенно невменяемом состоянии и меньше всего готов к контактам с кем бы то ни было. А тут, извольте видеть, приезжает человек — живая легенда, непосредственное начальство того самого мастера, который и втянул Олежку во всю эту грязь. Как он мог на меня отреагировать? Убить — нереально. Остается не замечать. Совсем.

Должен сказать, что мастера Олег винил во всем в последнюю очередь. Он понимал прекрасно, что сделал все сам и спрос в первую голову с него же. Во всяком случае, он спрашивал именно с себя. И только когда я сумел наладить с мальчиком контакт, когда я рассказал ему обо всей подоплеке, о закулисной стороне того, что случилось, Олежка нашел в себе силы хотя бы выглянуть из ямы, в которую сам себя загнал. Там даже не яма была — могила.

Я отдал ему мастера и не ошибся. Подарив этому зверенышу чужую жизнь, я купил его душу. Это была честная сделка, добровольная и, главное, прошедшая без всякого принуждения.

А потом нам пришлось бежать.

Олега увозили из города на машине. Воспользоваться услугами аэрофлота показалось мне слишком уж рискованным. Как выяснилось, я был совершенно прав. Потому что машина перевернулась и взорвалась. Согласитесь, что взрыв автомобиля не так бросается в глаза, как взрыв пассажирского лайнера. С чего я взял, что самолет тоже мог взорваться? Дело в том, что машина, в которой везли Олега, потеряла управление в тот самый момент, когда загорелся интернат, где он жил и где, как предполагалось, он должен был находиться этой ночью. Во всяком случае, сам Олег утверждал, что это произошло одновременно или почти одновременно. Погиб водитель. Погиб охранник, которого я приставил к мальчику. А Олежка остался жив.

Он рассказывал мне потом, что «забрал жизнь» охранника и шофера. И оба они умерли в нем второй раз. А сам он, точнее, его собственная жизнь, осталась нетронута. Представьте себе мое тогдашнее состояние. Я ведь был скептиком, как большинство людей моего поколения. Но мальчик… на нем не оказалось ни царапины.

Но это практическая сторона дела. А есть еще лирика. К моему глубочайшему сожалению, без нее не обошлось. Какое-то время Олег провел в огне, придавленный трупом телохранителя — здоровенного парня весом килограмм под девяносто. Труп горел. Машина горела. Все вокруг полыхало. И только когда тело охранника выгорело достаточно, чтобы из-под него можно было выбраться… я не знаю, сколько прошло времени.

Мы ехали следом, но мне пришлось задержаться в городе, так что разрыв получился солидный. Когда моя машина подъехала к месту катастрофы, Олег сидел на обочине и смотрел на огонь. Помню, он совершенно спокойно дождался, когда я открою дверь, забрался в машину и сказал мне:

— Я не умер. Больше никогда не делайте так.

У меня, знаете ли, годы ушли на то, чтобы привыкнуть к странностям моего мальчика. А к тому моменту мы знали друг друга от силы полтора дня. В общем, мне потребовалось немало времени, чтобы понять — взрыв автомобиля Олежка напрямую связывает с пожаром в интернате. Я хотел инсценировать его смерть, и в итоге он едва не погиб по-настоящему. В огне. Так же, как все те детишки, что остались в детдоме. Все бы ничего, но есть одна маленькая деталь: я ничего не говорил Олегу об этой инсценировке. Откуда он узнал, скажите на милость? Вот и я не знаю.

Однако вполне понятно, почему мальчик вбил себе в голову: смерть не успела тогда, но она наверстает упущенное. И это будет именно огонь. Он считает, что живет… взаймы, если можно так выразиться. Незаконно. Против правил. Как вам будет угодно. Разубедить его, повторюсь, у меня так и не получилось. Думаю, что уже и не получится. Впрочем, убежденность в незаконности собственного существования Олегу не слишком мешает. Он просто взял за правило всегда держать в запасе не меньше двух жизней. На всякий случай.

Дело в том, что во время той злосчастной катастрофы жизнь водителя ушла на то, чтобы спасти Олега от смерти, а жизнь охранника — на лечение. Тогда он сделал это бессознательно. И было это пять лет назад. За прошедшие годы мальчик многому научился.

Он отнюдь не бессмертен. К сожалению. Олежка утверждает, что бессмертие невозможно. Просто его жизнь сродни старым компьютерным играм. Если Олег успевает сделать запас, он становится практически неуязвимым. Разумеется, можно рубить его топором с интервалом в полминуты и рано или поздно отнять последнюю жизнь. Но это, сами понимаете, никому в голову прийти не может. Тем более что в большинстве случаев посмертные дары дают себя знать совсем не так явно. Они гарантируют везение. Просто. Очень. Как в сказке. С каждым из нас такое хоть раз в жизни да случалось.

Знаете, наверное, как это бывает. Скажем, шли вы вдоль стены дома, вдруг сделали шаг в сторону, ни зачем, даже не особенно задумываясь, а сверху — сосулька метра на полтора. Знакомая ситуация, не так ли? Хотя бы потому, что такие моменты обычно не забываются. Мистика ведь! Чудо, можно сказать. Да, а для Олежки это вполне объяснимая физика.

На него однажды съехал с моста автобус. С пассажирами. Дело было зимой, за городом. Вечер, снегопад — видимость почти нулевая. Автобус снес ограждение моста и рухнул вниз. Вы знаете, он упал не на трассу внизу, а в сугроб на обочине. Туда сгребли снег, а вывезти еще не успели. Пассажиры, по-моему, всем кагалом в ближайшую церковь отправились — Богу свечки ставить. Ну… я их понимаю, еще бы не понять. А Олег до дома добрался только благодаря тому, что машина, на которой он ехал, была проснувшаяся ,живая, если вам угодно.

Я его видел на следующий день — мальчик шевелился с трудом. Его от стены к стене мотало. Я в ближайшем зоомагазине купил сразу два десятка морских свинок, привез к Олегу и всех убил. Олежке на глазах полегчало, хотя убийства он не одобрил. Морские свинки ему симпатичны. Вот мышей или кроликов — это пожалуйста. Но не нашел я кроликов.

Смешно? А мне вот тогда не до смеха было.

Весь запас посмертных даров и немалая толика собственных сил ушли на то, чтобы автобус не накрыл его автомобиль. Он и не накрыл, как я уже говорил — в сугроб упал. И получилось, что вместо одной-единственной, своей, жизни, Олежка спас что-то порядка, сорока человек. Упади автобус чуть в стороне от снежной горы, и эти сорок жизней мальчик забрал бы себе. А так…

Он, кстати, обычно не делает большого запаса. Два, максимум три посмертных дара. А все сверх того расходует очень щедро. Чужие жизни ведь годятся не только на то, чтобы тратить их вместо своей. Чужие жизни — это еще и сила. Энергия, если хотите.

Если жить так, как живут обычные люди: спать по восемь часов, ну или хотя бы по шесть, не перенапрягаться, помнить о смене дня и ночи, тогда и одной, своей собственной жизни хватает надолго. Но у Олега бывают периоды увлеченности чем-либо, когда он забывает о времени и окружающей действительности. Сейчас ему девятнадцать, и я боюсь даже предположить, сколько высших образований он успел получить к этому возрасту.