Принц Уэльский

Это будет потом. А сейчас яма закопана, маскировочная траншея проделана, и надо как-то доковылять до воды. И она ползет, пуская слюну от страшной усталости.

Ползет уже сто миллионов лет.

Петенька замолчал и закрыл глаза.

Я тоже молчал. В окна сырого, прогнившего общежития смотрела глубокая ночь.

– Да...- сказал я.- Понимаю. Но что ты будешь там делать?

– Займусь подводными съемками. Буду оформлять альбомы для разных издательств. А главное - устрою образцовую черепашью ферму. Такие есть, и давно! Компания "Caribbean Conservation" накрывает ямы с яйцами проволочной сетью, собирает в нее молодняк, самолетами отправляет его в охраняемые районы и выпускает у берега.- Петенька возбужденно сел.- Черепаху можно держать в тазу, в ванне - ничего сложного! Надо только дважды в день менять воду, давать свежий корм и не забывать про антигрибковую мазь. А некоторые "абос" аборигены - даже и воду не меняют.

– Ленятся?

– Да нет... Выставляют клетки на отмель, а прилив и отлив все делают сами. Ты не хочешь поехать со мной?

Я закашлялся.

– А что такого?
– энергично продолжал Петенька, с надеждой глядя на меня.Конечно, к этой стране на хромой козе не подъедешь, но... Семьи у тебя нет, карьера явно не светит, временную визу я тебе всегда устрою. А дальше посмотрим... При их безлюдье и просторах стоит сделать один шаг в сторону от цивилизации - и пробабилитность того, что кто-то когда-то спросит у тебя документы, равна нулю! Даже в туземную лавочку гонять на моторке буду я. И фермой моей власти будут довольны... А может, мы тебя со временем и легализуем. Пиши себе, читай в тишине... А?

– Заманчиво, конечно...- сказал я.- Спасибо, Петенька. Ты только какой-нибудь чушке вроде Глызина не расскажи свою сказку. А то поднимут они с Сэмом Афанасьевым архивы, откопают утаенное инородцами завещание Миклухо-Маклая в пользу ЗАО "Русич" со штаб-квартирой в Сан-Франциско... и твоих черепашат никакое ЮНЕСКО не спасет. Он, кстати, не знает, где твой мухопитомник?

– Не волнуйся. Так что, едем?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу становиться в позу, но я привык к своей стране. А потом, кому там нужно то, что я пишу?

– А здесь кому?
– Он криво улыбнулся.- Посмотри на себя.

– Нет, лучше ты на себя...

– Родители меня отпускают. А остальным наплевать, наплевать, что бы ты там ни говорил о родине!
– крикнул он.

– Хорошо. Мне не наплевать.

– Тебе?
– Он широко раскрыл глаза.- Я тебе нужен?

– Но я же тебе, оказывается, нужен...

Мы долго молчали, не глядя друг на друга. Потом он опять нахмурился.

– И что нас ждет рядом с глызиными? Любоваться на них всю жизнь? Ну нет!

– Я тоже не могу им помешать как надо бы. Но пытаюсь.

– У тебя есть свой Риф?

– Да. Единственное, что реально осталось.

– Покажешь?

– Конечно. Ты, Петенька, хорошо учился в школе?

– Прилично!

– Я был уверен. Значит, ты найдешь его на карте в два счета. Скажи, откуда этот отрывок?

Я сунул руку в тумбочку, набитую книгами, и вытащил не очень толстый зеленый томик с цифрой "5" на корешке.

– Вот, слушай: "Все похоже на правду, все может статься с человеком. Нынешний же пламенный юноша отскочил бы с ужасом, если бы показали ему его же портрет в старости. Забирайте же с собой в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом! Грозна, страшна грядущая впереди старость и ничего не отдает назад и обратно! Могила милосерднее ее, на могиле напишется:

"Здесь погребен человек!" - но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости..."

Он сделал движение, словно хотел закрыть лицо руками.

– Я никогда этого не слышал,- тихо и уверенно сказал он.- Я бы не забыл. Кто это?

– Гоголь. "Мертвые души". Если хочешь, возьми с собой.

Он взял.

– И это они хотят заглушить матом...- Петенька вдруг оживился.- Знаешь, что я сделаю? Позвоню завтра, раскошелюсь - на святое дело не жалко. А потом придут двое ребят... один повыше и с залысинами, у другого сломан нос... и оставят от этих курсов груду мусора!

– Ну вот... Не все же здесь такие, как Глызин! Оставите кучу бедолаг без крова - и все. А дядю моего хорошо отблагодаришь? Нет уж, Петенька, хуже, чем они сами себе делают, им никто не сделает. Решай лучше свою судьбу!

– Я еще ничего не знаю,- сказал он через пару минут, вздохнув.- Мне надо подумать... Но, наверное, с завтрашнего дня я начну сворачивать дела.

Однако завтрашнего дня не оказалось.

Я появился в нашем недолюксе около семи вечера и сразу почувствовал: что-то случилось! Будучи примерным мальчиком, Петенька никогда не разбрасывал своих вещей, а сейчас они валялись как попало, словно кто-то совершил жадный и стремительный обыск. Самого Петеньки нигде не было, хотя я был уверен, что он рядом. Я заглянул в ванную, во все туалеты, наконец подошел к знакомой железной двери и увидел невероятное: она была приоткрыта... "Ремонтируют",подумал я со слабой надеждой, хотя ремонт был почти закончен. Миновав пещеру унитазов, я внедрился в щель и проник в бывшую Петенькину комнату.

Она была пуста. Но дверь в коридорчик кто-то распахнул, и оттуда слышались хриплые, возбужденные голоса. Я двинулся туда, дверца мухопитомника была также распахнута, и под его мерзкими сводами, среди луж и кала стоял Петенька в двубортном костюме и при галстуке. Но галстук съехал набок, костюм был грязен, а лицо его я никогда не забуду - дикое, перекошенное, зверское. Перед Петенькой на коленях и чуть ли не в луже коленями стояла плачущая Дрель, протягивая ему сорванные с ушей золотые серьги, но он не замечал ее... И ни одной мухи!

– Что случилось?!
– закричал я.

Петенька, очнувшись, повернул ко мне меловую маску лица и прохрипел:

– Рашида... племянница ее... выследила! Готовилась...- как в бреду, бормотал он.- С машиной... с контейнерами... с напарником! Жестоко найду... страшно...- Лицо его стало почти человеческим.- Страшно,- повторил он уже не угрожающе, а жалобно, как ребенок, которому рассказали плохую сказку.

Я отвернулся и вдруг услышал за спиной нервный смех.

– Петенька, ты в порядке?

– Это я над тобой смеюсь,- сказал он, глядя на меня.- И над Дрелью... Видишь, какая я... мразь!

Все-таки он был сильный человек.

– Ее поймают,- сказал он вяло,- но мне это не поможет. Шефы будут рады дать мне пинка... Или закабалят на всю жизнь. Надо выиграть время, пока никто не узнал...

– Время? Для чего?

– Спасибо тебе,- быстро продолжал он, не слушая,- успокой Дрель, она не виновата, а мне нужно быстро, сейчас же, триста фунтов! Со счета

не снять - догадаются...

– Кто догадается? О чем?

– Ладно, я знаю, кто мне даст.- Он по-прежнему не слушал.

– Только не на Пречистенку!
– в ужасе сказал я.- Слышишь?

– Ах, да хватит уже меня воспитывать!
– рявкнул он, покраснев.- За-хочу к таким мерзавцам пойду, что ни тебе, ни Глызину во сне не снились!..

Примерно через час на безлюдной набережной мы обнялись и расстались. Мне не хотелось возвращаться в свою комнату. Прислонившись к парапету, я долго смотрел на темную воду, электрический космос другого берега и высотное здание напротив меня. В этом доме не горело ни одно окно, только небольшой прожектор на крыше, и там, в неярком конусе света, на огромной высоте кто-то стоял и следил за нами. Ему, наверное, видна была половина Москвы - тысячи бетонных прямоугольников, тысячи черных и горящих точек, неподвижных и медленно ползущих в ущельях улиц. Кто он, рабочий, сторож?.. О чем бы я спросил его, если бы мог? Когда исчезнут эта темнота и тишина? Но ведь я сам знаю, что завтра утром... Откуда-то долетел бой часов, конечно же, по радио. Кремль был отсюда слишком далеко. А тот, на крыше, все стоял и не шевелился. Мне вдруг стало тоскливо. Я повернулся и пошел в общежитие.