Принц
Шрифт:
– Мы заметили. Но не подали виду.
Кристиан допил чай и наполнил следующую чашку.
– Значит, мое фото вас двоих... и что с того?
– Кто-то прислал мне его по почте. Оригинал.
– Кто?
Кингсли покачал головой.
– Вот это действительно вопрос.
– Какие-нибудь идеи на этот счет?
– Ни одной. Оно было отправлено анонимно. В качестве угрозы или предупреждения... или, возможно, банальной провокации.
– Угрозы? Разве секрет, что ты и отец Стернс были вместе в школе?
Кингсли снова что-то услышал в голосе
– Не секрет, что мы вместе учились в школе. Non. – Кингсли ждал и позволил тишине между ними, заполнить комнату, словно прибывающей водой.
– Твоя сестра...
– начал Кристиан и остановился.
Кинг ничего не ответил. Он видел сотни людей, близких к тому, чтобы сорваться, и знал это выражение в их глазах. В этот момент Кристиан стоял, балансируя на краю скалы, скалы вроде той, что убила Мари-Лауру. Не нужно сейчас ничего не делать, надо просто позволить ему упасть.
– Ты и Стернс…
– Что насчет нас?
Кристиан уставился на свои сцепленные руки.
– Она пришла ко мне однажды... в слезах. Она сказала, что думала, будто Стернс, что ее муж был влюблен в кого-то другого. Она сказала, что он никогда не…
– Притрагивался к ней.
Кристиан встретился глазами с Кингсли.
– Я не поверил ей. Кроме священников и нас здесь никого не было. Она была единственной девушкой на много миль вокруг. И даже если бы было иначе, разве можно влюбиться в кого-нибудь больше, чем в нее?
– Он мог, - сказал Кингсли, не сумев сдержать оттенок гордости в голосе.
Он, возможно, уже потерял первенство своей любви для Сорена в сравнении с чувствами к его Малышке, но когда-то именно Кингсли был победителем.
– Он любил тебя.
– Кристиан сказал эти три слова так, словно обнаружил Святой Грааль.
– Всю свою жизнь я задавался вопросом… смерть Мари-Лауры - это как рана, что не зажила. Почему она умерла. Что заставило ее... ты и Стернс. Я подозревал, но никогда не верил.
– Что ты подозревал?
Качая головой, Кристиан оглядел комнату, словно никогда не видел ее прежде.
– Свадьба. Я наблюдал за вами тремя. Мари-Лаура не могла перестать пялиться на него. Конечно. Она была невестой. Но ты не смотрел на нее, на твою собственную сестру, которая выходит замуж. Ты смотрел на него. И он...
– И он смотрел на меня.
– Господи Боже…, - его старинный друг поставил чашку чая обратно на стол и уставился на него. Он пробежал пальцами сквозь волосы, или то, что от них осталось и потер свое лицо. Его руки повисли по бокам, и он выпрямился.
– Перед окончанием школы… перед летними каникулами... тебя отнесли в лазарет. Ты…
– Non. Это не так. Это не было... мне сложно объяснить.
– У тебя было так много подружек.
Кингсли встал и подошел к Кристиану.
– У меня до сих пор их много. Как там в том стихе? “Нет ни еврея, ни грека, нет ни раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского ибо все вы одно в постели Кингсли”?
Он потрепал Кристиана по щеке в снисходительной
манере. Его друг вздрогнул, поймал себя на том, что вздрогнул, а затем рассмеялся.– Это должно быть какой-то перевод “К Галатам”* (Прим. Послание к Галатам — книга Нового Завета, написанная апостолом Павлом и адресованная христианской общине Галатии), который мне не знаком.
– Это мой личный перевод. С тобой все в порядке, Кристиан? Выглядишь немного бледным.
– Я справлюсь. Может быть. Я пытаюсь, уложить в голове все это... хотя, некоторые вещи обрели смысл. Стернс всегда был таким отчужденным.
– Просто так получилось... мы были всем друг для друга. В эту школу, кроме медсестры, не ступала ногой ни одна женщина.
– Медсестра Джен, в возрасте девяноста лет и весом в сто девять килограммов.
– Exactement. Точно.
– И твоя сестра, - напомнил ему Кристиан.
– И моя сестра.
– Значит, кто-то отправил тебе мою фотографию, где вы со Стернсом. А ты и Стернс были…
– Мы были любовниками, Кристиан, - поддел Кингсли. – Ты священник, а не девственник.
Кристиан одарил его полуулыбкой.
– Правда. Ты говоришь “были”. Это действительно дела минувших дней. Он священник сейчас. Он не может…
– Не беспокойся о le pr^etre. Он и я далеко в прошлом. Его прихожане поклоняются ему почти так же, как Богу. Он никогда не предавал их доверие.
– Хорошо… это хорошо. Я никогда бы не рассказал, конечно. Я не могу рассказать ничего из этого никому. Но я буду лучше спать, зная, что ваше прошлое в прошлом.
– Так и есть. Или было. Кто-то знает о нас. Или думает, что знает.
– Были какие-то другие угрозы?
– Были инциденты. Кое-что было украдено из моего дома. В детскую спальню отца Стернса вломились. Но я не могу говорить об этом.
– Ты думаешь, - начал Кристиан, и остановился.
– Я имею в виду, вы были на скале, где нашли Мари-Лауру.
– Я был там, да.
– Зачем?
Кингсли уставился на Кристиана.
– Je ne sais pas. Я не знаю. Воздавал дань уважения. Она была всем для меня после смерти родителей. У меня почти не было отношений с бабушкой и дедушкой, которые взяли меня к себе. Они любили меня, потому что я был их внуком, и ни по какой другой причине. Но Мари-Лаура, она сделала все, чтобы приехать в Америку, чтобы быть со мной. Pourquoi?
Кристиан посмотрел на него пустым взглядом.
– А почему ты спрашиваешь?
– повторил Кингсли.
– Я не уверен. Просто мысли. Ты не думаешь, что кто-то считает, будто ее смерть не была несчастным случаем? Что если кто-то подумал… если кто-то обвинил вас? Без обид, но я помню ее первый день здесь лучше, чем помню твой первый день здесь. Черт возьми, лучше, чем я помню мой собственный.
– Я почти не обиделся. Я никогда не встречал ей равных по красоте. Ты думаешь, что…
Кристиан подошел к окну скита и отодвинул занавеску. Он указал на горный хребет, где Кингсли и Сорен стояли менее часа назад.