Принцесса для великих королей

Слишком приятно.

Ощущение чужого тела, тяжести и жара заставляло и мое тело гореть. Ночная сорочка не сильно помогала: казалось, что я тоже голая, что обнаженная кожа Эрона сродни расплавленному металлу, обжигает, но не причиняет боли. Я робко пошевелилась под ним, о чем тут же пожалела: его… его… мужское достоинство вполне себе отчетливо упиралось мне в бедро.

— Ну что ты замерла? — хмыкнул Эрон. — Я не против, если ты подвигаешься еще. Это, знаешь, в такой ситуации весьма приятно. Шучу. Лежи смирно и получай удовольствия.

— Я смотрю, кто-то чрезмерно болтлив, — сказал Иштон, который продолжал держать меня за руки, поглаживая их.

— А я вижу, как кто-то увлекся лицезрением соблазнения, забыв, что и сам участник. Алисия, ты не обращай на него внимания, в постели он то еще бревно.

— Пфф, — я не удержалась — уж больно смешным казался диалог братьев, когда я тут полуголая, Эрон голый, а Иштон лежит одетый. Когда кто-то возбужден так, что у меня на бедре скоро синяк останется, но в то же время продолжает препираться и шутить. Все напряжение как-то разом ушло. Стало легче и проще. Они — Эрон и Иштон — совсем не бояться показать себя с другой стороны: не такими величественными, не такими серьезными или суровыми. Так почему я лежу и думаю, как правильно себя вести?

— О чем задумалась, принцесса?

— Да вот думаю, не заснули ли вы там. — Набравшись смелости, я поцеловала Эрона в плечо — куда дотянулась — и улыбнулась.

— Иштон, кажется, скоро будем соблазнять не мы, а нас. Давай подключайся, покажи свои телеса, чтобы у принцессы последние глупые мысли из головы выскочили.

Иштон ничуть не уступал Эрону, пожалуй, был лишь чуть стройнее. Если движения Эрона были порывистыми и резкими, он снимал с себя одежду по-военному быстро, скидывая как что-то ненужное и бесполезное, то Иштон двигался тягуче и плавно, словно он не раздевался, а танцевал. Тут не нужно было говорить, чтобы я не смела отворачиваться в смущении: оторвать взгляд было невозможно. Я даже забыла о том, что голый Эрон практически лежит на мне, мягко поглаживая живот, о том, что надо смущаться или чего-то стесняться. Все внимание занимал лишь Иштон — его тело, его движения, его волосы, которые казались струящимся шелком. И лишь прохладная рука Иштона, которую он положил на мое плечо, помогла сбросить наваждение. Возвращение в реальность было таким резким, что я вздрогнула.

— Еще боишься? — поинтересовался Иштон. — То расслаблена, то напряжена. Признаюсь, я не могу понять причину. Мы пугаем тебя? То, что внутри нас… Или сами мы?

— Не вы. И не звери. Я лишь немного пугаюсь, — ответила я. Сейчас смущение отошло на второй план, я могла поговорить практически без запинки. — Потому что… потому что я не понимаю, что вы делаете и зачем. Нет, я понимаю, в чем конечная цель, зачем вы все это делаете, вот только все происходит не так.

Наверное, неправильно говорить, что что-то не так, когда один жених лежит на тебе голышом, а второй пристроился сбоку. Зато я впервые увидела вытянувшиеся лица королей, так что, пожалуй, оно того стоило.

— А… как правильно? — спросил Эрон. — И где вообще говорится о том, что правильно?

— В книгах, — ответила я.

— Потом дашь почитать, посмотрим, что там такое «правильное». Самое правильное — это то, что нравится всем, — фыркнул Эрон. — Ну, или если хочется, то можешь озвучить, наша милая принцесса, которая очень любит книги, как правильно.

— Правильно трогать грудь и губы, а не… все остальное, — последние слова я говорила уже шепотом. — Наверное.

— То есть, как я понял, проблема в том, что мы с тобой, Иштон, два глупых короля, забыли о самом важном! Мы оставили шикарную грудь Алисии и ее чудесные губы без внимания. Какие мы нехорошие!

— Тогда надо срочно это исправить. Мы ведь хотим быть для нашей жены самыми лучшими? — сказал Иштон перед тем, как поцеловать меня.

Нагло, без привычной нежности, раздвигая мои губы и просовывая свой язык. Сплетая его с моим, вылизывая мой рот, Иштон ни на секунду не сбавлял напора. А вот Эрон осуществил свои угрозы и взялся за мою грудь. Сжимал в больших ладонях, к счастью, не слишком сильно, иначе я бы точно испугалась.

Иштон лишь на секунду прервал поцелуй, чтобы спросить:

— Алисия, мы исправились? Теперь мы все делаем правильно?

— Правильно, но мало, — я улыбнулась и потянулась к Иштону за очередным поцелуем, который прервала, чтобы спросить: — Сегодня ведь будет все?

— Что все? — переспросил Иштон. По его глазам видела, что он прекрасно меня понял, но почему-то решил подразнить. Так странно, обычно этим занимался исключительно Эрон, видимо, мужчины в постели и впрямь ведут себя чуть иначе.

— Вы… возьмете меня?

— Уже держим, — фыркнул Иштон. — Но ты права, Алисия, сегодня и впрямь будет «все». Невинной мы тебе не позволим остаться. Не волнуйся, тебе понравится.

Кто же знал, что «все» — это так? Так ярко, так сильно, когда к тебе постоянно прикасаются, целуют, гладят. Когда чужие руки такие наглые и сильные, бесцеремонные и нежные?

Я всегда смеялась, когда кто-то говорил про омут страсти и блаженно закатывал глаза. Зря. То, что я ощущала — настоящий водоворот, в который затягивало, не оставляя и шанса на трезвость мысли. Какая разница, что я веду себя не как принцесса, не чинно и церемонно? Если так приятно, когда ловкие руки снимают с меня остатки моей ночной рубашки, а вторые — горячие — аккуратно, едва касаясь, гладят мое тело?

Эрон так и не слез с меня. И если его тяжесть и ощущение гладкой кожи раньше были просто приятны, то сейчас сводили с ума. Забыв о разумных доводах, я сначала осторожно, а потом все увереннее гладила его по плечам и рукам, трогала грудь со стальными мышцами. И, видимо, слишком увлеклась, потому что Иштон весьма чувствительно прихватил губами кожу на шее, чуть прикусывая зубами. Он лежал сбоку от меня, и я почему-то посчитала, что Иштон будет участвовать лишь номинально: держать за руку, гладить время от времени, аккуратно целовать и успокаивать. Но когда он понял, что я слишком увлеклась Эроном, переключил внимание на себя. И впрямь. Не вдвоем, не по очереди, а втроем. От самого начала до самого конца. И я была от этого в полном восторге, забывая о сомнениях и вопросах.

Оробела я лишь один раз: когда Эрон положил руки на мои коленки и развел ноги в сторону. И хоть я вся дрожала от нетерпения и желания, которое топило тело в жаре и неге, я невольно потянулась к Эрону, желая его остановить. Я не боялась боли, не думала о ней, но что-то внутреннее и инстинктивное заставило меня это сделать.

— Тш-ш, принцесса, все будет хорошо. Смотри на меня, не отвлекайся, тебе ведь нравится, когда я трогаю тебя? — прошептал Иштон. — Эрон сейчас ничего не сделает, не бойся, мы обязательно тебя предупредим.

Мне нравилось все, что Иштон со мной делал. И то, как он сжимал мою грудь, и как целовал ее, и как ласкал затылок, как прижимался ко мне. Я расслабилась, забыв о страхе, растворилась в чарующем шепоте.

— Ай! — вскрикнула я больше от неожиданности, чем от боли: Эрон вошел в меня резко, заставив замереть испуганным кроликом и вдыхать через раз.

— Очень больно? — заботливо спросил Эрон.

Пожалуй, с той болью, какую я почувствовала, когда драконы ставили мне печать, эта не сравниться. Скорее неуютно, немного неприятно между бедер, но, в целом, терпимо. Хотя, кому я вру? Физически, может, и не самые лучшие ощущения, но при взгляде на сдерживающего себя Эрона сердце стучало как бешенное, а в животе растекалось тепло, словно я выпила чашу хорошего вина. Да и Иштон не дремал: гладил нежно, утешающе, легонько целовал мои мокрые щеки. Неужели снова расплакалась?