Принцесса и маг зимы, или Переписать судьбу

Ави полюбовалась собственным отражением и радостно воскликнула:

— Ой, какая я тут красивая! Посмотрите!

Рэйб и феечки поддержали её. А в другом зеркале, рядом, отразились мы с Яром. И, прижавшись к сильному, надёжному плечу мага, я улыбнулась:

— Знаешь, так странно. Ещё ночью я была совершенно несчастной, а сейчас полна надежд, и сердце вот-вот запоёт. С чего бы это, а?

На его месте Сиэн разразился бы какой-нибудь слащавой речью. А Ярвенн… тот просто наклонился ко мне и начал целовать, да так, что дух захватывало! Я крепко обняла его, и сердце затрепетало от бешеного, неописуемого восторга. Даже без крыльев я сейчас могла воспарить, так хорошо и уютно мне стало.

И пусть бы это длилось вечно!

IV

— Доброе утро, принцесса Риатэль.

Именно с этого традиционного приветствия начинался каждый день в Замке-Артефакте. Ещё в детстве я запомнила живой Замок как невероятное чудо, где достаточно пожелать, и перед тобой появится забавная игрушка или пирожное. В памяти Замка хранилось множество знаний о предметах, которые он мог создать; иллюзиях, которые были правдоподобны от первого до последнего штриха. И самой замечательной иллюзией была упитанная, размером с кота, белая мышь в золотом ожерелье, которая стояла сейчас на пороге моей комнаты.

Я улыбнулась ей, отбросила одеяло и села.

— Эллейн. Приветствую.

— До утренней трапезы осталось полчаса, — церемонно пропищала мышь, — надеюсь, вы не опоздаете, принцесса Риатэль. Нельзя нарушать правила Замка!

Я послушно кивнула, выбралась из кровати и, попросив у Замка деревянную лохань с водой, зубную щётку, мыло и полотенце, принялась умываться. Правилам Замка была, похоже, не одна сотня лет, и хотя они постоянно нарушались, ни Эллейн, ни самому Артефакту не надоедало играть в эту бесконечно повторяющуюся игру.

Мышь ждала, играя с яркими бусинами своего ожерелья. Ни она, ни эта комната, обставленная совсем просто — кровать, тумбочка, стол и пара стульев из карвалийской сосны, — не поменялись за то время, что меня здесь не было.

— Ваш отец тоже встал поздно, — сообщила Эллейн, — а сейчас говорит с Риком по серому камню-переговорщику.

Торопливо расчёсывая волосы перед высоким, в полный рост, зеркалом в золотой раме, я поинтересовалась:

— О чём же разговор?

Замок, видимо, решил, что в этой беседе нет ничего секретного, поэтому охотно пояснил:

— О негодяйке, давным-давно изгнанной из рода Ари. Её зовут Эйнеке.

Эйнеке… Я собралась с мыслями, вспоминая, почему мне так знакомо это имя. Точно! Когда на академию напали маги Сайнистерского Ордена, серая драконесса Эйнеке из рода Ари совершила предательство, помогая им! На самом деле, глава Ордена использовал её как орудие, суд учёл смягчающие обстоятельства, как и юный возраст предательницы — ей было семнадцать лет, — и в тюрьму её не отправили. Но старейший дракон Ари исключил девушку из рода, а это означало, что она лишилась драконьих способностей и стала человеком.

Я вспомнила ещё кое-что.

— Эйнеке — предательница и негодяйка, которая училась вместе с Кэрхильд и безуспешно пыталась разлучить её с Альтеном. Ненавидела, обзывала «ведьмой» за тёмный дар…

— Вот это и весело, — послышалось нечто похожее на хмыканье, — потому что ведьмой теперь пристало называть саму Эйнеке. Дааль считает, что она и некая Скейда — это одно и то же лицо. Возраст, внешность — всё сходится. Ещё есть, как он выразился, косвенные признаки…

— Погодите, — растерялась я, — но ведь Скейда — настоящая ведьма! У неё были лечебные травы, порошки, многое другое…

Замок-Артефакт, похоже, знал об Эйнеке побольше моего.

— Когда предательница осталась без магии, её отослали жить в деревню. Там она стала ученицей местной лекарки — травницы, тоже прослывшей ведьмой, — рассказал он. — Драконы Ари притаскивали Эйнеке всякие волшебные штуки, чтобы облегчить ей жизнь. И должны были присматривать за этой негодяйкой. Но что-то пошло не так, и она исчезла…

«Шагнула в портал, который вёл в соседний мир! — сообразила я. — А как освоилась, встретила Краснобородого Феки и начала его обольщать!»

— Потом её следы вовсе затерялись, — словоохотливо продолжал Замок, пока я надевала тёмно-голубое платье и прилаживала на волосы серебряную диадему. — Рик предположил, — тут он замолк, будто прислушиваясь, и заговорил снова, — что Эйнеке помог кто-то из её семьи. И Дааль с этим согласен. Сбежать, исчезнуть и затем превратиться в никому не известную Скейду, мирно жившую в городке Эйпри, сама бы она не смогла, — излагая это, Замок умудрился передать даже интонации моего отца.

Я в последний раз поправила диадему и осмотрела себя в зеркале. Вроде бы всё в порядке.

— И что теперь?

— Теперь квизари займутся семьёй Ари, — в рифму ответил Замок, и я невольно фыркнула, припомнив, как отец рассказывал про какого-то великана со звучным именем Гриндельтракс, который тоже любил говорить в рифму. Сейчас, наверное, этот Гриндельтракс был таким же старым, как зловещая Скейда.

— Хорошо, если удастся таким образом поймать ведьму, — думая об этом, я пошла следом за чинно шествовавшей Эллейн в столовую. Здесь всё было таким знакомым — коридоры, в которых прятались либо иллюзии, либо механизмы отца. По вечерам на стенах зажигались фейские огоньки, которые заменили прежние подсвечники. Замок-Артефакт, несмотря на любовь к ритуалам, охотно принимал все новшества, и на его башне уже много лет красовались механические часы с гербами Илль и Айм. Сейчас, когда я шагнула в столовую, пробило ровно девять.

— Риатэль, — отец, успевший закончить важную беседу, отложил переговорщик и обернулся ко мне. — Как там говорится: хрустальными ли были твои сны?

Он улыбнулся мне и почесал за ухом Дару, вольготно развалившуюся у него на коленях. Кошка скосила в мою сторону жёлтый глаз и продолжила мелодично урчать.

— Даже не помню. Светлого утра, отец, — я тоже улыбнулась, села за стол и попросила у Замка-Артефакта свежих булочек с изюмом, а ещё кружку с молоком. Замок добавил к этому яйца, масло, мёд, печенье и чай. А через какое-то время Дара, получив обещанное блюдечко с мелко нарезанным мясом, спрыгнула на пол и увлечённо взялась за еду.

Эллейн, как иллюзии, понятное дело, еда не требовалась. Поклонившись и сказав традиционную фразу: «Мне в радость служить вам», мышь вскоре исчезла.

— Как ты себя чувствуешь, Риатэль? — спросил отец, когда мы в молчании уничтожили пару особенно аппетитных булочек, и участливо посмотрел на меня. — Если понадобится помощь, обращайся. Ты же знаешь, что я всё сделаю ради тех, кто мне дорог.

О, я знала об этом. Слишком хорошо знала.

— Всё в порядке, — и это действительно было так. Я не чувствовала ни горечи, ни злости, ни обиды; я даже не испытывала ненависти к Сиэну. Всё, что всплывало на поверхность при мысли о нём, это брезгливость. «Белейший» просто был ничтожеством, до того помешанным на желании стать королём, что предал и запачкал ради этого саму фейскую сущность.