Принцесса Иляна

– Натру тебе хотя бы поясницу.

Он заметно хмурился, когда "чересчур заботливая супруга" с силой надавливала ладонью ему на спину, однако на другой день будто невзначай осведомился, а где сейчас та банка, с которой Илона приходила вчера, так что жена, собирая мужа на войну, упаковала в походные тюки дюжину таких банок. Упаковала бы и две дюжины, если б было место! А пасынку наказала следить, чтобы отец пользовался этим средством, не запускал здоровье, ведь пасынок должен был отправиться в поход вместе с отцом.

Отъезд назначили на начало декабря. День выдался погожий, хоть и холодный, но даже если бы с неба сыпал снег, или оказалось бы очень ветрено, Илона всё равно не изменила бы своего намерения проводить мужа и приёмного сына до самой Буды.

И тому, и другому следовало торжественно выехать из столицы вместе с королём, в свите Его Величества, поскольку Матьяш сделал из своего отъезда целое представление. Одной из главных фигур в этом действе помимо короля должен был стать "тот самый Дракула", сделавшийся верным королевским слугой, который по указанию своего господина "разорвёт всех нехристей на мелкие кусочки". Итальянские послы не сомневались, что случится именно так, а король всячески подтверждал, что они правы, и вёл себя будто охотник, показывающий гостям своего лучшего волкодава.

Уже сойдя с главного дворцового крыльца во двор, Матьяш, собирающийся сесть в седло, подозвал "своего кузена" и громко осведомился, готов ли тот "потрудиться на благо христианства", а затем напомнил, что сегодня место Ладислава Дракулы - возле короля. Муж Илоны был далеко не единственным "королевским капитаном" и к тому же недавно назначенным, так что ему полагалось бы ехать позади других капитанов, более заслуженных, но Его Величество решил иначе, и это чем-то напоминало приказ охотника своему псу: "Рядом!"

Илона, стоя на главном дворцовом крыльце возле тётушки, провожавшей своего венценосного сына, с трудом различала своего мужа и пасынка среди пёстрого скопления разодетых всадников. Дворцовые ворота, ведущие на одну из улиц Верхней Буды, ещё не успели до конца открыться, а народ, собравшийся посмотреть на королевский отъезд, уже кричал:

– Слава королю! Слава Христову воинству! Слава!

От этих криков звенело в ушах. Поплотнее закутавшись в накидку на беличьем меху и уже не надеясь разглядеть никого в толпе всадников, покидающей двор, кузина Его Величества думала о тех, кого провожала: "Возвращайтесь невредимыми".

IV

Илона впервые за долгое время почувствовала, что высокое положение не тяготит её, а радует. Будь она просто женой одного из королевских капитанов, пришлось бы по многу дней ждать писем из армии, но кузина Его Величества, то есть близкая родственница монарха, могла пользоваться услугами королевской почты, а королевские гонцы прибывали в Буду раз в неделю и так же часто увозили из столицы очередной запечатанный свёрток, полный различных посланий, в свою очередь запечатанных.

Кузен Матьяш охотно разрешил, чтобы в этих свёртках перевозились и письма "милой кузины", поэтому Илона без всяких угрызений совести пользовалась почтой по четыре раза в месяц.

Теперь вышивание по вечерам оказалось заброшено. Вместо этого Илона садилась за письменный стол, стоявший в одной из комнат, и, взглянув на свой всё больше округляющийся живот, говорила:

– А теперь, моя крошечка, мы станем сочинять письма к твоему отцу и к твоему брату Ласло.

В эти дни ребёнок уже начал шевелиться и Илона радовалась, что теперь может разговаривать с ним и получать что-то вроде откликов. Малыш, услышав про письма, толкал её разок-другой, будто говоря: "Давай", - и оставалось только взяться за перо.

За несколько вечеров как раз получалось два письма: одно для мужа и одно для пасынка, после чего Илона, даже не дожидаясь ответа, сразу же принималась сочинять следующую пару посланий. "Когда ответ придёт, я просто допишу в начало или в конец своего письма дюжину строк, - думала кузина Его Величества.

– А то придётся сочинять второпях, и я забуду сказать что-нибудь, что собиралась".

"Дорогой мой муж, - так она начинала каждое письмо к человеку, которого в мыслях всё чаще называла Владом, а затем сообщала.
– С тех пор, как ты уехал, прошло...
– и называла количество дней. Такое начало казалось подходящим, чтобы вспомнить что-нибудь примечательное из тех времён, когда супруги жили вместе, но, увы, воспоминания приходилось подбирать очень осторожно, ведь могло статься, что тётушка Эржебет повелела помощнику королевского секретаря, оставшемуся в Буде: "Все письма моей племянницы или те, которые ей предназначены, сначала неси мне, а уж после передавай по назначению".

Илона лишь вздыхала, когда думала, что не может напомнить мужу обо всех историях, которые слышала от него. Раньше, во время семейных застолий он часто рассказывал что-нибудь забавное про Матьяша, и теперь Илоне хотелось показать, что она относится к этим рассказам иначе, чем прежде, но как же покажешь, если тётя читает твою переписку!

К примеру, Илона прекрасно помнила историю о том, как её супруг поехал с Матьяшем охотиться на кабанов. Охота состоялась летом, недели через две после окончания свадебных торжеств, а на другой день, обедая дома вместе с Илоной и Ласло, муж взялся рассказывать. К столу подали жареную кабанятину, что и послужило поводом рассказать байку, которая в тот день Илону весьма смутила, но теперь забавляла.

– Приехали мы с Матьяшем и с его свитой на полянку, - говорил муж.
– Остановились, не спешиваемся, копья наготове: ждём, когда из кустов на нас выгонят кабанчиков. Ждём-ждём, а зверя всё нет. Я прислушиваюсь, не раздастся ли в лесу собачий лай. А Матьяш, как видно, решил, что я заскучал. Вот и решил Его Величество начать занимательную беседу. Спрашивает: "Как думаешь, кузен, что будет, если показать кабану его собственную харю в зеркале?" Я ответил, что у кабанов зрение весьма плохое. Тогда Матьяш говорит: "А отчего же ты не спросишь, почему я завёл речь о зеркалах?" Тут вдруг послышался лай, но нельзя же обижать Его Величество невниманием, поэтому я спрашиваю: "Почему же речь о зеркалах?" - а Матьяш говорит: "Я вот читал, что римляне так охотились на тигров, львов и пантер. Тигр видит своё отражение в зеркале, поэтому думает, что перед ним сородич, и не замечает, как из-за края зеркала высовывается смертоносное копьё". Я говорю: "Очень занятно, кузен". А собачий лай всё приближается. Вот уж и рога трубят, а Матьяш будто не замечает, голову запрокинул, в небо смотрит, говорит мечтательно: "Как жаль, что в наших краях ни тигров, ни львов, ни пантер не водится". Я отвечаю: "И в самом деле жаль". А сам уже не знаю, что делать: следить за ходом мысли Его Величества или за кустами, которые перед нами впереди. А Матьяш вдруг давай рассказывать нараспев что-то вроде: "Пастью раскрытой охотнику зверь угрожает! Зеркало тотчас охотник пред ним выставляет!*" ...Тут из кустов и впрямь пасть показалась, но только кабанья. Матьяш, как увидел, поднял копьё, да поздно. Зверь мимо него - шнырь. А вот второго кабанчика, который вслед за первым из кустов вынырнул, я успел копьём достать. Сейчас мы этого кабанчика и едим.

______________

* Из неоконченной поэмы Клавдия Клавдиана "Похищение Прозерпины".

______________

Помнится, Илона, сидя рядом с мужем и слушая эту историю, даже не улыбнулась, подумав, что он подсмеивается не столько над Матьяшем, сколько над собственным сыном: вот, смотри, если станешь слишком увлекаться книжной мудростью, то не сможешь себя прокормить. Зато теперь Илона улыбалась, вспоминая то застолье, и ей было удивительно, как она раньше не замечала, что её супруг - неплохой рассказчик, да и вообще он может быть приятен как человек, а не только как мужчина.