Принцесса льда
Шрифт:
– Почему у тебя скорость к концу фигуры падает? Да все потому же! Нет качественного скольжения на ребре! – горячился Сергей Васильевич. – В поворотах скоблишь лед, ход набираешь не в полную силу! Полюбуйся, какие следы после тебя остаются: утолщения, скребки, углубления! Вот кривизна, волнистость. Все это нужно убирать! А когда совершаешь переходный толчок, представь себе, что отталкиваешься на самокате.
И придирчиво, руки в боки, рассматривал лед в месте переходного толчка.
– Какой след должны оставить ребра? В виде усиков. А у тебя – усища!
Дальше началась возня с фигурами, в которых ребро в вершине поворота не меняется.
Петли у Маши выходили неплохо. Она представляла себе, будто коньком закручивает нитку в клубок, и рисунок получался вполне приемлемый, в форме капли. Но Сергей Васильевич и тут нашел, к чему прицепиться.
– И самое главное – свободная нога должна догнать опорную не раньше, чем та достигнет вершины петли. А не опережать ее на километр!
С крюками все было совсем никудышно. Сильно скрутить туловище перед поворотом не получалось. Рисунок, который оставлял Машин конек, оказывался настолько не похожим на тот, который Сергей Васильевич чертил на льду с помощью здоровенного циркуля, что Маша чуть не плакала.
– Фигура заковыристая, – утешал ее Сергей Васильевич. – Недаром у нее название такое зловещее, пиратское. Пираты при помощи крюков корабли на абордаж брали. И ты свое возьмешь, но не сразу, не вдруг. Приучиться рисовать крюки как следует – это тебе не стакан воды выпить. Хотя пить после них приходится много, – добавил он, усмехаясь. – Вспотеешь, пока над ними бьешься!
Маша потела, пила воду… и снова рисовала на льду крюки.
– Представь себе, – говорил Сергей Васильевич, когда они переключались на выкрюки – «крюки наоборот», – что свободная нога как бы тянет опорную за ниточку. И еще вот что. Когда ты на велосипеде едешь, смотришь прямо под колеса или вперед? Ясное дело – вперед. Тут то же самое. Применяй принцип слежения с опережением! Въезжаешь в поворот – мысленно представляй, как преодолеешь его вершину; а вершину проходишь – все внимание уже на выезде из поворота. Ладно, перерыв десять минут.
Во время одного из таких перерывов Сергей Васильевич подсел к Маше на скамеечку
– Кстати, – сказал он, – ты знаешь, что крюк изобрел Сальхов?
Маша непонимающе на него покосилась. О чем это он? Неужели из фигуры «крюк» получился прыжок «сальхов»? Или, наоборот, из прыжка родился крюк? Чепуха какая-то…
– Я имею в виду Ульриха Сальхова, шведского фигуриста, чьим именем назван прыжок, – пояснил Сергей Васильевич. – В его времена за наши с тобой фигуры можно было заработать олимпийское золото. Помнишь Панина?
– М-м-м… А, ну да, – убедительно закивала Маша, хотя фамилия «Панин» не говорила ей ровным счетом ничего.
Но еще не родился на свет человек, который ухитрился бы одурачить Сергея Васильевича убедительным киванием.
– Э-эх, Николая Панина-Коломенкина не знает, – сказал он с упреком. – Первого российского чемпиона Олимпийских игр! Автора первого русского учебника по фигурному катанию! Про его специальные фигуры тоже небось не слышала?
Маша жалобно шмыгнула носом.
– Ясно. Да здравствует ликбез. – Сергей Васильевич вздохнул и уселся поудобней. – Панин был пятикратным российским чемпионом по «искусству катания на коньках». Впервые – в тысяча девятьсот первом. Спустя, кажется, года два они столкнулись с Сальховым на чемпионате мира в Питере. Сальхов был уже, во-первых, сколько-то-кратным чемпионом, во-вторых, спесивцем, каких свет не видывал. А еще богатеем, с ноября по апрель прохлаждался в Швейцарии… Ну и тренировался вволю, само собой, – свободного времени у него было хоть отбавляй. А Панин служил клерком в конторе, с трудом выкраивал время для тренировок. К тому же был самоучкой. Ни в одной книге в те годы нельзя было отыскать четкую теорию катания, получить представление о механике движений. И Панин, катаясь сам и подглядывая за другими, по крупицам нарабатывал собственную теоретическую базу… Так вот, на чемпионате мира в тысяча девятьсот третьем году программа состояла из пятиминутного произвольного катания и «школы»: крюков и выкрюков, параграфов с петлями, «восьмерок» с «тройками» и скобками – словом, из всего вот этого, – Сергей Васильевич глазами показал на лед, исчерченный Машиными фигурами. – Сальхов делал модные в то время большие фигуры, Панин – фигуры помельче, которые оценивались выше. Но судьи отодвинули его на второе место. Немудрено: швед был непререкаемым авторитетом, держался надменно, безудержно восхвалял себя вслух после каждой исполненной фигуры. У Панина возникло неодолимое желание сбить с него спесь. Но ждать пришлось долго.
Только через пять лет, на Олимпийских играх тысяча девятьсот восьмого года, они снова схлестнулись… Комитет ИСУ [1] постарался – подобрал для Сальхова расчудесное лобби. Из пятерых судей трое заведомо были его апологетами. Один – от Швеции, другой – от Англии, но швед по происхождению, третий, личный друг Сальхова, – от Швейцарии, не выставившей на Игры ни одного фигуриста. Соревнования начались со «школы». Ходили слухи, что перед стартом Сальхов прошипел: «Я выведу его из себя!» Когда Панин исполнял «восьмерку», гаркнул на весь каток: «Это разве фигура? Она совсем кривая!» В том же духе комментировал каждую фигуру, выкрикивал ругательства и даже угрозы, а главный судья будто воды в рот набрал и отважился сделать Сальхову замечание лишь после того, как Панин потребовал от него вмешаться… Несмотря на психическую атаку, все фигуры Панин выполнил идеально четко, на голову выше остальных.– И победил? – спросила Маша.
– Победил бы, если бы судьи из Швеции и Швейцарии не опустили его на четвертое место. В итоге он оказался вторым. В знак протеста против судейского произвола отказался катать произвольную программу. Но, как говорится, конец – делу венец. А венцом соревнований были так называемые специальные фигуры.
– Тоже «школьные»?
– Нет, собственного изобретения. Каждый участник предоставлял судейской бригаде рисунки фигур, которые должен был перенести на лед. Они оценивались по новизне, трудности и исполнению. Увидев панинские чертежи, судьи дружно открыли рты и столь же дружно ломали головы, пытаясь уразуметь, каким образом возможно проложить эти фигуры по льду. Все четыре казались фантастическими, четвертая – невыполнимой. Слухи о панинской заявке разлетелись по катку. Взглянуть на чертежи мог любой фигурист или тренер. Сальхов с ними тоже познакомился. И тихо снялся с соревнований. А Панин получил рекордные за всю историю обязательных фигур оценки. Плюс золотую олимпийскую медаль. Плюс сбил с кого надо спесь. Перерыв окончен, – Сергей Васильевич легко поднялся на ноги. – Вернемся к нашим баранам.
Маша поднялась следом.
– Не больно приятно сталкиваться с заносчивыми соперниками… – он сделал короткую паузу, – …или коллегами. От их недоброжелательства никто не застрахован. Главное, помнить – придет время, когда «все напасти нам будут трын-трава».
Маша быстро взглянула ему в лицо. Ей почудилось или последние слова были с подтекстом?.. А Сергей Васильевич как ни в чем не бывало хлопнул в ладоши:
– Готова? Крюк назад-наружу!
Глава 11 Медаль высшей пробы
Все это было интересно, но не слишком утешительно. О том, чтобы в обозримом будущем сбить спесь с кого бы то ни было, казалось, нечего и мечтать. Шли дни, недели, а Маша все чертила на льду «восьмерки», круги и параграфы со скобками и «тройками», отрабатывала дуги и перетяжки. Порой Сергей Васильевич надевал на нее непрозрачные очки и велел исполнять фигуры вслепую. И как будто не помнил своего обещания – начать подготовку к соревнованиям «на днях»… Скобки, выкрюки, петли плавали перед глазами на уроках, снились по ночам. Маше казалось, что она просидит на «школе» до самой пенсии.
Не лучше дела обстояли и в зале. Вместо того чтобы разучивать с Машей движения рук, которые накладываются на хореографическую дорожку шагов в произвольной программе, Ирина Владимировна без конца заставляла ее качать спину. Хотя на занятиях по ОФП – общефизической подготовке – упражнения на укрепление спины Маша делала наравне с остальными фигуристами.
– Крепкая спина – твой главный и единственный стержень, – повторяла хореограф. – Без него ни туда и ни сюда. Ни прыжков, ни вращений!
И переключалась на работу над выворотностью, необходимой для «кораблика» и других элементов, где коньки ставятся пятками друг к другу. Подолгу мучила Машу станком и растяжками, учила садиться на «правильный» шпагат, при котором не травмируются связки. Или задавала ей позы спиралей и заклонов. Однажды они битый час отрабатывали спираль в арабеске – все ту же «ласточку». Маша должна была стоять в «ласточке» неподвижно, как статуя, и так долго, как сможет. Потом в той же позе с отягощениями – гирьками на веревочках, – которыми Ирина Владимировна обвешала ее, как новогоднюю елку. Потом без отягощений, качаясь взад-вперед. И снова с отягощениями. То на одной ноге, то на другой. Пот заливал глаза, гимнастический купальник лип к спине; вдобавок Машу начало подташнивать.