Принцесса на час

Он говорил весьма гладко, но я всё равно покачала головой:

— Простите, сударь, но я вам не верю.

На сей раз он кивнул.

— Я понимаю, мадемуазель, что для вас всё это оказалось слишком неожиданным. Но, быть может, если я дам вам время для того, чтобы вы могли спокойно поразмыслить об этом, вы придете совсем к другому выводу. Вдруг что-то в вашей памяти подскажет вам, что я говорю правду.

— И не надейтесь, сударь! — решительно заявила я. — Но даже если бы вы вдруг оказались правы, то не кажется ли вам, что герцог Эрсан слишком поздно проникся отцовскими чувствами? Если он столько лет предпочитал не вспоминать о том, что у него есть дочь, то я уверена, что он может продолжать делать это и дальше. А раз так, то наш дальнейший разговор становится бессмысленным.

— Но вы не правы, мадемуазель! — с горячностью воскликнул гость. — Его светлость всегда помнил о вас, и если прежде он не принимал участия в вашей судьбе, то лишь потому, что ваша матушка была против этого. Она не принимала от него никакой денежной помощи, хотя я лично несколько раз приезжал к ней по этому вопросу. И лишь однажды, на ваше шестнадцатилетие она позволила его светлости сделать вам подарок. Может быть, вы вспомните — это была серебряная брошь в виде цветка с сапфирами.

— И опять вы врете, сударь! — возразила я. — Да, я получила эту брошь пять лет назад, но это была фамильная драгоценность Легранов. Мой отец, когда еще был жив, просил подарить эту брошь мне на совершеннолетие. А в день свадьбы он подарил матушке такие же, в форме цветков, синие серьги!

Я выпалила это и осеклась, заметив улыбку на губах гостя. Не хотел ли он этим сказать, что серьги тоже были подарком герцога?

— Если вы обратитесь к ювелиру, мадемуазель, то он назовет вам подлинную цену этого сапфирового гарнитура, и вы поймете, что столь дорогие украшения вряд ли могли быть в семье провинциального шевалье. Вы можете сделать это завтра утром. А я вернусь сюда к обеду, и мы продолжим наш разговор.

Он поклонился еще ниже, чем прежде, и вышел. А я растерянно посмотрела на Рикарду, ища у нее поддержки. Но старая служанка только вздохнула:

— Боюсь, мадемуазель Луиза, всё то, что он говорил — истинная правда.

Глава 3

— С чего ты взяла это, Арди? — я села на ступеньку лестницы, а Рикарда, закрыв дверь, опустилась на стул. — Матушка что-то говорила тебе о герцоге Эрсане?

Служанка не смотрела на меня, теребя оборки на ситцевом переднике.

— Она не называла его имени, мадемуазель, но я поняла, что речь идет об очень знатном человеке. Она заговорила об этом лишь однажды, и то впоследствии, как мне показалось, жалела о своей откровенности. Вы тогда учились в академии, и мы праздновали ее именины вдвоем. Вот я и сказала ей тогда, что нужно бы ей снова выйти замуж, чтобы не чувствовать себя одинокой. А она ответила, что уже вышла один раз замуж без любви, и что никакой радости такой брак не приносит. А я спросила — разве же она не любила шевалье Леграна? Она ответила, что, дескать, нет, хотя всегда старалась быть для него хорошей женой, потому что была ему благодарна за то, что он очень выручил ее в трудную минуту, стал для вас хорошим отцом и никогда не упрекал ее за прошлое.

Отец умер, когда я была еще ребенком, и я почти не помнила его. Я знала его только по рассказам матушки. Но были ли эти рассказы полностью правдивы?

— Но если мой настоящий отец — герцог Эрсан, то как мне надлежит поступить?

Я никогда не боялась принимать решения, но сейчас пребывала в полной растерянности. И матушка, к советам которой я прежде старалась прислушиваться, не могла мне подсказать.

— Полагаю, вам следует познакомиться со своим отцом, — без тени сомнений ответила Рикарда. — Пусть он и не образец добродетели, но всё-таки он — ваш родной человек. И возможно, он всего лишь хочет вам помочь.

В этом она была права. Теперь, когда матушка болела, и я уже не могла вести с ней долгие вечерние разговоры, к которым привыкла с детства, я чувствовала себя ужасно одинокой. Я не хотела предавать ее, но, может быть, она сама предпочла бы, чтобы я дала герцогу шанс. Наверняка, когда она отправила мне письмо в академию, именно об этом она и хотела поговорить. Вот только сделать этого не успела, впав в забытье, в котором и пребывала до сих пор.

Но я всё еще не могла свыкнуться в этой мыслью и подсознательно отвергала такой вариант.

— Даже если он мой отец, Арди, как я могу простить его за то, как он поступил с матушкой? Он воспользовался ее зависимым положением, соблазнил ее, а потом прогнал.

Подумав об этом, я содрогнулась. Матушка тогда была моложе, чем я сейчас, и если она и допустила ошибку, доверившись сыну своего нанимателя, то винить в этом следовало совсем не ее.

— Может быть, всё было не совсем так, мадемуазель Луиза, — покачала головой Рикарда. — Мне показалось, что ваша матушка искренне любила его, а такое вряд ли бы было возможно, если бы он был совсем бесчестным человеком. Возможно, он и хотел жениться на ней, но был слишком молод, чтобы пойти против воли родителей и настоять на своем. Но, выходит, он помнил о вас все эти годы. А уж брошь, поверьте мне, и впрямь вещица дорогая. А если он не показался вам прежде, так, наверно, потому что этого не хотела ваша матушка. А сейчас он узнал о ее болезни и решил вам помочь.

— Значит, ты думаешь, что я должна поехать к человеку, которого никогда не видела, и который для меня совсем чужой?

Я нуждалась в том, чтобы она возразила, но она только скупо кивнула в ответ.

— Полагаю, так будет лучше, мадемуазель. Если вы останетесь здесь, барон Дюко не оставит вас в покое. Я знаю, вы хотели поехать в столицу, но это слишком опасно для молодой девушки. А герцог — всё-таки ваш отец. Возможно, он не признаете вас официально, но вы в этом и не нуждаетесь — у вас есть собственное имя. Но если он захочет помочь вам деньгами или протекцией — то стоит ли отказываться от этого?

Я ухватилась за эту мысль. Если герцог даст нам денег на лечение матушки, то я не имею права этим пренебречь.

Тот сапфировый гарнитур, о котором мы вспомнили сегодня, был продан еще месяц назад — и, боюсь, воспользовавшись моей неопытностью, ювелир с Ратушной площади не дал мне за него и половину его настоящей стоимости. Но нам нужны были деньги — никто из местных докторов не мог определить ни причину матушкиной болезни, ни способы ее лечения, и мне пришлось пригласить специалиста из столицы. Но даже доктор с дипломом магической академии не смог поставить точный диагноз — лишь посоветовал свозить матушку в канзийский Тулен, к источнику Святого Николая. Но денег на это у нас уже не осталось.

И хотя слова служанки звучали разумно, я всё-таки продолжала сомневаться. Мне казалось, что, познакомившись с герцогом Эрсаном без одобрения матушки, я вероломно вторгнусь в ее прошлое. В то прошлое, которое она пыталась сохранить в тайне.

— Нет, Арди, нет! Я скажу этому месье завтра, что не желаю знать никакого герцога!

Но ночь оказалась бессонной, и бодрствуя почти до рассвета, я многократно вспомнила каждое слово из вечерних разговоров. Оставшись здесь, я не смогу помочь матушке. Напротив, возможно, я лишу ее единственного шанса на выздоровление. Тулен находился за границей, в соседней Канзии, и даже если я найду работу, чтобы насобирать деньги на путешествие туда, потребуется не один год. Продержится ли столько матушка?

А если барон Дюко выполнит свою угрозу и добьется того, что нас выселят из этого дома? Куда мы пойдем тогда?

И хотя всё во мне противилось знакомству с герцогом Эрсаном, к утру я решила, что разумно будет хотя бы с ним поговорить. Он же не сможет заставить меня остаться подле него, если я не захочу этого делать? У него нет на это законных прав, и вряд ли он захочет публичного скандала.

Мы встретимся, я выслушаю его, быть может, найду оправдания тому, как он поступил с матушкой, и если он покажется мне неплохим человеком, то я хотя бы буду знать, что мы не одни на этом свете. А если он пожелает помочь мне деньгами, то я приму их на время — а потом, когда поступлю на службу, верну всё до последней медной монеты.