Принцип мести

С утра мы двинулись в путь. Путешествовали преимущественно пешком, как и подобает христианским мессионерам. В среднем мы проходили по пятьдесят километров в день, делая остановки в тени хлебных деревьев через каждые четыре часа пути. Маршрут в соответствии с картой, которой нас снабдили в китайском ресторане, определял Илия; он сложил ее гармошкой, как это принято у некоторых азиатских народов, в виде парабанка.

– В Бирме, куда мы сейчас направляемся, черные парабанки используются для документов и текстовых книг, – пояснил наш проводник.

– В России они используются в качестве шпаргалок, – поддержал разговор я.

– А что, есть еще и белые парабанки? – предположил Игнатий.

– Совершенно верно. Они представляют собой своеобразные картины, мастерски разрисованные и вызолоченные. Впереди нас ждет еще очень много интересного.

Что касается меня, то я верил в это безоговорочно – приключений на свою голову мы не искали, но в неизбежности таковых можно было не сомневаться.

Илия очень много расспрашивал о России и, как губка, впитывал в себя всю информацию о своей исторической родине. Рассказывал он и о себе. Оказывается, один из его предков был протестантским проповедником, положившим свою жизнь на алтарь служения Богу и сгинувшим в главном городе провинции Шаньси, печально известном поголовным избиением христианских мессионеров во время Боксерского восстания в Китае. Прадед его был белогвардейским офицером и окончил свои дни в Харбине. Восток давно манил Илию: практически половину всей своей традцатилетней жизни он провел в странствиях по дорогам Азии, посещал священные для буддистов места, видел архатов, чьи тела не разлагаются по причине святости умерших, и даже был удостоен чести говорить с далай-ламой на его родном тибетском языке.

– О чем же была ваша беседа? – спросил Игнатий.

– О религии всеединства. Ведь Бог – един, различна лишь степень религиозного фанатизма и нетерпимости людей, – сказал Илия. – Можно назвать это, вслед за Даниилом Андреевым, Розой Мира, суть от этого не изменится.

Он не стал развивать эту тему и на все дальнейшие расспросы отвечал общими фразами, очевидно, уклоняясь от обсуждения столь сокровенных материй. Игнатий решил не настаивать, переведя разговор в чисто познавательное русло. Нам, безусловно, следовало знать как можно больше о тех странах, через которые пролегал наш маршрут, и потому вопросы культуры и быта непальцев, равно как и бирманцев, интересовали нас особенно.

Расстояние между Непалом и Бирмой мы преодолели на каком-то пиратском вертолете, использовавшемся местными дельцами для нелегальной переброски людей, а также ввоза и вывоза контрабандного товара. Меня до сих пор удивляет, как он не развалился в воздухе: обшивка этой винтокрылой машины висела чуть ли не клочьями, внутри не было ни одного действующего болта – все покрылось слоем пыли и ржавчины. Спустя неделю после встречи в опиомокурильне мы уже находились в окрестностях Пагана в готовности выдвинуться далее на север вдоль реки Иравади. Для того чтобы не слишком выделяться на фоне аборигенов, мы приобрели по случаю бирманскую одежду – куртки, именуемые эйнджи, длинные юбки лоунджи, завязывающиеся на узел спереди, повязки на головы и сандалии на ноги.

– Тебе хорошо, – сказал я Игнатию, – ты привык щеголять в рясе. А каково мне?

– А тебе идет, – улыбнулся Игнатий. – Первый парень на деревне...

Илия ни с того ни с сего покатился со смеху – никогда бы не подумал, что он может так заразительно смеяться. По возможности деликатно я попытался выведать у него, в чем дело.

– Ты надел женскую юбку. Мы купили ее по ошибке.

– Да?

– Конечно. Посмотри – это тамейн, вот здесь закалывается булавкой.

– Что будем делать?

– Придется надеть штаны, а юбку обменять в ближайшем селении на что-нибудь более приличное, – сказал Игнатий.

Передвигались мы в основном на попутных двухколесных арбах, запряженных низкорослыми горбатыми быками, или одноконных двуколках – в них бирманцы ездили, как правило, на пони. Погода благоприятствовала нам – юго-западный муссон, сопутствующий дождливому сезону, прекратился, и теперь наступала пора пассата, несущего прохладу и обилие солнечных дней. Однако здесь нас подстерегала другая беда – пыльные бури, вызывавшие желтый туман, как в одной из сказок про волшебную страну Оз, который не рассеивался неделями.

Путешествие автостопом (лучше было бы сказать, «арбастопом») по экзотической стране было по-своему увлекательным: каждый день мы узнавали для себя что-то новое. Природа Бирмы очень богата и разнообразна – многоярусные леса, настоящие джунгли с эпифитами, заросли бамбука с высоким папоротником, саванна с ее «солнечными» лесами и латинскими деревьями, акацией, танакой и кустарником. Однако и здесь чувствовалось присутствие человека – мангровые деревья были почти повсеместно уничтожены (они использовались бирманцами в качестве дров), тиковые вырубки напоминали о том, что скоро придет черед и их древесных собратьев.

Повсюду нам попадались крестьяне, жнущие прямоугольными серпами. Картофельные поля мирно сосуществовали с плантациями каучуконосов, опийный мак рос в тесном соседстве с кунжутом и арахисом. Помимо этого на каждом шагу встречались рододендроны, дикорастущие бананы, китайские финики, манговые деревья и ямс. Так что умереть от голода или от истощения в этом благодатном краю было проблематично. Впрочем, мы особенно не баловали себя, находясь на подножном корму, – лишь изредка готовили знакомые нам по кухне дядюшки Су Кин Вона рисовые шарики, залитые молоком, и лапшу на кокосовом масле. Основной же пищей нам служили рыба во всех ее видах, фрукты, овощи и неочищенный рис, который мы ели горстями. Однажды нам удалось попробовать традиционный для этой страны рыбный паштет нгапи. Я предпочел бы более привычную для европейца свиную отбивную, однако купить ее было решительно негде, поскольку местные жители практически не употребляли в пищу мясо. Поэтому приходилось лишь с тоской в глазах взирать на маленьких диких бирманских свинок, расплодившихся в лесах и перелесках, испытывая при этом черную зависть к их беззаботной жизни.

Илия знакомил нас не только с нравами и обычаями бирманцев, каренов и шанов, но и с их историей, культурой – благо многочисленные архитектурные сооружения, разбросанные по всей территории загадочной страны, в которую нас волею судьбы занесло, постоянно давали к этому повод. Начав свой рассказ с древней столицы Паганского государства, основанного в начале третьего тысячелетия, наш гид поведал нам о ступах Бободжи и Пьяджи – уникальных цилиндрических массивах, стоящих с незапамятных времен на круглых террасах, о каменных урнах с захоронениями праха правителей эпохи пью, о храме, на позолоту которого ушло полтонны золота.

– Пагодами и пагодками увенчаны буквально все холмы и возвышенности Бирмы, – сказал Илия. – Это миниатюрные реплики Шуэтадона и Шуэзандо, храма в Пьи, возле которого мы еще побываем, – там по завершении наших славных дел мы встретимся с Анютой. Сооружение пагод – один из актов, ведущих к спасению буддиста.

– Выглядит довольно скромно, – заметил я.

– Это пагоды северобирманского типа, с большим колоколом и конусообразным завершением. В большинстве своем они выбелены, в отличие от «золотых» пагод Юга, которые мы увидим на обратном пути. Некоторые из них покрыты сусальным золотом. Навершие пагоды, иначе говоря, ти, усеяно драгоценными камнями и увешано серебряными колокольчиками. В ветреную погоду слышен их нежный звон...

Мы были зачарованы рассказами Илии и однажды попросили его показать внутреннее убранство одной из пагод, встретившихся нам по пути. Это было недалеко от Мьичины, довольно крупного города на севере страны, куда наша троица пришла через десять дней – воспользоваться железнодорожным транспоротм не было никакой возможности, поскольку почти все наши сбережения ушли на контрабандистскую «вертушку». Вынужденные экономить каждый джа (денежная единица Мьянмы), мы тратили наши скудные средства только на самое необходимое.