Принцип Парето

Но внутри неспокойно. К тому же несколько дней по утрам тошнит, а общее состояние оставляет желать лучшего. Я прошла курс лечения, а Костя контролировал посещение клиники и улучшения моего здоровья. Очень хотела второго ребёнка, стремилась к этому больше года, но сейчас, когда по всем признакам наступила долгожданная беременность, боюсь. Островский стал прекрасным отцом для Таси, но как он отнесётся к новости о собственном ребёнке? Гоню прочь навязчивые мысли, а через сорок минут частный самолёт поднимается в небо, чтобы доставить меня в Россию.

Смотрю в иллюминатор, уже тоскуя по Косте. Полтора года вместе, а каждый раз, словно первый. Во всём. Тяжело, со скрипом, Островский всё же открывается мне, делясь переживаниями, мыслями и воспоминаниями. Убеждена, как только он выскажется, получит возможность отпустить, полностью отдавшись настоящему. Иногда всё же Костя отгораживается от меня, размышляя о чём-то своём, но затем приходит, обнимает и лежит так пару часов. Я научилась читать его взгляды, безошибочно определяя настроение. Глаза – зеркало его души, а поступки громче слов.

Раннюю весну в Москве приятной не назовёшь. Думаю об этом, когда ищу глазами Гришу и знакомую машину. Парень машет мне рукой, окликая, и направляется ко мне.

– Привет.

Обнимает по родному, тепло и крепко.

– Привет, Гриш. Как ты?

– Лучше некуда. Заменив Парето на посту начальника охраны Альберта Витальевича, стараюсь соответствовать. Пока Аронов доволен, замечаний по минимуму. Но теперь у нас прибавился ещё и мелкий, как ты знаешь. Так что Виктория Андреевна с мальчиком в приоритете.

– На кого похож? – включаюсь в беседу, выспрашивая заранее нюансы.

С Викой созваниваемся, болтаем и обсуждаем взросление Ромы, но мне хотелось увидеть малыша воочию и подержать на руках. Возможно, скоро и нас с Костей накроют родительские заботы.

– На Викторию, – Гриша говорит уверенно, но затем снижает тон и поправляет: – Но Аронов всех уверяет, что на него. Мы все придерживаемся этой версии.

Хохочу, представляя, как все поддакивают Альберту, хотя налицо безоговорочное сходство с мамой.

– Тебе смешно, – фыркает Гриша, – а он до кровавых соплей готов доказывать, что сын – его копия.

– Поняла-поняла, – поднимаю руки, – похож на папу. Иные версии нежизнеспособны.

Как только подъезжаем к дому, и ворота медленно отъезжают, пропуская на территорию, волна воспоминаний окатывает потоком прошлого. Даже жар приливает к щекам, а в груди сдавливает. Здесь для нас с Костей всё началось когда-то, и сейчас, медленно отматывая временную плёнку назад, всё явственнее осознаю – так должно было произойти. Неслучайно я оказалась на том вокзале и попала в поле зрения полицейских, которые вовремя оповестили Островского. Всё решено за нас – давно и кем-то. Мы лишь бредём по звеньям цепи в нужном направлении, создавая свою историю и вплетая всё новые, созданные уже нами.

– Лена, – не успев выйти из машины, на меня набрасывается Вика, почти сбивая с ног. – Я так ждала тебя!

– Привет, – обнимаю в ответ ту, что за полтора года стала мне близким человеком. Вероятно, единственным, с кем я могу поделиться переживаниями и опасениями. – Мне нужно Альберту документы отдать, – похлопываю по толстой папке в руках.

– Потом, – цокает и тащит меня в дом, – сначала я. А то засядете на весь вечер с бумажками, не пробиться. Ромка как раз проснулся. Фото скидывала достаточно, теперь лично посмотришь и скажешь, на кого он похож, – тычет в меня пальцем прищуриваясь.

О, видимо, вопрос на кого похож ребёнок, стоит в этом доме остро, и Гриша преуменьшил масштаб проблемы. Малыш с пухлыми щёчками действительно копия мамы, что я и подтверждаю, аргументируя свои выводы. Вожусь с маленьким, пока он не засыпает, а затем спускаюсь в кабинет Альберта. Никаких изменений в обстановке, всё на прежних местах, включая небольшой столик, который так нравился Косте.

– Наболтались? – Аронов встречает вопросом. – Вика извелась в ожидании.

– Наболтались, – усаживаюсь в кресло напротив, подвигая папку к мужчине. – Костя просил передать документы: доверенность на ведение дел в нескольких компаниях, а также договоры, подтверждающие, что большая часть выкуплена по законам России и принадлежит другому владельцу. В Турции почти всё перешло в иные руки, по документам, конечно. Единственное, что осталось – кондитерские.

– Не сомневался, – довольно улыбается. – Островский, как знал, когда покупал, а я его отговаривал… Как он?

– Много улыбается, крепко спит, иногда рассказывает о прошлой жизни.

– Я рад. Правда. У него хватило ума, чтобы воспользоваться шансом, который подкинула судьба. – Аронов постукивает костяшками по столу, переводя взгляд в окно. – Знаешь, Костя когда сказал, что меняет планы, чтобы остаться с тобой и девочкой… Я вдруг подумал: если даже Островский решился на такой шаг, почему не я? Сделал Вике предложение. Нелепо, конечно, спонтанно, но она ответила согласием. И вот уже сыну три месяца. Она ребёнка хотела. Хотя бы одного. Но почему-то уверен, что и за вторым пойдём.

Аронов с такой теплотой говорит об отцовстве, что я невольно примеряю его эмоции на Костю. Не уверена, что Островский будет в таком же восторге, но тешу себя мыслями, что муж не просто так настаивал на моём лечении.

Три дня пролетают быстро в разговорах и воспоминаниях, а также анализе и разборе прошлых ошибок. У всех нас они были, но главное – осознать и сделать выводы. Мне не терпится вернуться. Именно сейчас вспоминаю тот момент, когда я три месяца провела без Островского, теряясь в неизвестности и переживаниях о его судьбе. Гриша везёт меня в аэропорт с большим запасом времени. Через несколько часов я увижу Костю. Он обещал встретить. А пока иду в туалет и делаю тест, который приобрела ещё неделю назад. Вот так: в неподобающей обстановке, поддавшись порыву, а когда вижу две яркие полоски, слёзы стекают по щекам от счастья.

Как и обещал, Костя встречает меня. Если до этого момента, сдерживалась, успокаивая себя и настраивая на лучшее, то, когда вижу улыбающегося Островского с букетом, выдержка подводит. Он такой непривычно милый, что я сразу обвиваю его шею руками и утыкаюсь губами в шею. Могу нарваться на недовольство, потому что муж не приветствует проявление чувств на публике, но, к моему удивлению, обнимает в ответ и даёт немного времени, чтобы прийти в себя.

– Что-то случилось? – тревога во взгляде выдаёт. Его вообще всегда выдают глаза.

– Я беременна, – с трудом шевелю губами, наблюдая за реакцией Кости.

В холодной синеве проскальзывает нечто едва уловимое, яркое, но также быстро исчезает. Но как только оказываемся в машине, Островский прижимает меня к себе, проводит носом по волосам и шумно выдыхает. Проявление радости, свойственное для Кости. Даже по силе объятий я могу определить, какие эмоции он испытывает в данный момент. Его немногословность и закрытость я приняла и смирилась. Доступ к нему имеют немногие, но мне и Тасе позволено больше, чем всем остальным.