Принцип Полины
Шрифт:
– Я, во всяком случае, прочел «Земляного червя» за одну ночь, – подхватил ее спутник, складывая мою раскладушку. – Могу поручиться, все ждут продолжения.
Со спальным мешком под мышкой бывший железнодорожник направился в подвал, сообщив, что завтрак для меня готов.
– У вас тут теперь и Дом творчества? – иронически осведомился представитель издательства.
Жанна Вуазен метнула на него недобрый взгляд и напомнила, что Раймон был членом читательского жюри премии Ливр-Интер, поскольку его вкусу можно доверять.
– Да, кстати, – сказала она, будто бы только что обнаружив конверт в своей левой руке, – Полина оставила вам письмо.
Она дала мне конверт. Ей явно хотелось, чтобы я тотчас же вскрыл послание. Так и не дождавшись этого, она с некоторой досадой отошла. Представитель последовал за ней
Здравствуйте, Куинси.
Мы не должны были этого делать, но я думаю, что мы поступили правильно. И потом, у нас не было выбора – по отношению к нему. Просто пообещайте не искать со мной встреч и не писать мне. Я с такой болью отрываю себя от человека, которого люблю, не для того, чтобы привязаться к заезжему незнакомцу.
Простите за резкость. Мне всегда было трудно выражать свои чувства, да и разобраться в них нелегко. Только в информатике мне удается находить верные решения.
Я смотрю, как Вы спите, свернувшись клубочком, в солнечном луче. Я надеюсь, что Вам еще захочется написать о Максиме, когда Вы вернетесь в парижскую круговерть. Мне отрадно в это верить. Я правильно сделала, похоронив прошлое влюбленной девочки с Вами, здесь, в этом волшебном магазине, где моя судьба сделала крутой поворот благодаря Жанне Вуазен. Если бы не она и не секция английской литературы, которую она создала для меня, мне бы никогда не достичь уровня, требующегося в Оксфорде.
Я стану чемпионкой паутины, Куинси. Охотницей-убийцей. Университет, в который я поступила, – центр планеты Веб, и мое место там. Поэтому Максим и порвал со мной. Он не хотел, чтобы я осталась ради него, чтобы упустила свой шанс из любви, из чувства долга, из жалости, – он говорит, что все это одно и то же. Верит он только в дружбу. Как и я.
Будьте его другом в память о любви, которой мы с Вами занимались для него. Согласны? Я поручаю его Вам. Даже если Вы не приступите сразу к книге о нем, постарайтесь завязать переписку. Опишите ему нашу ночь. Скажите, как я оценила его подарок. Какой свободной чувствую себя этим утром благодаря вам обоим.
Спасибо Вам, что были в моей жизни, господин писатель. Спасибо за наши с Вами несколько часов. Как мужчина Вы гораздо привлекательнее того образа, который создаете в Вашей книге и в Вашей голове. Я уверена, что очень скоро Вы найдете женщину, которая полюбит Вас за то, что это Вы. Не пользуйтесь больше Вашим парфюмом, хорошо? Я Вам советую «Habit Rouge» от Герлен. Ностальгическая нотка, гармония лесной чащи, ласковая глубина. Женщинам понравится.
Ваша (но это лишь формула вежливости)
Полина
– Тосты остынут! – крикнул мне из кухни Раймон.
Я сложил письмо и, сунув его в карман пижамы, сел за стол напротив него, перед целым ассортиментом домашних варений, окружавших налитую до краев чашку кофе.
– Я составлю вам компанию, – извинился он, вытряхивая из маленькой коробочки разноцветные таблетки. – Не сердце, так печень, вечно что-нибудь не слава богу.
Сочувственно кивая, я съел «вкуснейший бутерброд» – подгоревший хлеб, прогорклое масло и заплесневелый джем. Я был на седьмом небе. Даже бурда из железного кофейника показалась мне в это утро нектаром, смешавшись с воспоминанием о ласкающей себя Полине. Ее письмо было чистым счастьем. Я сам не знал почему. Она не открывала мне никакой перспективы, не давала никаких надежд и ни о чем не просила – разве что сменить одеколон и посылать открытки заключенному. Но я был без ума от нее, без ума от желания и от дружбы, – да, она права, это чувство куда богаче, куда многограннее и отраднее, чем собственническая любовь, делающая человека глупым, несчастным, отравленным, – во всяком случае, меня. Две безответные страсти – к преподавательнице сравнительной литературы в университете и к секретарше гаража «Рено» в Тионвилле – выжгли мое сердце.
Сейчас – возможно, впервые с отроческих лет – я был в ладу с собой и смотрел в будущее с надеждой. Я послужил sextoy [10] изумительной женщине, которая просила у меня прощения и побуждала соблазнять других с помощью более подходящего запаха, пока не настанет день, когда мы – она со своим оксфордским дипломом, а я с Гонкуровской премией (как знать?) – сможем вновь связать нить сексуальной дружбы, проморолик которой она показала мне. Что до Максима, я думал, он умрет в тюрьме. Я встречусь с Полиной на его похоронах, и мы объединим наши силы, чтобы отомстить и добиться его посмертной реабилитации. Жизнь улыбалась мне.10
Сексуальная игрушка (англ.).
– Совсем с ума посходили, – сказал отставной железнодорожник, пододвигая ко мне номер «Эко дез Альп».
С полным ртом я пробежал глазами отчет о моем приезде в Сен-Пьер. «Литературная премия следственного изолятора: запрограммированное фиаско». Тут обвиняли скопом и достойный сожаления выбор «парижской ложной ценности» в ущерб крупным местным авторам, и общественное движение тюремного профсоюза, перекрывшего заключенным «доступ к культуре», и нерасторопность снегоуборочных служб, помешавшую «ни в чем не повинным» читателям прийти в книжный магазин Вуазен, и, конечно же, присутствовала извечная полемика в адрес главы Генерального совета, чей «протеже», обвиняемый в убийстве, связанном с наркотиками, возглавлял жюри, которое сочло нужным увенчать лаврами «сомнительный роман», выпущенный издателем, опубликовавшим в свое время книгу о Шарле де Холле, предисловие к которой написал некий… Робер Сонназ! «Все сходится, и все объясняется» – заключал журналист, заклеймив таким образом «могильщиков литературы и общественной морали».
– Сожалею, – сказал я Раймону, возвращая ему газету, закапанную вареньем.
В другое время подобная статья обеспечила бы мне изжогу и бессонницу на неделю. Но сейчас мне было на нее плевать с высокой колокольни. Спасибо, Полина Сорг.
– Он настоял на том, чтобы лично проводить вас к поезду, в порядке извинения, – сообщил мне Раймон торжественным тоном.
– Журналист? – удивился я.
– Нет, президент. Я вас не тороплю, но поезд в 10.43. У вас осталось пять минут, если хотите принять душ.
Я отодвинул стул. Он удержал меня. Глаза его блестели, улыбка подрагивала.
– Знаете, моя Жанна, с ней не всегда легко, но она настоящая чародейка. Фея. Она чувствует скрытые в людях обещания. Полина и Максим – ее дети, должны были бы ими быть вместо этого паршивца, который… ну да ладно… Ну вот, и она так счастлива, что они к вам прониклись. И потом, вот что я вам скажу, не сочтите за похвальбу: все, что она сделала для меня, мсье Фарриоль, она может сделать и для вас. Она такая – превращает тыквы в прекрасных принцев. Вас ждет большое будущее.
Я поблагодарил его и побежал под холодный душ: бак успели изрядно опустошить, пока я спал.
– Раймон, упакуй пока его подарок!
Пять минут спустя я в своей вчерашней одежде, зажав между ног мой жуткий портрет в прозрачном пластике, томился ожиданием перед витриной между чародейкой и ее старым прекрасным принцем. Лучезарное солнце заливало безупречно расчищенную стоянку, ослепительные горы вырисовывались на фоне безоблачного неба, и мне было почти жарко в теплой парке.
– Вы уверены, что я не опоздаю на 10.43? – спросил я, глядя на часы.
– Если опоздаете, он отправит вас в Париж на машине, уж это-то он может для вас сделать, – отозвалась Жанна Вуазен. Она стояла, скрестив руки на груди, в позе потерпевшей, ожидающей обещанного возмещения ущерба.
У меня вытянулось лицо. Весьма приятное искушение не давало мне покоя последние четверть часа. Допустим, я опаздываю на поезд до Бург-ан-Бресс и – перст судьбы – перебегаю на соседний перрон, чтобы вскочить в экспресс до Гренобля. «Галери Лафайет», парфюмерный отдел, здравствуйте, Полина, у вас есть Habit Rouge от Герлен? Это все, что я запомнил из вашего письма, уж не обессудьте.