Принуждение к любви

–  А зачем им?
– махнул я рукой.
– Я тут с американской журналисткой разговаривал. Говорю: нехорошо бомбить другие страны и народы по собственному усмотрению и капризу, это на преступление похоже. А она в ответ: я за Буша не голосовала и даже допускаю, что американская политика может быть неидеальной, но… Но, говорит, вы должны понимать, что американская политика рождается из добрых, а не злых намерений! Представляешь? Какая-то младенческая наивность. Состояние сознания - доисторическое! Как будто ничего не было до них, а слова «Благими намерениями вымощена дорога в ад» никогда не были произнесены. И вообще, бесчисленных примеров того, как «добрые, а не злые» намерения оборачивались чудовищными злодействами…

–  Да, - уклончиво сказал отец.
– Но с другой стороны, вероятно, как раз духовная неискушенность и вот такая прямолинейность и лежат в основе американского духа. Который, заметь, торжествует во всем мире. Сомневающиеся и размышляющие редко оказываются на вершине. Тоже, между прочим, исторический опыт. Впрочем, бог с ними. Давай я тебе лучше про самостийную оранжевую Украину пару цитат зачитаю…

Отец покопался в папке и достал несколько листков.

–  Ну, слушай, что не самые глупые люди когда еще писали: «Ограничение поля единой культуры может быть желательно только для бездарных или посредственных творцов, желающих охранить себя против конкуренции…

Такие люди и будут главным образом оптировать против общерусской культуры и за вполне самостоятельную украинскую культуру. Они сделаются главными адептами и руководителями этой новой культуры и наложат на нее свою печать - печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности, мракобесия и, сверх того, дух постоянной подозрительности, вечного страха перед конкуренцией…»

Он посмотрел на меня и значительно поднял палец.

–  «Новое государство - это множество новых возможностей: депутатских кресел, дипломатических постов, министерских портфелей.

Скромный гимназический учитель в новой столице может рассчитывать на звание академика, ротный командир - на место начальника Генерального штаба…

Искусственная выделка нации, при неизбежном на первых порах безлюдье, всегда на руку слабым, неудачникам, в масштабе прежнего большого государства не преуспевшим…»

Я хотел тут кое-что возразить, но отец строго посмотрел на меня, и я прикусил язык.

–  Ты слушай, слушай… «Эти же люди, конечно, постараются всячески стеснить или вовсе упразднить саму возможность свободного выбора между общерусской и самостоятельно украинской культурой. Они постараются запретить украинцам знание русского литературного языка, чтение русских книг, знакомство с русской культурой».

Какое-то время мы обдумывали услышанное, а потом он спросил:

–  Ну как?

–  Ибн Джубайр отдыхает, - честно сказал я.
– Даже покруче будет. А это кто?

–  Николай Сергеевич Трубецкой… Вот такие мрачные прогнозы оставил он нам, и я молю Бога, чтобы эти предсказания остались только на бумаге. Знаешь, я сам, когда они отделились, думал: а вдруг они какую-то новую идеологию родят, которая и нам, русским, что-то новое откроет?

–  Может, еще и откроют, - заметил я.
– Ведь истинному христианину, как мне представляется, куда ближе предсказания одного из двенадцати апостолов - святого Андрея Первозванного. Побывав на Киевских холмах, он пророчествовал: «Поверьте мне, на них воссияет благодать Божья!» Отец кинул на меня быстрый взгляд, бросил папку на стол и, нервно побарабанив по ней пальцами, продолжил:

–  Очень хочется верить апостолу Андрею, но пока наши с тобой братья едва ли не самым важным событием в своей истории сделали голодомор. И это страна с таким богатым прошлым! Знаешь, это не от провинциальной ментальности, как некоторые пытаются представить. Ведь провинциализм - это не форма жизни, это форма мышления.

Вспомни, сколько мыслителей и державников дал этот край государству Российскому. А оттого, что кому-то уж очень надо вбить клин между двумя братскими народами. Советская власть преподнесла им подарок, от которого и избавиться нельзя, и жить сложно. Слишком большая страна, слишком много противоречий. Помнишь, Петр Первый с поляками за что воевал? За Киев с местечками. Вот тогда была и вся Украина! По большому счету, некоторым украинцам и сейчас больше и не надо. Прекрасно бы они жили на этом пространстве. Хрущи над вышнямы гудуть… А под киевскими каштанами долго теперь не будет мира. Ибо есть еще и другие люди - они мотор общества. И здесь беда в них самих, там теперь никто не хочет быть вторым. Все великие. А значит, согласно закону всех революций, должны уничтожать друг друга… И мир у них пока черно-белый. В этом все горе. Они еще не научились жить по-европейски.

–  К сожалению, это и наша беда, - добавил я.

И тут позвонил Прядко. И сообщил, что Литвинова, как выяснилось, ничем не били. Он сам ударился об острый угол мраморной крышки кухонного стола, там нашли волосы и кусочки кожи… Никаких сомнений у прокуратуры в этом нет.

–  А он один был?

–  Скорее всего, - ответил Прядко.
– Он приехал туда уже поздно вечером. Зима, темно - никаких свидетелей.

–  А отпечатки пальцев?

–  Милый, там дни рождения и юбилеи отмечали. Там пальчиков - на любой вкус и больше. Может, и твои есть.

–  Не понял?

–  Шутка это, Ледников. Так что отпечатков вагон и маленькая тележка, только что с ними делать? Куда засунуть?

–  Ну и что ты предлагаешь?

–  Предлагаю разделение труда. Мы еще немного покрутимся, в том числе и по установлению возможных свидетелей. А ты будешь, как белый человек, думать, размышлять… Тем более что-то у тебя там в загашнике есть, а, Валек? Кое-какие соображения? Чует мое сердце, - засмеялся Прядко.

–  Да ты, куркуль, тоже темнишь. А давай махнем не глядя, как на фронте говорят?

–  Да ты же обманешь, что я, тебя не знаю, - буркнул Прядко.
– Подсунешь какую-нибудь дрянь, дохлятину?

–  А у тебя-то что за золото с бриллиантами?

–  А у меня данные наблюдений, анализов, ответы на запросы, - похвастался Прядко, как турецкий барышник, впаривающий бедному туристу дерьмовую куртку из искусственной кожи.

–  Товар хоть куда, - засмеялся я.
– Только если бы там что-то реальное было, ты бы мне не названивал…

–  Ушлый ты!

–  Кстати, а что твое начальство? Давит?

–  По-моему, ждет указаний. Но сдается мне, несчастный случай им будет в самый раз. В общем, надумаешь что - сообщи.

Я отключил мобильник, вздохнул и потянулся. Отец меня не торопил.

–  Опять ты прав, - сказал я.
– Падая, ударился об острый угол мраморного стола виском.

Отец пожал плечами:

–  Поживешь с мое… Меня другое интересует. Мы можем все-таки понять, кому господин Литвинов в своей чудной конторе мешал? Кто были его враги?

–  По логике - воевал он с противниками своего босса Бучмы…

–  А на кой им его трогать? Чтобы на них все пальцем показывали? Слишком глупо. Вот если…

–  Что?

–  Если он, как говаривал товарищ Сталин, был двурушником.

–  В смысле?

–  Вдруг увидел, что позиции босса зашатались, и решил завести шашни с оппозицией. То есть стал играть против своих, сдавать какие-то секреты, продавать тайны. И это вдруг выяснилось.

–  Каким образом?
– послушно спросил я.

Отцу явно нравилось наставлять меня на путь истинный, у него заметно улучшилось настроение, и я, как мог, помогал ему, задавая бессмысленные вопросы.