Принуждение к любви
Шрифт:
Кошкарева встала.
– Простите, но мне придется вас покинуть, - торжественно известила нас она.
– Я назначила тут встречу нескольким людям, пойду их искать.
Она направилась к выходу, а мы с Разумовской проводили ее глазами. Потом посмотрели друг на друга, и Анетта насмешливо показала мне язык.
– Что-то я узнаю про тебя слишком много нового в последнее время, - сказал я, качая головой.
– С кем ни встречусь, все тебя знают.
– Тебя это беспокоит?
– обворожительно улыбнулась она.
– Тревожит, - уточнил я.
– Какие-то сомнения начинают одолевать, подозрения, нехорошие предчувствия…
–
– уставилась она на меня бесстыжими глазами. А потом, придвинувшись всем телом, страстно прошептала: - Желаю славы я, чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно!.. Чтоб громкою молвою все, все вокруг тебя звучало обо мне…
– Свежо предание!
– отбился я в том же духе.
– Эх ты, - притворно огорчилась Анетта.
– А я так старалась! Но расскажи-ка ты мне лучше, чего хотела от тебя эта хищная особа?
– А ты ее, кстати, откуда знаешь?
– Она выполняла какие-то поручения от нашей конторы и очень рвалась познакомиться со мной. Ну и познакомились.
– А ты знаешь…
– Знаю.
– Что ты знаешь?
– раздражаясь, спросил я. Откуда она могла знать то, что только что узнал я?
– Знаю, что она была любовницей твоего друга.
Вот так вот! Я даже не нашелся, что сказать.
Разумовская на секунду коснулась моей щеки прохладными пальцами. Такой ободряющий, материнский жест.
– Поехали отсюда, мальчуган. Что-то тут стало слишком шумно.
В зальчике с фруктами действительно уже стоял дым коромыслом. Ребята, сообразив, что к чему, натаскали сюда из большого зала выпивки, и пьянка здесь уже шла настоящая.
– И куда ж нам плыть?
– спросил ее я.
– В другой кабак?
– Домой, мальчуган, поехали-ка домой, - засмеялась Анетта.
– Притомилась я что-то.
– Домой - это куда же?
– Ко мне домой. Я нынче одна, мы с тобой будем вдвоем, и никто нам не помешает…
Мы всегда как-то легко и просто говорили о ее семье - муже и сыне. Она при этом не испытывала никакой неловкости, я - никакой ревности. Как-то так устроилось, что они нам не мешали, да и мы старались доставлять им минимум неудобств. Кстати, однажды я вдруг услышал, что она и своего сына называет «мальчуган». Вот такая она, моя Анетта.
Глава 23
Наибольшее благоприятствование
23
В международном праве - один из важнейших принципов регулирования экономических отношений между различными государствами. Означает предоставление другому государству, его гражданам и юридическим лицам прав, преимуществ, привилегий и льгот.
Дома она, разумеется, по-американски сразу отправилась в ванную - смывать тяготы и грехи прошедшего дня. А я устроился на кухне.
Раньше несколько раз я бывал тут, даже ночевал, но никуда, кроме ванной, кухни и гостиной, не заходил, потому что чувствовал себя все-таки неловко, будто тать в ночи.
Я уже заваривал любимый «Earl Grey» Анетты, когда на мой мобильник позвонил Сережа Прядко.
– Валь, ты там как? Новости есть?
– Какие?
–
– Какие-какие! По делу этого твоего дружка…
– Ты меня об этом спрашиваешь?
– А кого мне еще об этом спрашивать? Ты знаешь, что тут у нас творится?
– Догадываюсь. Очередной сумасшедший дом.
– Вот именно! Наверху что-то переигралось, понимаешь? То мне говорили: давай бросай оперов на другие дела, да поскорее… А теперь вдруг требуют, чтобы они поработали еще, тщательно изучили все обстоятельства, особенно подозрительные… Ну, это не по телефону.
– А что случилось-то?
– Да не знаю я! Может, из-за того, что ваша журналистская шатия-братия подняла шум. А может, откуда-то сверху подуло. Я в такие высокие материи не вникаю. Так у тебя что-нибудь есть?
– У меня?
Я валял ваньку, пытаясь сообразить, что можно сказать Прядко, а чего пока не стоит.
– Валь, мы же с тобой договаривались, - укоризненно сказал Сережа.
– Я с тобой, как с товарищем, а ты темнишь, жмешься… Я же чувствую!
Я понял, что перестарался. А Прядко вдруг сказал:
– Если хочешь знать, до моего сведения довели, что бывший сотрудник прокуратуры Ледников В.К. предпринимает некие усилия по этому делу… То ли для того, чтобы самостоятельно расследовать его, то ли для того, чтобы запутать и затруднить, насколько возможно, ход расследования, потому как он имеет к нему некое отношение… Вот так, друг ты мой ненадежный.
– Вот даже как!
– Я был по-настоящему ошарашен.
– Да так. И мне дано указание хорошо поработать с тобой… Понимаешь? Тебе это надо?
Нет, мне этого было не надо. Оказаться под давлением Сережи Прядко - удовольствие сомнительное.
– Пытать будешь?
– Ну, не сразу, - хохотнул Прядко.
– Действовать будем в рамках социалистической законности. Была такая, помнишь?
– Еще как.
– Валя, ты еще одно обстоятельство прими к сведению. Кое-что мы уже узнали. У него, у Веригина, любовница есть. Он тут в Киев мотался, вроде бы репортажи писать, но зачем-то туда в это же время приезжал один бывший сотрудник прокуратуры… Тебе его назвать?
– Так-так-так, - сообразил я.
– Значит, если не пытать, то шантажировать будете…
– А ты не доводи до греха, - довольно резонно ответил он.
И добавил:
– Не маленький уже. Ты же знаешь, что начинается, когда начальство вмешивается.
– Да знаю. Когда увидимся для разговора?
– Да хоть сейчас.
Я обернулся и увидел Анетту. Она стояла в дверях в белоснежном махровом халате, весьма величественном на вид.
– Да нет, - сказал я Сереже, - сейчас не получится. У меня тут есть магнит попритягательнее, - добавил я специально для Анетты. И даже улыбнулся ей.
– Давай завтра с утра.
– С самого утра, - полуофициальным тоном уточнил Прядко.
– В девять ноль-ноль, а то знаю я твое утро. Давай.
Он отключился.
Я положил мобильник на стол и подошел к Анетте. Под своим величественным халатом она была еще мокрая. Но взгляд у нее был серьезный.
– Кто это был?
– быстро спросила она.
– Сережа Прядко, он работает в милиции. Мы с ним когда-то сотрудничали.
– А что это за разговоры про пытки и шантаж?
– Да шутка это, неужели не понятно?
– сказал я, пытаясь поцеловать ее в мокрую шею.