Природа. Человек. Закон
Шрифт:
Эдак и рыболов, насаживающий червяка на крючок, вполне может заявить, что он занимается благородной деятельностью по спасению голодающего поголовья рыб — проводит биотехнические работы!
Нет, нет — мы далеки от мысли, что пора искоренять охотников. И, хотя их забава в общем-то вредна для биоценозов и популяций зверей и птиц, пусть себе сублимируют свои агрессивные наклонности вдали от людей, в лесах и на болотах, в тундре и степях.
Только надо полностью запретить им «улучшать природу» — истреблять необходимый естественный и наиболее эффективный регулятор численности грызунов и копытных, наиболее дешевую и эффективную санитарно-эпидемиологическую службу Природы — хищников. Как нельзя ставить лису охранять птичий двор, так нельзя и охотничьим хозяйствам позволять самим единолично и единовластно распоряжаться жизнью и смертью всех необходимых составляющих биоценозов. И если это сейчас делается в отношении охотничьей
А на первый случай — полностью запретить планирование отстрела хищников для охотхозяйств и главное — выплату премий. Это, думается, охладит пыл большинства «бескорыстных» борцов за спасение бедненьких зайчиков и уточек, которых поедают злые хищные звери. Именно надежда получить по 100–150 рублей «на рыло» и является основой «благородной ненависти» к волкам у большинства участников облавных охот.
Ну, а тот, кто действительно бескорыстен, кому просто нравится азарт охоты, или кто, говоря высоким штилем, жаждет волчьей крови, тот тоже не останется внакладе. Есть и всегда, по-видимому, будет существовать необходимость регулирования популяций хищников — уж очень плотно соприкасаются их и наши территории и расплодившиеся хищники могут представлять немалую угрозу для животноводства, основы питания человека. Но пусть уж удовлетворяют свою страсть или жажду не за счет государственных средств, как это делается сейчас, а за свои денежки. И только там — где это необходимо для био-или агроценоза.
Мы уже видели, какое неразрывное единство представляет собою биоценоз того же леса, как нужны и друг другу и всему сообществу в целом все составляющие единой цепочки, начиная от деревьев и кончая хищниками. Люди не раз убеждались на печальном опыте, как опасно объявлять кого-то «вне закона», безжалостно истребляя «под нуль». И у нас на Таймыре с волками. И с воробьями в Китае.
В том-то вся и беда, что не злая воля, а добрые намерения «сделать как лучше» наносят вред природным сообществам, живущим в них растениям и животным. Найдется немало смельчаков, способных противостоять, отдать все свои силы и жизнь борьбе с недоброй волей, со злом. Но кто отважится поднять хотя бы робкий голос против воплощения в жизнь проекта, сулящего неисчислимые блага людям? А если даже и осмелится — кто прислушается к одинокому голосу «против», когда все «за»? Все знают: волк — хищник, объявленный вне закона. Стрелять его, изводить ядами можно (и нужно!), когда и где угодно (только не в зоопарке). «Волк — враг человека… Местами волки уже полностью истреблены. И недалек тот день, когда на Рязанщине от заряда картечи падет последний волк!» Торжественное и радостное это возвещение можно слышать не только на Рязанщине, а во всех без исключения областях и краях нашей страны. Ну скажите, разве это не доброе, не в высшей степени полезное дело — избавить людей от их врага?
Надеясь обезвредить стадо оленей от волков, в 1960 году начали на полуострове Таймыр тотальное истребление серых хищников. Ежегодно до 260 волков убивали с вертолетов. И вот результат, о котором читатель уже, очевидно, догадался: олени стали болеть. Через три года после войны, объявленной волкам, процент заболеваний оленей поднялся с 2 до 31.
В пятнадцать с липшим раз! Сколько потрачено человеческого труда, денежных средств (в миллион не уложишься!), горючего, а в итоге вместо 2 из 100 оленей болеют, считай, один из каждых трех. Их надо лечить: а то все поголовье оленей, пожалуй, вымрет. Значит — опять затрачивать человеческий труд и средства. Не год, не два — все время будущего существования оленей на Таймыре. Века? Или вновь заводить волков? Наверняка будет и дешевле, и эффективнее организации ветеринарной помощи.
Особенно показателен трагический пример плато Кайбаб в Аризоне.
В 1906 году страстный охотник, тогдашний президент Соединенных Штатов Теодор Рузвельт учредил на этом плато заповедник чернохвостых оленей. Как все охотники, он, конечно, ненавидел конкурентов и потому, для того чтобы уберечь бедного оленя от злых хищников, отдал приказ истреблять их беспощадно. Началось жестокое преследование койотов, пум, волков, рысей, закончившееся, конечно же, победой человеческой техники и огнестрельного оружия. Хищники были уничтожены подчистую: более 6 тысяч их пало в неравной схватке за 25 лет (значит первоначально их было не более 300–350, обитающих на плато ежегодно). Первые результаты были просто превосходны. С 3000 голов за десять лет стадо оленей выросло до 25 000 и продолжало неуклонно набирать темпы размножения. Еще через пять лет оно достигло уже 50 000 голов, еще через два года 60000!! И тут ударил первый звонок: была зарегистрирована
смерть олененка от голода.За эти 17 лет неимоверно для такой территории размножившиеся олени буквально съели всю округу: не только весь подлесок и подрост, но и на взрослых деревьях образовался «горизонт оленя» — обгрызано было все, куда голодные животные могли дотянуться. Почва горных лесов, ущелий и долин была сплошь вытоптана копытами, как на деревенской толоке.
Тут началось уже массовое уничтожение охраняемых оленей. Сама охрана, приглашенные профессиональные охотники палили что есть мочи из раскаленных докрасна стволов ружей. Не справились. Пригласили охотников-любителей, выкинув лозунг: «Патронов не жалеть!» Не жалели. Отстреляли всего 700 голов. Стадо продолжало расти. В 1926 году, девятнадцать лет спустя после начала охраны, оно составило уже 100 000 голов! Дальше, как говорится, ехать некуда. И действительно подошли к финалу; в последующие две зимы от голода пало 60 000 молодых оленей.
Четыре года спустя недосчитались еще 25 000, а к 1940 году осталось в оленьем стаде плато Кайбаб всего 10 000 оленей.
Но все же количество их стало больше первоначального! — торжествуя воскликнут охотники.
Ага, больше. Но ученые просчитали (что не так-то сложно, если ввести в ЭВМ известные данные естественной прибыли оленей от расплода и их убыли в результате нападений хищников), что если бы койоты, рыси, пумы и волки оставались на плато, объявленном заповедной зоной, то число оленей, достигнув уровня примерно в 30 000 голов (оптимальная плотность популяции на данной территории), благополучно все эти годы продолжало бы существовать в таком количестве и по сей день. Потому что растительность и почвы не были бы умертвлены сверхплотным поголовьем оленей. И они остались бы целы, и волки сыты. И не надо бы было затрачивать громадных средств.
Вы думаете трагедия на плато Кайбаб в 20-30-х годах научила чему-нибудь людей? Как бы не так! Они снова стали усиленно охранять поредевшее стадо оленей и к середине 50-х годов оно вновь выросло до 40 000 (растительность было снова оправилась за 15 лет). Хорошо еще на помощь пришла Природа — грянула катастрофическая засуха и зимою 1955 года пало 28 000 оленей. Сразу. Осталось 12 000. То, что может прокормить поредевшая и так и не оправившаяся растительность плато Кайбаб.
Вы думаете, об этой печальной истории не знают у нас те, кто с пеной у рта добивается увеличения ассигнований на отстрел хищников? Вы думаете, они не знают, что в лесах центральных районов страны, где волков и медведей совсем нет или они редки из-за постоянного истребления, лоси, расплодившись сверх меры в недоступных для подъезда охотников местах, не только уничтожают подлесок и подрост, но и окольцовывают сосны и ели на десятках тысяч гектаров, сдирая молодую кору? Знают, еще как знают! Лесоводы им все уши прожужжали. И все же продолжают спускать все увеличивающиеся планы истребления хищников и выделять громадные средства на выполнение этих планов и выплату премий.
Может быть, кому-то покажется излишним это многоглаголание о том, что даже пню понятно. Но об этом надо говорить и говорить, чтобы хоть как-то пробить глухие не уши, а души. Вот и сегодня, двадцать пять лет спустя после печально окончившегося опыта на Таймыре (а о трагедии Кайбаба уже в то время знали!), во всех охотничьих хозяйствах страны готовят километры окладных флажков, заряжают патроны крупной картечью, раздобывают и бережно укладывают в охотничьи сумки запаянные ампулы (чтобы не пахло) с ядами, пересчитывают лапки убитых хищных птиц и прикидывают общие суммы вожделенных премий.
Хорошо еще, что им до нашего с вами леса не добраться. Стоит он, как стоял сотни, а может и тысячи лет, и все эти годы идет в нем, бурлит живая жизнь.
Вон белка. Со свистом взлетела по голому стволу сосны на тридцатиметровую высоту, перебралась по ветвям поближе к острой вершине ели, перемахнула на нее, скрылась было в густоте хвои, но тут же выскочила и опрометью бросилась прочь. Что так напугало ее?
На земле — лиса. Появилась из кустов, идет легко и грациозно, словно не она только что стремительным карьером неслась к зазевавшейся, как ей казалось, белке. Осторожно, лисичка! Держись от этой ели подальше: можешь поплатиться пушистой шкуркой.
В самой густоте, на толстой еловой лапе, недвижно распласталась рысь. Кошачьи немигающие глаза застыли в напряженном ожидании. Нет, далеко прошла лиса, не настичь. И тотчас все рыжее тело, не шелохнувшись, расслабилось. Вокруг шныряют синички, скользит по стволу дятел, прикладывая к коре ухо, прислушиваясь, нет ли какого скрипа внутри. Рысь и ухом не ведет: нестоящая добыча, все равно не поймать. А вот теперь пора уходить. Залезла под полог ветвей сорока и обрадованно застрекотала: «Ой, смотрите — рысь! Редкостное зрелище. Прилетаю, ничего не подозревая, смотрю, кто это? А это рысь!! Слышите — здесь рысь!» Весь лес оповестит пустомеля, чтоб ей!