Природа. Дети

Сцепление мотивов рассказа подчинено двуединому художественному замыслу: изображение облика и душевного состояния «потока» в дни эвакуации и в дни возвращения, эпизоды в вагоне совмещаются с изображением душевного облика героини рассказа.

Мы вправе говорить о «потоке» как обобщенном герое произведения наряду с Валей, в частности, потому что на тридцати пяти страницах рассказа то одной фразой, то целым эпизодом характеризованы двадцать четыре действующих лица, не считая «статистов»,— населенность необычная [40] .

40

Чехов, работая над повестью «Дуэль», писал А. С. Суворину (6 февраля 1891 года): «До конца еще далеко, а действующих лиц чертова пропасть. У меня жадность на лица». А в «Дуэли» всего четырнадцать характеризованных персонажей.

Способ сопряжения двух тем (характеристики «потока» и обрисовки душевного облика Вали) — переходы от авторского голоса к Валиному и обратно. В изображении душевного состояния уезжающих доминирует авторское слово, лишь изредка переходящее в Валино, а настроение и характеристика возвращающихся (Валя повзрослела—она больше размышляет о своих впечатлениях) пропущены сквозь восприятие, осмысление и сопереживание их Валей.

Структура рассказа, как видим, непроста и целостна. Но в то же время она входит в состав более сложной структуры: пары рассказов — «Валя» и «Володя».

Рассказ «Володя» традиционнее. Героя здесь мы не только слышим, но и видим, его размышления, внутренние монологи четко отделены от авторского слова. В рассказе есть фабула и конфликтные ситуации, есть и многочисленные диалоги Володи с другими действующими лицами рассказа [41] .

В том или ином выражении, в той или иной мере мы находим сопоставления в большей части произведений Пановой, но в «малой форме» — рассказе — они проступают особенно отчетливо, как метод художественной реализации замысла. «Володя» построен на сопоставлениях и противопоставлениях. Сопоставления проводятся на разных уровнях—деталь с деталью, характер с характером, судьба с судьбой; особенно отчетливо сопоставление нравственных позиций.

41

В беседе с В. Пановой вскоре после опубликования «Вали» и «Володи» я выразил ей свое восхищение этими рассказами. Вера Федоровна спросила: «Какой вам больше нравится?» Я ответил: «Володя». — «А мне — «Валя». Давно уж я понял, что авторская оценка была справедливее моей, читательской. Я не обратил тогда должного внимания на своеобразие и глубину решения художественной задачи «Вали».

В начальных эпизодах «Володи» время и место действия те же, что в соответствующих эпизодах «Вали»: разговоры в вагоне и размышления девушки в первом рассказе, разговоры в том же поезде двух проводниц с Володей и размышления юноши — во втором.

Соотнесены и некоторые размышления героев. В «Вале» один из спутников принес девушке картофельную шаньгу; Володя отвернулся, и Валя догадывается, что он голоден, но разделить с ним шаньгу постеснялась. В другом вагоне Володя — это мы узнаем во втором рассказе — видит, как выбрасывают пустую банку от тушенки, но приказывает себе о ней не думать. «Уже не раз он имел случай убедиться, что такие бесплодные мысли не ведут ни к чему хорошему: недостойную зависть порождают эти мысли и жалость к себе, человек размагничивается и слабеет,— а Володя не хотел быть слабым...» (стр. 404). Это внутреннее задание — не быть слабым — реализуется героем на протяжении всего рассказа.

Пожилая проводница дала Володе чаю и сухарей, расспрашивает его. Отвечает Володя скупо: мать работает в сберкассе, отца нет, есть маленькая сестренка.

Приходит в купе молодая проводница — Зайчиком она называет Володю. И заливается мелким смехом. «Володя, опустив глаза, допивал чай. Он знал этот женский смех без причины и этот отчаянно блестящий женский взгляд. То же было у его матери» (стр. 406). Снова сопоставление. Но это только одна из функций трех коротких фраз. Интересны их емкость и многозначность. Кроме сопоставления матери с проводницей, в них содержится косвенное указание на возраст Володи — он уже понимает значение блестящего взгляда и беспричинного смеха женщины, смущается этим, опускает глаза. Подтверждается привлекательность юноши — он произвел впечатление и на скромную, застенчивую Валю, и на разбитную проводницу.

Психический склад, характеры героев двух рассказов противопоставлены: Валя только размышляет и наблюдает, не совершая ни одного поступка; Володя на протяжении всего рассказа принимает ответственные решения и действует, сообразуясь с ними. Активное мужское начало в облике Володи противопоставлено более пассивному, девическому складу Валиного душевного мира. Он, как и Валя, много думает, наблюдает, но это приводит его к решениям, а решения — к поступкам. В «Вале» обозначены два душевных состояния героини — в начале и в конце войны. В «Володе» прослежено внутреннее развитие героя во времени — переход от детства к отрочеству и потом к юности в сложных условиях войны и семейного неблагополучия.

В построении рассказа характерные для прозы Пановой временные инверсии. Три первых эпизода — в том же поезде, в котором Валя возвращается в Ленинград; потом семь эпизодов посвящены предыстории Володиной поездки — обстоятельствам его жизни до войны и в эвакуации. Восьмистрочная переходная главка возвращает читателей в поезд, и дальше идет последовательный во времени рассказ о первом дне Володи в Ленинграде (ему соответствуют последние главы «Вали», посвященные тому же дню).

Художественный замысел определил строй произведения, резко отличный от первого рассказа, несмотря на крепкие связи с ним, то явные, то едва заметные.

Пример скрытого сопоставления — во втором эпизоде. Эмоциональная значимость названия станции «Мга» в «Вале» соотносится с параллельными эмоциями Володи, но на этот раз развернутыми на материале нескольких звучаний — снова названий станций.

В первый день пути на душе у Володи тревожно — не высадят ли (он едет в Ленинград без пропуска и без билета).

«Нерусские названия у станций на этой дороге: «Кез, Чепца, Пибаньшур, Туктым [...]. А может, эти названия остались от племен, обитавших тут в глубокой древности? Как их: чудь, меря, мурома? [42] [...] А из тех станций, что зовутся по-русски, у некоторых такие горькие, безотрадные имена: «Убыть, Безум [...]. Сколько горя должен был нахлебаться народ, думал Володя, чтобы назвать так свои поселения. Деревня Безум...»

42

Не строкой ли А. Блока «Чудь начудила, да Меря намерила» (из стихотворения «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться») навеяно это перечисление?

И дальше на той же странице:

«— Балезино? — спросил кто-то за Володиной спиной.

Младшая проводница прокричала в ответ:

— Балезино! Балезино!

Поезд замедлял ход.

Так. Сейчас, значит, придет контролер. Придет контролер с документами (что он забрал их, мы знаем из рассказа «Валя».— А. И.) и скажет: «Слезай, приехали».

Володя в тревоге. Но контролер не пришел. И тогда то же название станции выразило смену эмоций: «Вспыхнув алмазами в морозных разводах на стекле, брызнул в глаза свет над станционной вывеской: Балезино» (стр. 405). Теперь в звуках названия слышится надежда. И правда, тут же светлеет на душе — проводницы заботливо устраивают Володю в своем купе, кормят его.

Мысли героя передаются или в авторском изложении, или в формах не собственно прямой речи, или, наконец, во внутренних монологах, четко отделенных от авторского слова. Тут нет и следа свободных переходов от авторского голоса к голосу героини, которые определяют своеобразие «Вали». Больше того: автор иногда вторгается в повествование со своей резко и определенно выраженной оценкой позиции действующего лица.

Володя живет с матерью. У отца теперь другая семья. Жена отца просит не сообщать ее сыну Олегу, что у него есть брат. «Она хотела бы, чтобы Олег услышал это от нее самой... в свое время». (Позже мы узнаем, что и через пять лет не наступило «свое время».) Мать испуганно и торопливо обещает за Володю, что он не проговорится, «как будто это желание мачехи, о котором давным-давно было известно и которое почему-то исполняли беспрекословно, не было желанием глупым, низким и глубоко возмутительным» (стр. 408). (Этой резкой характеристике противопоставлен позже портрет матери Олега, обнаруживающий ее интеллектуальность и умелое воспитание сына.)

Важный элемент поэтики Пановой — тщательность и разносторонность психологических мотивировок поведения героя.

Здесь это проявилось особенно ясно в обозначении поводов, которые привели Володю к первому ответственному решению и его выполнению.

Летом Володя ездил со школой помогать колхозникам. Ему там понравилась Аленка, девушка из другой школы. Прощаясь перед возвращением в город, она сказала Володе вполголоса, опустив ресницы: «Придешь?»

«Он каждый день собирался пойти к ней, его звало и жгло [...]. После того «придешь» — какие должны быть слова! Из-под тех опущенных ресниц — какой должен вырваться свет! Чтоб сбылись неизвестные радостные обещания, данные в тот миг. Чтоб не уйти с отвратительным чувством разрушения и пустоты...