Пришельцы, дары приносящие (сборник)

– Нам было сказано, что вы после высадки незамедлительно проследуете сюда. А вы задержались.

– Точно, – подтвердил Жан Поль наглым тоном Максуайна и приблизился к начальнику, чтобы обдать густым запахом чесночного сойлента. – Задержался я. Захотелось сфотографировать бедняжку Миссисипи, навсегда отравленную канализационно-промышленными стоками вашего вонючего города.

– Это ночью-то? – Офицер закашлялся, пятясь от репортерского «выхлопа», который любым канализационно-промышленным запахам дал бы сто очков вперед.

– Сынок, ты про инфракрасную съемку что-нибудь слыхал? Дохлая рыба особенно хорошо получается.

Разозленный начальник осмотрел удостоверение личности Максуайна (на то и был расчет: гнев лучше подозрительности) и не заметил никакого подвоха. Бормоча что-то невнятное, он ткнул большим пальцем в сторону низинных кварталов, и Жан Поль с двумя громилами по бокам направился в негостеприимную темноту.

– Чуваки, держитесь ко мне поближе, – попросил он. – Не хочу получить по башке от ваших пикаюнцев или в тоннелях заблудиться.

Произнося эти слова, лже-Максуайн едва не улыбался. Низинные кварталы Нового Орлеана он знал гораздо лучше, чем здешняя полиция.

– Только давай без столичной спеси, – буркнул полицейский справа, водя кругом ярким лучом фонаря. – У нас не лучше и не хуже, чем там, откуда ты приперся.

– Уверен, что не хуже? Мистер Тренч досконально разобрался в том, что у вас творится, я сниму все, что он мне покажет, и эту фотку с рыбой добавлю – вот тогда и полюбуетесь по головизору на свое дерьмо, и весь мир его понюхает. Нравится такая перспектива?

Ответа не последовало, поскольку в ту секунду рядом рванула граната и проделала в стене дыру и автоматы послали во мглу короткие очереди. Полицейские действовали без злости, просто реагировали на опасность – они явно не питали неприязни к тем, кто их пытался убить. Жану Полю пришлось вместе с охранниками пробежать по грязным коридорам в относительно безопасное помещение, где поджидал лифт. По ту сторону шахты в бронированной кабинке прятался с пулеметом лифтер, он тщательно осмотрел вновь прибывших, прежде чем поднял бронедверь.

– Меня зацепило! – Жан Поль запоздало обнаружил, что у него окровавлена щека – по ней прошелся осколок.

– Слабовато зацепило, – отозвался полицейский и радостно заржал, а второй присоединился.

Фотографа затолкали в кабину, бронедверь с шумом вернулась на место.

– Вы посетитель к мистеру Тренчу? – спросил лифтер, чье лицо едва угадывалось за пуленепробиваемым стеклом.

– Твою мать, а то кто же? Призрак Дики Никсона, восставший из могилы на третий день?

Упомянутый призрак так и не объявился, и поклонники усопшего президента до сих пор терпели насмешки от народных масс.

– Вези меня к нему. – Жан Поль прижал к ранке носовой платок.

С протестующим скрежетом лифт двинулся через обветшалые и захламленные подвалы, через производственные ярусы, через спальный этаж, потом через другой спальный этаж, через административную секцию – необходимый барьер между верхним и нижним классом, – и наконец со стоном замер на самом верху, в считаных метрах от нижней поверхности ядовитого ночного тумана. Там ждали еще двое охранников – прилично одетые, вежливые, деловитые, но такие же смертельно опасные, как их коллеги снизу.

– Мистер Максуайн?

– А ты быстро соображаешь, сынок.

– Вы не откажетесь пройти со мной в караульное помещение? Хотелось бы проверить удостоверение личности. Рутинная процедура.

– Через эту рутинную процедуру я уже прошел. Вы что же, братцы, издеваетесь надо мной? – Жан Поль ожидал проверки, но не следовало выходить из широко известного образа Максуайна.

– Всего лишь формальность. Сюда, пожалуйста.

Один охранник задержался, другой – провел Жана Поля в будку и заперся вместе с ним. Сразу после этого он оставил формальный тон и заулыбался:

– Мистер Максуайн, не передать словами, до чего же я рад с вами познакомиться. Ей-богу, рад! Видите ли, я сам фотограф. Не профессиональный, конечно, – так, балуюсь понемножку.

– Здорово. – У Жана Поля моментально засосало под ложечкой. – Так ты будешь мои ксивы рассматривать? Или пойдем наконец к мистеру Тренчу?

– Сэр, не волнуйтесь, проверять вашу личность я не вижу необходимости. Но у нас есть пара минут, предлагаю немножко выпить и поговорить. Вы любите планктонную водку с бурбоном, я читал об этом в газетах. Специально к вашему приезду поднакопил денег и добыл бутылочку. Вот, пожалуйста.

– Здорово, – ворчливо повторил фальшивый Максуайн и одним движением опростал стакан, изо всех сил подавляя дрожь отвращения.

Он терпеть не мог планктонную водку, чем бы ее ни сдабривали.

– Мистер Максуайн, моя фамилия Хардести. У нас тут что-то вроде клуба, пара сотен ребят с фотоаппаратами. Сам я давно обзавелся камерой, но снимков сделано не много – на черном рынке очень трудно добыть пленку. И все-таки я надеюсь пролезть на место полицейского фотографа, наш-то уже староват…

– А еще больше состариться ему не светит?

– Хе-хе. Вы сообразительны, мистер Максуайн, и знаете жизнь. Можно задать несколько технических вопросов? Никто из моих приятелей-дилетантов не понимает, как вам удался тот голографический снимок сорванного покушения на президента, когда охрана пристрелила киллера. Солнце светило вам прямо в объектив, а значит, на нем был фильтр «Эль-пятнадцать», верно? И тем не менее вы ухитрились передать цвет крови и даже пули зафиксировать на вылете из тела – такое я раньше считал невозможным даже теоретически. Вы помните, какая была диафрагма, выдержка, формат, скорость, марка пленки?

Максуайн лучезарно улыбнулся собеседнику – дородному, крутому, испорченному, простому как пятицентовик фараону с недосягаемыми амбициями.

– Я тебе отвечу, – пообещал Жан Поль, чувствуя, как его бросило в пот, и надеясь, что фотограф-любитель этого не заметит, – но как насчет еще по одной?

Тянуть время! Чтобы выкрутиться, необходимо время на размышления. Когда его готовили к операции, не предусмотрели только одного – вот такой беседы на профессиональную тему. Термины, которыми сыпал Хардести, Жану Полю не говорили абсолютно ничего.