Пришествие князя тьмы

Сердце частило, разум путался. Слишком много потрясений для одного дня и одной ночи. Слишком невероятно то, что случилось.

Глава 29

Приблизившись к нашему закутку палаток, я настороженно огляделся по сторонам. Ночь была тиха и темна, светили лишь далекие звезды, безразличные к людским страстям. Костер давно прогорел, и даже самые стойкие полуночники разбрелись по своим спальным мешкам. Звуки доносились только из лагеря, где по-прежнему разгребали следствия боя. У нас же ни звука, ни движения — только мерное посапывание за брезентовыми стенками.

Поодаль от наших палаток персты также мирно отдыхали в своем общем шатре. Никакого шевеления, никакого любопытства к передрягам хозяев. Что ж, оно и к лучшему. Лишние глаза и уши мне сейчас ни к чему.

Крадучись, словно вор, я подобрался к своему убежищу. До заветного полога оставалось всего ничего, как вдруг под ногой что-то громко хрустнуло. Я застыл на месте. Твою ж! Знакомые обертки от дорогущих столичных конфет, что Гром поглощает пачками. Как они здесь оказались, возле моей палатки… мать их?

Шуршание фольги прозвучало в ночной тишине подобно пушечному выстрелу. Я зажмурился и скрипнул зубами, мысленно костеря разгильдяя-купчишку на чем свет стоит. Вот ведь свинота! Дожрался на радостях, а убрать за собой — кишка тонка? Ну, я до тебя еще доберусь, обормот!

В следующий миг мои опасения подтвердились. За спиной послышался до боли знакомый голосок, прозвеневший хрустальными колокольчиками:

— Знаешь, Ванечка! Вот если б ты не шумел, я бы, так и быть, дала тебе пройти. Но раз ты умудрился себя выдать, неумело наступив на мусор лучшего дружка, то я, пожалуй, не буду ждать до утра, чтобы ты объяснился!

Ирина, чтоб ее! И откуда только вынырнула? Не иначе как дежурила в засаде, поджидая, пока я вернусь. Любопытная, как сто котов.

Я медленно обернулся, одаривая подругу тяжелым взглядом. Она стояла, скрестив руки на груди — тонкая, гибкая, похожая на ивовый прутик. Огромные глаза сверкали в полумраке, как две звезды.

— Ирин, ну чего ты в самом деле? — устало выдохнул я, поудобнее перехватывая свою ношу. Тело Ивана не отличается силой и сноровкой. — Не видишь, занят я? Д-дела у меня, между прочим.

Но тут в нашу милую беседу вклинился еще один голос. Звонкий, с лукавыми нотками:

— И я желаю объяснений!

Внутри палатки Анны взметнулся язык пламени, озарив хрупкий силуэт с двумя холмами. Вот же зараза! И эта туда же.

Осознание накрыло, словно ушат ледяной воды. И как я сразу не просек, что и Гром до сих пор бодрствует? Да его храп за версту слышно, когда разоспится. Вот же жук! Сидит в палатке и слушает.

Аня выпорхнула наружу и девицы обступили меня, сверля любопытными взглядами. Можно подумать, в первый раз мужика с девкой на руках видят! Пусть и недавно мертвой!

Анна щелкнула пальцами, и огонь в кострище вспыхнул с новой силой. Отблески пламени заплясали на лицах, искажая черты тенями. Не хватало только этих двух остолопов — Лешки с Митькой.

— Ваня, ты совсем ополоумел? — процедила Анна, прожигая меня зеньками. Ее очи полыхали праведным гневом. — Приволок в лагерь перста, который перебил не меньше полсотни наших? Да тебя на куски порвут, ежели прознают! Да и зачем? Она не будет тебе служить перстом!

Я расхохотался — зло и надрывно. В груди клокотала мрачная радость вперемешку с ликованием. Они не понимают… Никто не понимает!

— Да плевать! Разберемся! — выпалил я, вскидывая голову. В висках бешено стучало, будто сердце переместилось в череп. — Зато теперь у меня есть перст. Сама согласилась, между прочим. Я ее не неволил!

Анна отступила на шаг, оторопев от подобной дерзости. Надменное личико исказилось, но тут же приняло привычное высокомерное выражение.

Зато Ирина всплеснула руками от восторга. В глазах заплясали веселые искорки, на щеках вспыхнул румянец.

— Ой, Ванечка! Так это правда ОНА? — затараторила подружка, приплясывая от нетерпения. — Та самая степнячка, что покрошила столько народу? Бедняжка, мне было больно смотреть на ее смерть?

Тут Анна не выдержала и презрительно фыркнула:

— А наших тебе не жалко! Можно подумать, она геройствовала. Она дикарка!

Ирина сконфуженно потупилась, но тут же наморщила носик и вскинула голову. В глазах плеснула обида пополам с вызовом.

— А мне ее жаль! — твердо молвила она, упрямо поджав губы. — Бедная девочка, сколько же ей пришлось пережить! И поди ж ты, какая красавица…

С этими словами затейница склонилась над моей ношей, которая еще немного и рухнет наземь. Она с умилением разглядывая точеные черты, а после принялась воркующе приговаривать:

— Ах, какое дивное личико! Скулы точеные, брови вразлет. А губы-то, губы — алые, будто вишни спелые. Так бы и расцеловала!

Когда тонкий палец Ирины потянулся к раскосым глазам с пушистыми ресничками я закатил глаза, но возражать не стал. В конце концов, Ирина со своей любовью ко всему живому — меньшее из зол. Пусть уж лучше тискает степнячку, чем язвит Анна.

— Глазки… как крылья бабочки! — умилялась она проводя по ним подушечкой пальца.

— Ира, будет тебе. — мягко осадил я. Сердиться на это чудо у меня не получалось.

Она надула губы, но послушно отстранилась. Только напоследок не удержалась — погладила спящую по волосам. Дескать, до чего ж шелковистые, так бы и зарылась в них с головой.

Гром вылез из своей палатки и, уперев руки в бока, грозно пробасил:

— Ванька, дурья твоя башка! Совсем страх потерял? Небось, головой не подумал, чем это для нас аукнется?

От его зычного голоса или от недавних ласк Ирины, моя новоиспеченная напарница резко распахнула глаза. Я чуть не выронил ее из рук, в последний момент удержав равновесие. Ее сердце бешено заколотилось, на лбу выступила испарина, а глаза заметались по сторонам. Степнячка, тут же вскочила на ноги и приняла боевую стойку, прикрываясь моим плащом.

— Это еще что? — прошипела она, сверкая глазищами. Ее мелодичный голос так и сочился угрозой. — Куда ты меня притащил? Что за сброд тебя окружает?

Я замер, разглядывая ее с плохо скрываемым восторгом, пытаясь спрятать улыбку, которая то и дело взметалась, оголяя ликующий оскал. Моя! Черт побери, какая же она горячая! Точеная фигурка, длинные стройные ноги, упругая грудь, что так и норовит выскользнуть из-под ткани. А взгляд — дикий, неукротимый.

— Тише, девочка! — промурлыкал я. И примирительно вскинул руки, показывая, что безоружен. — Это свои. Мои друзья — стало быть, и твои теперь.