Пристанище пилигримов

– Короче, забили стрелку в баре, – продолжала она. – А там он сделал предложение, от которого я сперва отказалась, а теперь хорошенько подумала…

– Интересно, – вкрапил я ревнивую нотку в эту запутанную историю и подозрительно прищурил глаз.

– Ты же всегда мечтал жить на юге, у самого синего моря.

– Когда я тебе такое говорил?

– Ну вспомни, как мы работали в Сочи! – воскликнула она с пионерским задором. – Роскошные кабаки, клубы, дорогие гостиницы, шёпот прибоя, огни лайнеров в открытом море, звёзды величиной с кулак… Так вот, милый мой, эта сказочка может стать повседневной реальностью.

– Что-то мне не нравится, как это звучит.

– Прекрати! – фыркнула она, состроив злобную мордашку. – Тебе не угодишь! Я вообще не понимаю, чего ты хочешь по жизни!

– Чтобы меня не кантовали.

– И это всё? – Она смотрела на меня удивлёнными глазами.

– Что тебе наговорил Белогорский? – спросил я, чтобы вывести её из ступора.

– Много чего наговорил, – ответила она с явной неохотой и недовольством.

Замолчала. Закрылась. Закурила.

Я понял, что она разочарована моим поведением и отношением к этой новости. Когда-то с таким же холодком я принял новость, что она беременна, и она очень долго обижалась на меня. Лена была очень эмоциональной, как все творческие люди, и требовала от меня таких же эмоций. Она хотела, чтобы я реагировал на внешние раздражители в унисон ей, но я всегда был в диссонансе, потому что мы были совершенно разными людьми. По мнению моей жены, я был бесчувственным поленом, которое никогда не найдёт своего старого шарманщика.

– Не обижайся, – попросил я Лену. – Ты же знаешь меня… Я не умею радоваться жизни, особенно без водки.

Она продолжала молча смолить сигарету. Было ясно, что для себя она всё решила. Я видел её силуэт с припущенной нижней губой на фоне окна, в котором полыхала неуёмная огненно-красная заря.

Я любил эту женщину, но я не мог сказать в тот момент, что люблю её. Я чувствовал ту же боль. Я испытывал тот же страх. Я дышал тем же отравленным воздухом. Я знал её так же, как себя, потому что она была открыта всем ветрам нараспашку, но я чувствовал, как между нами растёт пропасть. Нас разводили в разные стороны – в противоположные точки системы координат, туда откуда мы начали свой путь. Я понимал, что наше время закончилось, и дважды не войти в одну реку, но при этом я очень боялся её потерять.

На кухне сгущались сумерки. Бабина закончилась, и сработал автостоп – в воздухе повисла гнетущая тишина. Только назойливая муха жужжала и билась об стекло. Я медленно поднялся и пошёл в ванную, – там, в стиральной машине, была спрятана бутылка водки. Привычным движением я сорвал пробку и приложился из горла.

Закрыв глаза, я сидел на унитазе и прислушивался к своим чувствам. Когда ты делаешь первый глоток водки, приход напоминает потрясающий момент из моего прошлого. Я помню, как передо мной открывались решётки с табличками «Двери закрывать на 2 оборота ключа» и я постепенно – с каждым поворотом ключа – приближался к свободе… Алкоголь – это ключ, с помощью которого ты открываешь внутренние двери и выходишь из тёмных казематов своего бытия. Всё, что тебя мучало, остаётся там – за контрольной полосой. Ты свободен – тебя ничто не держит на этой земле и ничто не связывает с окружающими.

Когда я вернулся из ванной, Леночка уже оттаяла, и по её выражению глаз я понял, что она хочет продолжить разговор. Я тут же подыграл ей:

– Ленчик, ну не злись. Я просто очень устал. Внедрение нового проекта. Работаю по восемнадцать часов. Сплю на диване в своём кабинете: не вижу смысла ходить домой. Ну…Чё там Володька тебе наплёл? Ну рассказывай, рассказывай!

Она слегка оживилась и сделала губки бантиком.

– Мы три часа в баре просидели, и я из него всё вытянула. «Жить будешь в люксе, —наворачивал Володя, подливая мне Hennessy XO. – Не понравится – снимем тебе квартиру, хоть в Туапсе, хоть в Ольгинке, хоть в Небуге». А потом он поведал мне о своих мытарствах: «Я полгода в Москве болтался… Страшный город. Бездуховный. Все хотят друг друга поиметь. Как-то пытался там устроиться, но всё мимо… И вот совершенно случайно я познакомился с большим человеком с Кубани. Он уговорил меня вложиться в этот проект. Я поначалу боялся, а теперь просто счастлив. В мегаполисах жить – только душу гноить. Ты не представляешь, Леночка, как там свободно дышится. Народ добрый, отзывчивый… Женщины ласковые… А море… море из окна видать… до краёв наполняет! А если бы ты видела, Леночка, эти закаты… Плакать хочется!»

– И хруст французской булки, – саркастически заметил я. – А он, оказывается, романтик… Сентиментальный ворюга!

– Короче, – продолжала Мансурова, – сулил золотые горы, рисовал картины маслом, дорогим коньяком опаивал, и что самое интересное – я ему поверила.

– Надеюсь, в номера с ним не пошла? – спросил я.

– Ты знаешь, он не в моём вкусе, – с вызовом ответила она, – а за деньги или привилегии я с мужиками не трахаюсь – только по любви.

– Извини. Это была неудачная шутка.

– Так вот, милый мой, – сказала она строго, и я подумал о неизбежности ультиматума, – через три недели я улетаю к морю и начинаю там новую жизнь. Я не спрашиваю твоего совета или одобрения – я всё уже решила, но от тебя требуется только одно – решиться хоть на что-то в своей жизни… Либо отпусти меня и живи так, как ты хочешь, либо останься со мной и будь для меня мужем, для ребёнка – отцом, а для нашей семьи – опорой. Я не позволю тебе болтаться как дерьмо в проруби. Я устала от твоего эгоизма и безразличия. Мне нужен настоящий мужик, а не облако в штанах, как ты любишь повторять.

– Ну, Ленок, ты что-то совсем забурела, – простонал я, словно получил по заднице кнутом. – Что на тебя сегодня нашло? Критические дни месяца? Какие-то проблемы в «Малахите»? Ты чё на меня бочку катишь?! Мансурова, коней попридержи!

– А ты думай! Головой думай, а не головкой! – крикнула она и пошла стелить постель.

В тот день мы легли рано. Она сразу же отвернулась от меня к стенке и начала дёргаться всем телом, – это была какая-то странная особенность её организма в момент засыпания. Когда я услышал её равномерное отчётливое дыхание, то медленно выпал из-под одеяла и на цыпочках отправился в ванную. Там я вытащил из стиральной машины заветную бутылку… Водка была тёплой и противной, но пошла хорошо.

Сидя на толчке, я пытался представить наше будущее, но его смутные очертания постоянно терялись из виду. Мне было совершенно непонятно, чем я буду заниматься в «Югре». На ум приходило только две ипостаси: мальчик на побегушках в шоу-балете Елены Мансуровой или швейцар в петушиной ливрее с галунами, в атласном цилиндре, с вечно протянутой рукой, – и то и другое не подходило мне по возрасту: для мальчика слишком стар, для швейцара слишком молод.

Я понимал, что в первую очередь она убегает от меня: ей невыносима моя бесконечная ложь, моя двойная жизнь, моё безразличие и холодок, которым я постоянно её окутывал. В нашем провинциальном городишке слухи разлетаются моментально – она всё знала про мои гусарские похождения, она ставила мне прогулы по ночам, но никогда не устраивала истерик. Возвращаясь под утро, я находил её крепко спящей в объятиях плюшевого медведя. Отсутствие ласки и внимания никогда не выбивало её из колеи. Внешне она выглядела спокойной и уверенной, жила под девизом «keep smiling», всегда была одержима только работой и творческими планами, а всё остальное казалось ей второстепенным.

Я сделал ещё глоток и вспомнил с улыбкой, как однажды ночью с шумом завалился домой… Прямо в прихожей скинул все шмотки (в багровых пятнах моей и чужой крови), разделся до трусов, прошёл к холодильнику и прямо из горла накатил грамм двести водки. Потом я принял душ, прошел в комнату, где спала Мансурова, включил верхний свет, достал из шкафа свежее бельё, джинсы, футболку, кофту, оделся во всё чистое. Перед тем как выключить свет, я долго разглядывал спящую жену – она даже не шелохнулась, так и продолжала пыхтеть в обнимку с моим плюшевым дублёром, сладенько причмокивая во сне, и только маленький слюнявый пузырёк надувался в уголке губ.

В ту ночь случилась то, к чему я так долго шёл: очередная «прогулка» закончилась кровавой резней. Но это событие не коснулось её, как и многие другие, происходящие в моей параллельной жизни.

Леночка всегда жила с широко закрытыми глазами, совершенно не замечая ужасов и мерзостей, царящих вокруг неё. Она выборочно пользовалась элементами жизни, как говорится, на своё усмотрение: не окуналась в негатив, не видела человеческих изъянов, ни с кем не конфликтовала, не замечала страждущих и не сочувствовала им. Она любила всех и никого в отдельности. Она, как солнце, согревала окружающих – всех без разбора, не вникая в их сущность и моральные качества, и люди тянулись к ней как к безусловному источнику света, добра и тепла.