Пристрастные рассказы
Шрифт:
Маяковский любил слово как таковое, как материал. Словосочетания, их звучание, даже бессмысленное, как художник любит цвет — цвет сам по себе — еще на палитре.
Ему доставляло удовольствие произносить северянинские стихи. Он относился к ним почти как к зауми. Он всегда пел их на
Читал и отрывки.
Когда не бывало денег:
Сегодня я плакал: хотелось сирэйни, — В природе теперь благодать! Но в поезде надо, — и не было дэйнег — И нечего было продать. Я чувствовал, поле опять изумрудно. И лютики в поле цветут… Занять же так стыдно, занять же так трудно, А ноги сто верст не пройдут.Были стихи Северянина, которые Маяковский пел, издеваясь над кем-нибудь или над самим собой. На улице, при встрече с очень уж «изысканной» девушкой:
Вся в черном, вся — стерлядь, вся — стрелка…Прочитав какую-нибудь путаную ерунду:
Мой мозг прояснили дурманы Душа влечется в примитив.Если восторгались чем-нибудь сто раз читанным:
Вчера читала я, — Тургенев Меня опять зачаровал.Если женщина кокетливо отвергала его:
Тиана, как больно! мне больно, Тиана!Когда бывало скучно, ему ужасно хотелось:
Пройтиться по Морской с шатенками.Если за покером партнер вздрагивал, неудачно прикупив, неизменно пелось:
И она передернулась, как в оркестре мотив.Бурлюк вспоминает, что Маяковский, еще до того как стал писать стихи, часто встречался с Виктором Гофманом. Не помню, чтобы Маяковский мне об этом рассказывал, помню только несколько строк Гофмана, которые он цитировал при какой-нибудь нагроможденной безвкусице в искусстве ли, в платье, прическе…
Где показалось нам красиво Так много флагов приколоть.И на романтической природе:
Там, где река образовала Свой самый выкуплый изгиб(вместо — «выпуклый»).
Если мне не хотелось гулять, он соблазнял меня: «Ну, пойдем, сходим туда, „где река образовала“».
В 1915–1916 годах Маяковский постоянно декламировал Сашу Черного. Он знал его почти всего наизусть и считал блестящим поэтом. Чаще всего читал стихи «Искатель», «Культурная работа», «Обстановочка»,
«Полька». И отрывки, в разговоре, по поводу и без повода: Жил на свете анархист, Красил бороду и щеки, Ездил к немке в Териоки И при этом был садист. С горя я пошел к врачу. Врач пенсне напялил на нос: «Нервность. Слабость. Очень рано-с. Ну-с, так я вам закачу Гунияди-Янос».Когда на его просьбу сделать что-нибудь немедленно получал ответ: сделаю завтра, — он говорил раздраженно:
Лет через двести? Черта в ступе! Разве я Мафусаил?Если в трамвае кто-нибудь толкал его, он сообщал во всеуслышание:
Кто-то справа осчастливил — Робко сел мне на плечо.В разговоре с невеждой об искусстве:
«Эти вазы, милый Филя, Ионического стиля!»Или:
Сей факт с сияющим лицом Вношу как ценный вклад в науку.О чьем-нибудь бойком ответе:
Но язвительный Сысой Дрыгнул пяткою босой.Помню:
Рыдали раки горько и беззвучно. И зайцы терли лапами глаза. Ли-ли! В ушах поют весь день Восторженные скрипки. «Мой оклад полсотни в месяц, Ваш оклад полсотни в месяц, — На сто в месяц в Петербурге Можно очень мило жить…»Рассказывая о каком-нибудь происшествии:
Сбежались. Я тоже сбежался. Кричали. Я тоже кричал.Многому научил Саша Черный Маяковского-сатирика.
Часто читал некоторые стихи сатириконских поэтов:
Звуки плыли, таяли. Колыхалась талия… Ты шептала: «Та я ли?» Повторяла: «Та ли я?!» Не сказал ни слова я, Лишь качал гитарою… Не соврать же: новая, Коли стала старою!С выражением декламировал «Бунт в Ватикане» («Взбунтовалися кастраты…») Ал. Конст. Толстого, которого очень любил.